Жизнь среди слонов

Однажды меня сопровождал молодой смотритель по имени Мходжа Буренго, прирожденный следопыт. С его помощью я обнаружил множество слонов. К сожалению, над кустарником торчали лишь спины, но на открытой местности не было видно ни одного слона. Я спросил, нельзя ли к ним подобраться пешком. Английский Мходжа знал плохо, поэтому ответил односложно:

— Попробуем.

Большую часть короткого сухого периода слоны проводили в Граунд Уотер Форест, в северной оконечности парка. Мходжа предложил отправиться туда. Я уже знал, что красться вдоль слоновьей тропы, основательно вытоптанной за время январского пекла, — не большое удовольствие. Но лес встретил нас прохладой. Мы шли, прислушиваясь к возне мелких животных в подлеске. Из-под ног вдруг выскочил и пустился наутек бородавочник.

Чтобы найти слонов, мы останавливались, прислушивались. Слоны никогда не бывают совершенно бесшумны, едят они или отдыхают. Рев оказавшегося в стороне члена стада, пронзительный протест малыша, которого мать отогнала от себя, гневное хрюканье молодых самцов, пробующих друг на друге растущие бивни, — все это выдает их присутствие. В лесу ветер капризничает, особенно в середине дня: горячие вихри взмывают вверх, а холодный воздух устремляется вниз, вызывая порывы ветра над самой землей. Когда летишь над лесом на самолете, заметно, как воздух постоянно перемещается. Если же занимаешься поиском животных под сводами леса, всегда зависишь от этих переменчивых потоков — они могут донести до зверей ваш запах, и можно считать везением, если слонам долго не удается засечь вас.

Мходжа тщательно определил направление ветра — долго манипулировал своей сигаретой, наблюдая за ее дымом. Мы медленно двигались на непрекращающийся шум ломающихся веток и наконец заметили за пальмами несколько подрагивающих громадных ушей. Мходжа нашел подходящее дерево, мы взобрались на него и очутились под прикрытием мощной листвы. Я с трудом устроился на довольно тонкой ветке, но зато был вознагражден зрелищем группы самцов всего в десяти метрах. Я тут же начал щелкать фотоаппаратом. Затем мы соскользнули с дерева и удалились, так и не замеченные слонами.

Мходжа назвал слонов белыми и объяснил, что их цвет зависит от места, где животные находились последние сутки. В данном случае их белизна объяснялась тем, что они вывалялись в лесной луже рядом с одним из высоких термитников, которые, словно толстые «персты», раздвигают шелковую зелень. Темно-охристый цвет происходил от грязевой лужи в древесно-кустарниковой саванне, где росли акации тортилис, а грязно-серый цвет безошибочно указывал на речку Эндабаш и ее окрестности.

День подходил к концу, в 4 часа пополудни Мходжа предложил пойти к устью Ндалы, берега которой заросли невысокой травой. И вправду, стоило нам оказаться на песчаном дне пересохшей речки, как мы наткнулись на группу самок со слонятами и нескольких самцов. Пользуясь постоянным ветром, дувшим в сторону озера, мы подошли ближе и уселись прямо в траву рядом со стадом.

Над всеми возвышался громадный самец. Один из его бивней был сломан, и нервный канал обнажился почти на метр. Это, по-видимому, причиняло ему боль, и слон мог стать опасным. Кроме того, у него было разорвано левое ухо. Я сделал одиннадцать снимков этого необычного слона, пока он пасся. Остальные самцы мирно держались вместе и не стали искать укрытия, когда самки ушли. Пока мне еще не удалось узнать никого из ранее встречавшихся слонов. Но этот самец, которого я окрестил Циклопом, выделялся среди других, и у меня появилась уверенность, что, доведись нам встретиться, я его узнаю.

Количество фотографий росло с каждым днем, вскоре скопилась целая куча непроявленных пленок. Но стоило мне заняться составлением картотеки, как я столкнулся с непредвиденными трудностями. Несмотря на свои размеры и относительное спокойствие, слоны Маньяры словно растворялись в воздухе, когда попадали под прицел объектива.

