Тигр, олень, женьшень

Спустя неделю экспедиция пересекла узкоколейную железную дорогу, связывающую Сейсин с приграничным городком Мусан, и двинулась на запад к районному центру Енса. В самую глушь корейских гор, где, как говорили, кончалась всякая цивилизация. По белому, накатанному санями тракту, петляющему через лесистые хребты, тянулась разномастная и разнокалиберная вереница: свора из двух десятков собак с поводырями, санный обоз о шести рыжих бычках, группа пеших охотников в самодельных серо-белых замшевых куртках и меховых шапках, возглавляемая двумя всадниками — отец и Рид, на сивом и сером иноходцах.

Но избегал шагать пешком и хитрый дядька Виктор. Он приспособил как ездовых нескольких крупных волкодавов. Нашел огромное, выдолбленное из векового тополя корыто, наморозил на дно ледяную корку и катил в нем, как заправский каюр, но старался не попадаться на глаза американцу, который считал это святотатством, грозился уволить. Кучерявый, горбоносый, ленивый богатырь (он в одиночку сгружал с телеги одиннадцатипудовые бочки с цементом) всякий раз пробкой вылетал на дорогу и клялся больше не кататься, но как только плотная фигура всадника скрывалась за поворотом, вновь невозмутимо влезал в свое корыто.

В очередной деревушке отец намечал следующий табор, квартирмейстер Иван организовывал постой для людей, собак и бычков, а охотники рассыпались в поисках хищников. Однако желудь не уродился и тут, и пословица «где кабан, там и тигр» вполне себя оправдывала. Рид злился, по вечерам устраивал сцены, грозился свернуть экспедицию. Олсуфьев незаметно подмигивал:

— Меньше внимания на этого неврастеника. На нет и суда нет. Не бейте зря ноги: поднялись на сопку, развели костер и сидите, кипятите чай. Где вы возьмете ему тигров…

В последующие годы к нам приезжало немало разных иностранных охотников: англичан, шведов, испанцев, американцев — и в основном это были милые и деликатные люди. Но Рид являл характерный пример выскочки «из грязи в князи». Он считал, что за свои деньги имеет право требовать все что угодно. К тому же оказался еще и авантюристом.

В конце пути показалось большое село Енса. Магазин, полиция, почта. Мы заняли одну из самых больших фанз, и вечером пожаловали гости: полицмейстер японец с помощником корейцем.

В хозяйской гостиной Рид, отец и Олсуфьев принимали начальство. Блестя очками на большом красноватом, лупившемся от мороза носу, переводил Жорж Гусаковский. Все расселись на плоских подушках. Мы, рядовые, расположились в соседней комнате, однако двери за высоким порогом были прикрыты наполовину, поэтому разговор на японском, русском и английском долетал отчетливо. После поклонов и витиеватых приветствий началась деловая беседа. Немного о политике, о планах экспедиции, о тиграх.

Полицейские заверили, если перевалить через горы на север, поближе к маньчжурской границе, тигры обязательно встретятся. Пусть «мистеру Ридо» не беспокоится. Наметили маршрут. И здесь как-то выяснилось, что у шерифа полиции есть шкуры барса и медведя, а у Рида золотые кольца с бриллиантами, которые он купил в подарок жене, но готов, если шкуры приглянутся, сделать обмен. Полицмейстер тут же послал помощника к себе домой и тот доставил обе шкуры, недавно добытые и хорошо выделанные.

Рид, ползая на коленях, долго разглядывал, поглаживал меха, запускал в них пальцы, дергал шерсть. При неярком свете подвешенной под потолком керосиновой лампы, оранжевая с черными кольцами, белыми усами и загнутыми когтями барсовая и сверкающая черно-бурая медвежья шкуры оставляли неотразимое впечатление. Японец с помощником подносили к свету кольца, наблюдали игру камней. И вскоре договорились. Шкуры остались у Рида, гости завернули драгоценности в платок и откланялись. Рид не скрывал своего удовлетворения.

Следующий день прошел в сборах. Доставали продукты, фураж, что-то перепаковывали. Приходили и уходили обутые в соломенные лапти-сины и зимние обутки, стеганые на вате высокие чулки-посоны, корейские мужики. В те годы они еще носили на макушках заплетенные из волос высокие, заткнутые серебряной иглой шишки и курили аршинные трубки. А двор не покидали толпы любопытных шмыгающих на морозе носами мальчишек.

