Четверо

— Несем его ко мне! — велел он и носовым платком вытер руки. — В чем бы его унести?

— Возьмите носилки, — предложил сторож.

Ребята схватили тяжелые носилки — в них рабочие носили бетонный раствор для различных мелких работ. Подняли собаку — доктор пошел впереди, а ребята (человек десять) сзади и с боков поддерживали носилки.

…В дом они внесли собаку на руках. Положили на пол. Доктор шепнул жене — и та увела ребят.

Он стал возиться со шприцем и долго перебирал ампулы — не находил морфий. Нашел.

— Все же легче тебе будет, старина, уверяю.

И — уколол. Пес трудно дышал, засыпая. Доктор же позвонил приятелю.

— Мне бы Ивана Васильевича, — сказал он в трубку. — Да, да, это я. Слушай, есть пациент, на нем сможешь опробовать препарат. Да, множественные переломы… Не человек, собака! Ставь опыт! Она… безнадежна для обычных методов. Что?… Да, уверен, прекрасная возможность опробовать клей! Но требую это делать под полной анестезией. Пес намучился, его били хулиганы. Я думаю, и сердце у него неважное.

Минут через пятнадцать к дому бойко подбежал голубой «Москвич». Из него вылез бородатый толстый человек. Доктор встретил его на крыльце, пожал руку.

— Входи!

Толстяк присвистнул и нагнулся, разглядывая засыпавшую собаку.

— Вот это обработали!

Они уложили пса в корзину. Бородатый набрал номер и по телефону велел «готовить все».

— Сразу на стол? — спросил Розов. — Молодец! Не теряешь время.

— Поможешь?

— С удовольствием.

…В машине врачи говорили только об операции.

6

Стрелка проскочила в щель, боком задела гвоздь. И не остановилась лизать рану, бежала. На бегу тонко взвизгивала. Этот визг далеко обгонял Стрелку: прохожие останавливались, глядели, а мимо них проносилась рыжая собака с обрывком веревки на шее.

— Взбесилась, — предполагали прохожие.

Куда бежала Стрелка? Поблизости от города еще оставался лес. Летом в нем шумно отдыхали горожане, сейчас же лес был по-осеннему пустой.

В его тишину бежала собака.

Ей случалось и раньше убегать из города в лес — в компании городских собак, охотившихся в лесу за птичками, беспомощно гонявших зайцев. Неслась их визгливая, пузатая, криволапая стая, выпучив азартные глаза, хрипло лая: они воображали себя охотниками.

Стрелка бывала в лесу. Но, побродив в нем день, вечером она видела его Ужасным Лесом, в котором бродил Волк. Ей вспоминалась хозяйка, и Стрелка возвращалась в город. Была в лесу! Скуля и повизгивая, она рассказывала об этом хозяйке. Та кивала, оглаживая ее голову, и говорила:

— Хорошо, ты молодец…

В лесу Стрелка бывала летом, изредка весной или осенью и почти никогда зимой — мерещились волки за каждым деревом.

Сейчас, пробежав от высоких домов к низким и мимо них к торговой базе, огороженной дощатым забором, она переплыла речку и взбежала на бугор, поросший соснами.

Исчезла. В лесу стихали ее визги.

…Стрелка затаилась в лесном глубоком логу, в его закоулке. Ей был виден клин неба — вверху — да торчки сосен.

Утром она вышла к речке полакать воду, но увидела людей, шагавших с лопатами (это Алексин вел Иванова в свой сад), и сбежала в лес. Ей кричали вслед, звали, но Стрелке казалось: швырнут камнем, тяжелым и острым.

От людей она уходила глубже в пригородный лес. И все гуще становился он, смелее перемешивал желтые березы и красные осины с голубыми соснами.

В лесу тишина, шорохи мелких зверей, стуки крыльев летающих туда-сюда дроздов.

В кустах перепархивают синицы.

С ними вместе, единой стаей, летают поползни и дятлы.

И повсюду лежат упавшие листья, вороха мертвых листьев.

Среди них копошатся муравьи. Вот пень, в котором гудят шершни. Собака подошла — их сторожа заревели на Стрелку, и та убежала.

И собака вдруг ощутила неясную радость от тишины, вялого осеннего солнца и желтых листьев. Радость заливала ее всю, от лап до кончиков ушей, поднятых торчком; от носа, чуявшего лесные запахи, до кончика повиливающего хвоста.

