Исчезающие животные Америки

Лабрадорские гаги были слишком соблазнительной мишенью, и никакой охотник не упускал случая подстрелить их. Хотя мясо этих гаг было не особенно вкусно, они постоянно появлялись на рынках Нью-Йорка и других восточных городов. Нередко они подолгу висели в лавках, пока не портились, и тогда их выбрасывали.

Об образе жизни лабрадорских гаг известно очень мало — мы даже точно не знаем, где находились их гнездовья. Предполагается, что они выводили птенцов на южном берегу Лабрадора. Возможно, они гнездились на прибрежных островках, как и по сей день делают обычные гаги, их близкие родственницы.

Еще до войны за независимость из Новой Англии на Лабрадор летом ежегодно отправлялось много кораблей за яйцами и перьями уток и других морских птиц. Люди являлись туда во время гнездового сезона или непосредственно после него, когда птицы линяли и были особенно беззащитны. Это систематическое ограбление гнездовий продолжалось и в первую половину XIX века, а ко времени войны Севера с Югом лабрадорская гага стала уже большой редкостью.

Последняя зарегистрированная лабрадорская гага была убита осенью 1875 года на Лонг-Айленде, и ее шкурка находится теперь в коллекции Смитсоновского института в Вашингтоне. Сообщалось также, что три года спустя какой-то подросток застрелил еще одну гагу на реке Чеманг в штате Нью-Йорк, но она не была сохранена. С тех пор никто не видал живой лабрадорской гаги.

В колониальные времена фермерам на юге были хорошо знакомы эти пестрые птички, которые стремительно проносились над вершинами деревьев, то взмывая повыше, то исчезая за ветвями. Большая стая каролинских попугаев кружила над каким-либо фруктовым садом, оглашая воздух пронзительными криками: «кви-кви-кви!» Затем, опустившись на облюбованное дерево, попугайчики — величиной они были не больше горлицы — принимались лазать по веткам и расклевывать зреющие плоды. Тут фермер обычно уходил за ружьем.

Но Каролинского попугая убивали не только потому, что он был грозой садов. И индейцы и белые равно ценили его перья, а яркая окраска превращала его в легкую мишень. Туловище птицы было ярко-зеленым, а голова — желтой с оранжево-красными пятнышками у клюва, на темени и за глазами.

«Когда они спустились на землю, — писал в 1808 году натуралист Александр Уилсон, — издали могло показаться, будто там расстелили пышный зеленый ковер с оранжево-желтым узором, а затем вся стая взлетела на ближнее дерево… усеяв не только сучья, но и самые тонкие ветки… Когда я выстрелил, убив и поранив несколько птиц, стая некоторое время кружила над погибшими сородичами, а потом вновь опустилась па невысокое деревце шагах в двадцати от того места, где я стоял. При каждом новом выстреле на землю падало все больше птиц, но остальные тем не менее никак не хотели от них улетать…»

Эта манера собираться вместе, это нежелание покидать раненых членов стаи превращали попугаев в легкую добычу, когда фермеры устраивали на них охоту, опасаясь за свои сады. Впрочем, Каролинские попугаи очень ценились и как комнатные птицы, а потому их часто ловили живыми. Первые поселенцы называли их «говорящими», потому что они, как и многие другие попугаи, иногда выучивались произносить два-три слова. Нередко стая устраивалась на ночлег в дуплах, и, чтобы изловить их, достаточно было накрыть отверстие большим мешком.

Каролинские попугаи были способны жить намного севернее остальных членов семейства попугаев, и когда-то их ареал охватывал Флориду, Виргинию, Техас, Канзас и Небраску. Отдельные стайки забирались еще дальше на север — в Пенсильванию и даже к берегам Великих озер. Гнездились они в заросших густым лесом речных долинах, а также в кипарисовых болотах. В сооруженное в дупле гнездо откладывалось обычно от двух до пяти яиц.

