Африканский рай

Вам остается, по совету опытных смотрителей и директора заповедника, затянуть получше молнию на палатке и спокойно ждать появления хищника. Этой меры предосторожности вполне достаточно при условии, что вы не произнесете ни слова и не сделаете ни одного резкого движения, даже если услышите, как лев трется боками о растяжки палатки (что ему, по всей видимости, очень нравится). Самое разумное, что вы можете сделать в подобном положении, — это постараться заснуть. Молния вполне себя оправдала. На протяжении десяти лет среди туристов, плотно закрывавших палатки на ночь, не произошло по вине львов ни одного несчастного случая. А вот молодой человек, пренебрегший нехитрыми мерами предосторожности и решивший переночевать с высунутой наружу головой, очевидно, чтобы созерцать несравненное небо Амбосели, поплатился жизнью за легкомыслие.

Припоминаю звездную январскую ночь 1966 года. Гигантский снежный конус Килиманджаро постепенно растворился на фоне темнеющего неба. Нас осталось лишь четверо вокруг затухающего костра: загорелая супружеская чета французов, анималистов-документалистов, профессиональный гид охотников-фотографов и я. Тогда я снимал фильм для испанского телевидения.

Путешествовавший с нами известный кинооператор Хесус Валеро отправился спать сразу же после захода солнца. А я просидел до полуночи, слушая увлекательные рассказы своих бывалых попутчиков. Когда пришел момент расходиться, я хотел было попросить проводника довести меня до палатки, разбитой в самом конце поселка, среди зарослей акации, но потом раздумал.

Стараясь не потерять во тьме тропинку, которая вела к моей палатке, я то и дело натыкался в темноте на острый репейник. По правде говоря, я раскаивался, что рискнул пойти один, и с тоской и завистью вспоминал фигуру Исследователя Африки, какой она мне представлялась в детстве: великан в пробковом шлеме, в обмотках и башмаках, предохраняющих от укусов змеи, с целым арсеналом оружия и, конечно, с электрическим фонарем. Разве не смешно пускаться в путь ночью, в шортах и парусиновых туфлях, без фонаря, то и дело погружаясь по пояс в заросли колючек, в напрасной надежде найти свою палатку, чтобы провести в ней остаток ночи? Не только смешно, но и очень опасно. Век самолетов, вездеходов, научного управления природой заставил нас потерять уважение к африканской ночи.

Такие мысли одолевали меня, когда я, по моим расчетам, был метрах в двадцати от палатки, которую принял за свою. Деревья, рюкзак на столе, вещи, развешанные на основной растяжке палатки, показались мне знакомыми. Но большие камни перед входом убедили меня в том, что я чуть было не ворвался в чужой дом. Будь я твердо уверен, что это палатка французов или проводника, я бы попросил помочь мне сориентироваться. Но вдруг я в такой поздний час подниму с постели незнакомого человека? Можно было бы улечься спать прямо в траве, если б не воспоминание о бедняге-туристе, растерзанном львами как раз в этом заповеднике.

Тут я различил в темноте знакомый штатив киноаппарата Хесуса Валеро и понял, что стою перед своим домом, а камни у входа, один из которых как раз зашевелился, — три больших льва.

Впервые в жизни я испытал ужас. Страх парализовал мои мускулы и в то же время придал удивительную ясность мыслям. Я знал, что мне не следует двигаться и поворачиваться к хищникам спиной, иначе это может пробудить в зверях рефлекс нападения. Вспомнил я также советы специалистов о том, что в таких случаях надо издать громкий крик и сделать прыжок вперед, чтобы испугать хищников, но я ни за что на свете не осмелился бы последовать их наставлениям, да и сами специалисты вряд ли поступили бы так в аналогичных условиях. Я успел даже подумать, что те, кто пишет, что ночью глаза львов блестят, как светляки, в жизни не видели льва в темноте. Затем я с завистью подумал о своем друге Хесусе Валеро, мирно спящем в нескольких метрах от меня под охраной трех львов у входа в палатку, и о своей жалкой доле.