Она весь день ходила в лесу, знакомилась, нюхала.

Сунула нос в нору к барсуку, пробежалась за выскочившим зайцем, схватила в траве полевую красную мышь и понесла ее, сама не зная куда. Мышь завозилась в пасти, и Стрелка глотнула. Нечаянно.

Царапучий клубок прошел горло и стал царапать внутри. Затих.

Собака перепугалась, вытаращила глаза, расставила лапы.

Так стояла, прислушиваясь к себе. И с тех пор ей казалось, что красная мышь живет в ней.

Следующую мышь она придушила и съела мертвой.

Сытая, переночевала под кустом дикой акации. Но утром обнаружила здесь муравьев, до сих пор не спавших из-за теплой осени. Они кусались. Стрелка убежала и вспугнула зайца.

И села на хвост от изумления.

Заяц скакал огромнейшими прыжками. Будто летел. Стрелка азартно визгнула и погналась, сгоряча то и дело налетая на кусты. Она кричала:

— Ай-ай-ай!..

Лес отозвался ей:

— Эй-эй-эй!..

И Стрелке казалось, что зайца гонит не одна она, а большая стая собак.

Это был счастливый день.

А ночью она убежала в город, рылась в знакомых мусорных ящиках и хорошо поела. На рассвете же снова ушла в лес: вдоль домов, мимо спящей базы и шлеп-шлеп-шлеп через речку.

Вот он, лес… Поблескивают промерзшие за ночь купола муравейников, лежит змея — окоченевшая.

Стрелка проспала до середины дня. Встала, напилась в лужице, что скопил родник, понюхала кисло пахнущий муравейник. Затем погонялась за бурундуком и чуть-чуть не схватила вылетевшего из куста тетерева.

Но промахнулась, зря щелкнула зубами. Тогда убежала на огромное картофельное поле, клином входящее в лес. Там причуяла куропаток: день был тихий, запах их нависал над полем.

Она прыгнула в середину этого густого и сладкого запаха. Птицы разлетелись, подняв пыль, и Стрелка задохнулась ею.

…Остаток дня собака провела, напрасно пытаясь схватить какую-нибудь птицу. Даже подкралась к последнему в этих местах глухарю, токовавшему по-осеннему лениво.

Но тот, жестоко клюя, долго гонял Стрелку между деревьями.

На ночь Стрелка убежала в город. Она бы постепенно превратилась в пригородную собаку, что не может прожить без города — и не находит в нем свое место.

Но как-то в холодный день она поймала разоспавшегося зайца. Он глупо влез в куст шиповника, из которого был один выход. К нему-то нечаянно и подошла Стрелка.

Затем ей повезло с тетеревом, раненным охотником-браконьером. А вскоре она наловчилась охотиться сама.

Все реже и реже Стрелка появлялась в городе.

Ей везло! Егеря, хранившие лес от браконьеров и бродячих собак, не заметили ее — Стрелка в лесных оврагах проживала одна, бродячие ватаги собак не забегали так далеко. А кошки приходили, лазали к птицам на деревья. Но даже они бывали редко. И в полное господство Стрелке попал кусок леса площадью в два-три квадратных километра. Достался без драк и рычания: барсуки бродили себе потихоньку, городские коты претендовали на одних только птиц, да и тех ловили на деревьях, а лисы еще не перебрались на зимовку к городу, к его мусорным свалкам.

Жители леса отлично ладили между собой: лоси питались осинами и тем сеном, что косили им егеря. Мыши обитали в травах, землеройки и кроты — в норах.

Бурундуки, дрозды, синицы, дятлы и поползни шатались всюду, где заблагорассудится. Как-то Стрелка облаяла бурундука, евшего рябину. Он брал ягоды с кисти, которую быстрыми клевками очищал серый дрозд. Это кормящееся содружество чем-то возмутило Стрелку.

В тот же день Стрелка нашла барсучью широкую нору и проследила, что жил в ней, кроме барсука, еще и кот. Он густо пахнул паутиной, съеденными мышами и птичьими перьями. Запахом он походил на того кота, что играл с ней когда-то. Стрелка подошла к норе и долго нюхала. Барсук сердито гудел на нее, а кот шипел из теплого земляного нутра.

Она лаяла, ей хотелось играть, но кот не выходил.