По мере того как эти области все больше заселялись, число каролинских попугаев неуклонно шло на убыль — по-видимому, не столько вследствие изменения и уничтожения привычкой среды обитания, сколько из-за охоты. К началу XX века эти яркие маленькие попугаи исчезли уже почти повсюду. Известный орнитолог Фрэнк Чапмен в 1904 году зарегистрировал последнюю стайку — тринадцать птиц, которых он наблюдал на северном берегу озера Окичоби в штате Флорида. Еще одну маленькую стайку предположительно видели в том же штате в 1920 году, но, насколько это сообщение соответствовало действительности, установить не удалось. Однако нам твердо известно, что в неволе последний Каролинский попугай умер в 1914 году, в том же самом году, когда умер и последний на земле странствующий голубь.

В 1936 году всех, кому дорого сохранение дикой природы, обрадовало было сообщение группы опытных орнитологов, как будто обнаруживших стайку каролинских попугайчиков в болотистых лесах на реке Санти в штате Южная Каролина. Однако большинство ученых полагает, что произошла какая-то ошибка — во всяком случае эту стаю больше никто не видел. К тому же значительная часть лесов в долине Санти была вскоре вырублена при прокладке линий высокого напряжения.

Множества их казались столь же неистощимыми, как капли воды в океане, как песчинки на его берегах. Когда их гигантские стаи взмывали ввысь, они заслоняли солнце, и неисчислимые крылья поднимали настоящий ветер. Час за часом они проносились в вышине, возбуждая благоговение перед изобилием природы, какого нам уже никогда не увидеть. Вот что такое были странствующие голуби в былые дни.

Орнитолог Александр Уилсон в 1810 году наблюдал в Кентукки перелет стаи, ширина которой, по его оценке, достигала полутора километров, а длина — 380. Исходя из скорости их полета и времени, которое прошло прежде чем последние птицы пронеслись над его головой, Уилсон высчитал, что только одна эта стая состояла более чем из двух миллиардов странствующих голубей! Это и другие сообщения дают основание полагать, что в те времена странствующий голубь был наиболее многочисленным видом среди всех американских птиц. И тем не менее к концу века эта, казалось бы неистощимая, популяция была полностью уничтожена.

Первые поселенцы называли эту птицу просто голубем или лесным голубем. Наррагансетские индейцы дали ей имя «мускован» (скиталец) из-за ее постоянных кочевок. По этой же причине она получила научное название migratorius — «странствующий», под которым мы и вспоминаем ее сегодня.

У странствующего голубя было изящное тело строго обтекаемой формы, длинный сужающийся к концу хвост и узкие крылья, приспособленные для быстрого полета. Глаза этой красивой и грациозной птицы были ярко-красными, голова — глянцевито-голубой, а оперение отливало радужными металлическими оттенками. Верхняя часть туловища была графитно-серой, горло и грудь — красновато-бурыми, но к брюшку этот цвет переходил в чисто белый.

Первоначально ареал странствующего голубя охватывал большую часть востока Северной Америки, от южной Канады до Дикси, и простирался на запад до нынешних штатов Южная Каролина и Северная Дакота. Эти птицы обитали в старых лиственных лесах, где находили обильный корм — буковые орешки, каштаны, желуди, всякие ягоды и семена. Каждый год они огромными стаями возвращались с южных зимовий на северные гнездовья. Их огромные гнездовые колонии имели четкие границы — на протяжении многих километров на каждом дереве можно было насчитать десятки и сотни гнезд, а затем внезапно начинались деревья без единого гнезда, словно колонию ограждала невидимая стена. На непрочной гнездовой площадке, сооруженной в развилке высоко над землей, откладывалось обычно одно яйцо.

Эти голуби не обязательно выводили птенцов в одной и той же местности из года в год. Когда запасы корма истощались, они перебирались куда-нибудь еще. После окончания гнездового периода они разбивались днем на небольшие стайки и отправлялись на далекие расстояния в поисках корма, а вечером вновь собирались там, где привыкли проводить ночь. Одюбон описал такой голубиный ночлег: «Голуби слетались со всех сторон тысячами и опускались на ветки повсюду друг над другом, пока на каждом дереве вокруг не образовались сплошные плотные массы величиной с бочонок».