Пока я предавался грустным размышлениям, два других «камня» тоже поднялись, как бы для того, чтобы окончательно рассеять мои сомнения. Зрение у меня внезапно приобрело такую остроту, что я различил силуэты великолепного льва и двух львиц. Одна начала бесшумно обходить меня справа. Лев, видимо разглядывавший меня, повернул голову и направился за своей подругой. Другая львица не двигалась.

Я заподозрил, что это было начало охотничьих маневров. Возможно, лев и львица хотят отрезать мне путь к отступлению, а оставшаяся самка готовится к нападению. Помощь могла прийти лишь со стороны палаток слева от меня, и я осторожно, боком, начал продвигаться по направлению к ним.

«Не двигайтесь, мосье, не двигайтесь!»

Никакая райская музыка не могла сравниться со звуком этих простых слов! За моей спиной стоял наш проводник. Трудно себе представить, сколько бодрости и силы духа придает нам подчас присутствие себе подобного. Мне сразу же показалось, что львы изменили свой замысел и направляются к лесу. Львица тоже двинулась с места, когда французы, немного отставшие от проводника, принялись громко щелкать языком, будто погоняя лошадей.

Как только львы исчезли в темноте, друзья присоединились ко мне и, очевидно не придавая особого значения происшествию, рассказали, что эти три кошки уже не раз пугали туристов. Несколько ночей назад они даже отважились приблизиться к площадке, освещенной костром. Но все считают их совершенно безобидными. Французы очень удивились, увидев застывшую фигуру — хищников они разглядели лишь вблизи. Кричать они не хотели, чтобы не будить весь лагерь. Несмотря на все эти объяснения, я успокоился лишь после того, как наглухо задернул молнию в палатке. С тех пор легкий брезент, отделявший меня от внешнего мира, казался мне не менее надежным, чем толстая крепостная стена. За ним я мог чувствовать себя царем вселенной и хозяином своей судьбы, даже если палатку окружала целая стая голодных львов. В таких случаях турист только должен молить бога, чтобы господь избавил его от встречи с дьявольским существом под названием «людоед». Но об этом мы поговорим позднее.

Бубалы рядом с симбой

Антилопы Серенгети воспринимают постоянную угрозу угодить в пасть хищнику с такой же фатальной покорностью судьбе, с какой человек думает о возможности попасть в автомобильную катастрофу. Они пасутся и отдыхают в восьми-десяти метрах от семейства львов так же беззаботно, как шофер обгоняет на опасном повороте грузовик, чуть не задевая его при этом.

Если верить статистике, антилопа и автомобилист имеют почти равные шансы при малейшей небрежности перейти в лучший мир. Рано или поздно и тот и другой допускает небрежность, потому что выносливость нервной системы живых существ имеет предел.

Эти рассуждения приходят мне на ум, пока я наблюдаю стадо бубал, пасущихся на лугу. Примерно тридцать антилоп песочного цвета мирно пощипывают траву недалеко от одинокой акации, в тени которой отдыхают с полдюжины львов. Время от времени некоторые антилопы, в основном самки, поднимают головы, несколько секунд смотрят на хищников, а затем спокойно возвращаются к прерванной трапезе, не обращая внимания на опасных соседей.

Конечно, бубалы, рождающиеся и умирающие в окружении львов, прекрасно знают, когда львы испытывают голод и готовятся к охоте. Само по себе присутствие льва не очень беспокоит травоядных. Гораздо страшнее для них чувствовать запах хищника, слышать его, но не видеть, ибо лев убивает антилопу, когда она его не замечает. Точно так же пешеход становится жертвой машины, неожиданно выскочившей из-за угла. Пусть читатель простит меня за повторение избитых истин, но мне хочется еще раз сказать, что лев опасен, лишь когда его не видят или видят слишком поздно.