Наконец все было готово, выход назначен до восхода солнца. Все поужинали и собирались улечься пораньше, как неожиданно вновь пожаловали вчерашние высокие гости.

Кликнули переводчиков, но оказалось, что Жорж внезапно заболел. Отец велел было переводить мне, но беседа началась с таких необычайно витиеватых выражений, что я запутался. Дело застопорилось. Снова, категорически потребовали Жоржа и на этот раз, он как-то странно потупившись, все же появился. Я уже только слушал. А полицмейстер развернул вчерашний платок с кольцами и промямлил, что при детальном осмотре дома они с женой нашли камни, э-э-э, недостаточно качественными, а потому он хочет, э-э-э, их вернуть и получить свои шкуры обратно…

Рид заметно скис, но, помявшись, согласился. Обратный обмен состоялся и гости ушли. Стало ясно, что Жорка вовсе не болен, а просто хотел улизнуть от щекотливого разговора. Он признался, что догадывался о том, что камни не совсем чистой воды. Похоже, старый авантюрист просто намеревался «обработать темных дикарей», но номер не прошел…

Тракт, связывающий село Енса с внешним миром, остался позади. Мы одолели водораздельный хребет и оказались в пойме главного притока Тумангана — пограничной с Маньчжурией реки. Заняли две фанзы небольшого хуторка. Шла вторая половина декабря; второй месяц, как тигровая экспедиция Рида скиталась в горах северной Кореи, но не встретила ни одного свежего следа «владыки джунглей». Рид нервничал. Он потребовал, чтобы все охотники разошлись по разным направлениям, сделали глубокую разведку.

Юрий Михайлович был обескуражен. Он разбил всех участников на группы, а сам, взяв старого друга Соколова, с которым когда-то воевал с хунхузами в Приморье, и меня, направился на север, в сторону маньчжурской границы. Мы шагали, пересекая хребты, сбегавшие к замерзшей реке, и вдруг с радостью обнаружили, что здесь, в старых дубовых лесах неожиданно хорошо уродился желудь. И, как первое доказательство — многочисленные следы кабанов. На больших площадях снег разворочен вместе с опавшим дубовым листом, набиты целые тропы. А среди них, хотя и запорошенные, но отчетливо заметные лунки величиной с тарелку, — несомненно тигровые следы!

Юрий Михайлович, поглаживая на заросшем седоватой щетиной лице каштановые усы, довольно улыбался.

— Ну, как вам нравится, Николай Иванович?

— Похоже, Юрий Михайлович, где-то здесь мы его отыщем.

Я прислушиваюсь к их разговору и мне становится жарко. А вдруг?

К вечеру в бинокль заметили дымившую одинокую фанзушку, приютившуюся в глубоком распадке. Скатились с сопки, вошли в огороженный высоким ивовым плетнем двор, обмели лежавшим на пороге березовым веничком ноги.

— Чуин кесио? — Хозяин есть?

Оклеенная специальной оконной бумагой дверь со вставленным в центре глазком открылась, и сидящий за высоким порогом бронзоволицый морщинистый старик с жидкой седой бородкой спросил:

— Кто такие? Откуда? Зачем?

Мы, братья, намного быстрее старших освоили азиатские языки. Я объяснил хозяину кто мы, зачем пришли, попросил разрешения переночевать.

В этих местах русских не видели со времен русско-японской войны; понятно, что появление европейцев вызывало удивление и недоумение.

Однако корейцы, особенно жители глухих таежных уголков, народ необыкновенно гостеприимный и приветливый. И вскоре мы, разувшись и раздевшись, уже сидели на сплётенной из дубового лыка циновке, разостланной по всей комнате на обогревающемся от кухонной топки кане.

Очень многие старики, жители северо-восточных районов Страны Утренней Прохлады, в молодые годы побывали в России: кто просто на заработках, кто на торговых шаландах. Некоторые жили в Уссурийском крае годами, поэтому — кто лучше, кто хуже, но говорили и понимали по-русски. Оказалось, наш хозяин тоже какое-то время жил в Приморье и — удивительное совпадение — работал пастухом на хуторе моего деда, легендарного среди корейцев Четырехглазого. Он помнил моего отца и его брата Александра, которых тогда звали Юрка и Шурка, что в устах корейцев звучало как «Юрика» и «Сурика». И узнав, что перед ним сам «Юрика», старик долго тряс его ладонь двумя руками…