Большую часть дня они проводили среди густой растительности, откуда обычно торчало несколько спин, кусочек уха или часть бивня. Редко удавалось поймать в объектив отдельную группу, в которой бы четко выделялся каждый слон. И даже если такой момент выдавался, животные сбивались в кучу, скрывая характерные детали своих бивней и ушей. Любой исследователь, пытавшийся пересчитать животных на открытой местности, знает, как трудно получить точную цифру с первого раза: каждый следующий подсчет дает новый результат.

Каждое утро слоны натирают кожу толстым слоем грязи…

… а затем посыпают влажную кожу пылью и песком

Животное, покрытое слоем грязи и песка, трется о термитник, чтобы избавиться от кожных паразитов

Из Англии я привез бачок для проявления пленки и необходимые химикаты. Но за увеличителем и ванночками для бумаги пришлось отправиться в фотомагазин в Арушу. Я купил увеличитель, бачки, химикалии, фотобумагу и нож для нее. Вечером проявил пленки и развесил в стенном шкафу для просушки. Наутро я был готов приступить к размножению снимков. Проточной воды было достаточно: гостиница снабжалась из источника у подножия обрыва; темную комнату я устроил в спальне. Увеличитель работал нормально, несмотря на скачки напряжения: динамо-машина капризничала. Главная трудность состояла в сохранении химикалий. Пришлось держать большое количество воды в холодильнике, работающем на керосине, чтобы разбавлять концентрированный проявитель.

Я с жадностью разглядывал изображения, по мере того как они появлялись на бумаге.

Первая серия оказалась неудачной. Черные и серые грязевые пятна на слоновьих ушах часто меняли их очертания и сливались с причудливым рисунком листвы и ветвей. В бинокль различались малейшие детали, но для получения четких снимков требовался хороший свет и превосходный задний план — например, слоны на фоне неба. Многие снимки с фрагментами животных оказались совершенно непригодными. Однако даже на этих фотографиях уже было видно, что один слон отличается от другого. До сих пор я и не подозревал, что существует столько комбинаций форм бивней и ушей. Некоторые из них были изрезаны, словно фьорды.

Запоминание каждого слона «в лицо» стало для меня чем-то вроде урока географии — изучением очертаний какой-то страны. Часто ухо было совершенно гладким с одной или двумя небольшими выемками, но форма выемки — прямые или закругленные края, ее глубина и расположение давали необходимые опознавательные элементы. Казалось, уши одних слонов разодраны шипом, других — разрезаны портновскими ножницами, а уши третьих напоминали решето обилием дырок. Я так и не узнал происхождения этих отверстий, но думается, они вызваны неким внутренним физиологическим расстройством.

Карта

Встречались и слоны, у которых громадные разрывы шли от самого центра уха. У молодых животных они часто были свежими, а иногда и кровоточили. Позже я узнал, что это следствие раздражительности более старых животных: острый бивень какой-нибудь самки пробивал ухо слоненка и часто раздирал его от центра до самого края.

Со временем выяснилось, что изменение разодранных и пробитых ушей происходило быстрее, чем ушей с ровными разрезами. У слонят и небольшой части взрослых животных были почти нетронутые уши; в этих случаях приходилось отмечать и хранить в памяти мельчайшие особенности, например отверстия размером с конфетти, которые удавалось рассмотреть только при внимательном наблюдении. Эти крохотные отверстия никогда не менялись. На чистых, не запачканных грязью ушах под тонкой кожей вырисовывалась сетка кровеносных сосудов, похожая на рельефную вышивку, которую можно было сфотографировать под определенным углом при косом освещении. Если удавалось сделать такой снимок, его ценность оказывалась непреходящей, хотя со временем новые разрывы на ушах или поврежденные бивни могли полностью изменить внешний облик слона.