Причуды природы

В сумерках отправляются щелезубы лакомиться. Вынюхивают добычу: червей, насекомых, улиток. Лягушку или ящерицу, если поймают, тоже съедят. Следуя в поисках соблазнительных запахов, вспахивают землю своим гротескно длинным носом. Роют и когтями, когда нужно.

Щелезубы совсем не плодовиты: дважды в году рождают их самки одного, реже двух-трех детёнышей. Такая "безответственность" в делах размножения совсем не способствует процветанию рода, особенно под натиском врагов, внезапно появившихся на родине щелезубов. Зверьки и раньше-то нечасто на глаза попадались, но после того, как люди привезли на острова кошек, собак, а главное — индийских мангустов, быстро стали вымирать. Мангустов в 1872 году расселили на родине щелезубов, чтобы эти знаменитые истребители змей ловили и ели ядовитых рептилий. Но иммигранты распорядились по-своему и больше промышляют щелезубов, даже поросят и ягнят, а ядовитых змей предпочитают оставлять в покое.

Природа в щедром изобилии наделила пресмыкающихся животных отравленным оружием: 410 видов змей и два вида ящериц ядовиты. Почему же тогда у непосредственных эволюционных потомков рептилий — у млекопитающих животных нет этого смертоносного и эффективного вооружения? Но в самом ли деле так?

На самых низших ступенях развития, в разряде самых примитивных млекопитающих животных, помещены систематиками странные яйцекладущие звери — ехидны и утконосы. Они не рождают детей обычным путем, как все млекопитающие, а… откладывают яйца! Но вышедших из яиц детёнышей кормят молоком. Самцы ехидны и утконосов носят на задних ногах костяные шпоры; мутная, содержащая яд жидкость вытекает по каналу, пронзающему шпору насквозь.

Помимо сумчатых в классе млекопитающих ближе всех к яйцекладущим зверям насекомоядные. Так что этот редчайший феномен — ядовитые железы у зверей! — с известной долей вероятности может быть обнаружен и у насекомоядных. Возможно, слюна у некоторых землероек токсична. У щелезубов токсична ещё более, а ядоносный аппарат оформлен и морфологически: образовалась продольная полоска на зубе, ближайшем к ядовитой железе. Примерно такого же типа ядовитые зубы находим мы у некоторых змей. В дальнейшей эволюции произошли существенные улучшения: продольная борозда на ядовитом зубе замкнулась в канал, пронзающий зуб, а сами зубы стали, отгибаясь назад, складываться во рту у змеи, как лезвие перочинного ножа. Подобного рода усовершенствования у млекопитающих не появились в ходе эволюции. Более того, всякая ядовитость вообще исчезла у потомков насекомоядных — у всех современных высших зверей. Почему?

Интересный вопрос, на который я не нашел ни у кого ответа.

До 1935 года казалось, что гаитянские щелезубы уже все уничтожены. Но в том году в горах на севере Гаити нашли немногих уцелевших редкостных зверьков. Некоторых из них привезли во Франкфуртский и другие зоопарки Европы. Содержать их в неволе оказалось делом нетрудным. У немецкого зоолога Эрны Мор жили 15 щелезубов. Её наблюдения за ними в какой-то мере заполняют пробел в том немногом, что мы знаем о повадках и жизни щелезубов.

Они быстро привыкли к своей хозяйке, любили, карабкаясь по её руке, забраться на плечо и посидеть там, с любопытством обозревая с высоты окружающий их мир. Некоторые знали свое имя и прибегали на зов. Для насекомоядных зверей даже такая несложная дрессировка — дело необычное.

Днём щелезубы редко покидали ящик, где устроили гнездо. Только под вечер один за другим вылезали из него и оживленно бегали по клетке. Любимым их занятием было благоустройство гнезда. Сено, листья, торф — все, чем устлан пол клетки, сгребали в кучки и затем, схватив этот собранный хлам передними лапами или зубами и пятясь задом, несли в "спальню". Тащили туда и разные другие предметы, вовсе ненужные для уюта и комфорта в гнезде. Например, колючую шелуху от буковых орешков, твердые комья торфа, даже забытые в клетке после уборки совки и метёлки.

Спали в гнезде друг на друге вповалку и не ссорились. Даже два постоянно враждовавших самца, когда забирались в гнездо, тут же заключали перемирие и лежали там рядышком, в тесном соседстве, вполне спокойно, словно лучшие друзья.

Бегали щелезубы довольно резво, но не скачками, а только быстрой рысцой; при этом передние лапы опирались о землю ступней, а задние — лишь пальцами. А хвост, вытянутый назад, словно неживой какой-то придаток, почти и не двигался ни вбок, ни вверх, ни вниз.

В земле копались они обычно лишь одной передней лапой. Если и второй пытались рыть, то падали, тыкаясь носом в землю. Когда задней ногой "причесывались", царапая шерсть, то стояли на трех других ногах, а хвост служил дополнительной опорой. Вот и весь их туалет. Они никогда не купались, никогда не вылизывали шерсть.

Пили щелезубы презабавно. Чтобы длинный нос не мешал доставать ртом до воды, изгибали его круто вверх, лакали языком и затем, запрокидывая голову (как и курица это делает!), глотали набранную в рот воду.

В ярости щелезубы громко визжали и кидались на человека, рассердившего их, кусались болезненно. В спокойном же расположении духа, мирно общаясь друг с другом, попискивали, фыркали и пыхтели, точно ежи. А мать с детёнышами или долго не видавшие друг друга самец и самка мелодичным словно бы пением выражали радость состоявшейся встречи.

Кахоу

В давние времена, ещё до заселения Бермудских островов европейцами, многотысячные стаи птиц летали над ними. Это были кахоу — бермудские буревестники. Они здесь гнездились повсюду: на скалах, на обрывах, даже на луговинах главного острова. "Неисчислимые", "безграничное множество", "беспредельные стаи"… такие слова прилагали искатели приключений эпохи морских открытий, когда рассказывали о легендарных среди моряков птицах Бермудских островов.

Но вот в 1609 году обосновались здесь колонисты из Англии. Они привезли с собой свиней и чёрных крыс. (Эти, конечно, без разрешения приехали на кораблях). И те и другие с усердием принялись пожирать гнездящихся в земляных норах птиц. Затем и сами поселенцы присоединились к ним: запасы продовольствия у них были на исходе. Вскоре о кахоу остались одни лишь воспоминания. Исчезли они — так полагали почти все учёные.

Но американские орнитологи Р. Мерфи и Л. Маубрей не разделяли этого пессимизма. В 1951 году во главе хорошо подготовленной экспедиции они отправились на Бермудские острова с одной лишь безнадежной, как многим казалось, целью — найти гнёзда кахоу.

Удача им сопутствовала: они нашли семь гнезд "вымерших" птиц!

Эти гнёзда не были вырыты в земле, как положено буревестникам. "Землю" у них отняли разного рода скот и сельскохозяйственные культуры. Последние кахоу были загнаны на уединенный скалистый островок Касл-Харбор и устраивали здесь гнезда в расщелинах утёсов.

Вскоре бермудским буревестникам была официально выдана охранная грамота со всеми вытекающими из неё заповедными мерами.

От людей и скота кахоу защищали. Но вот беда! Уберечь от опаснейших их врагов не могли. А враги — морские птицы белохвостые фаэтоны. Они пожирали, вытаскивая из гнезд, почти всех птенцов кахоу.

Но один изобретательный человек из охранной службы острова придумал приспособление, оберегающее птенцов кахоу от фаэтонов, — точно подогнанную под размеры гнезда крышку с отверстием. В него свободно пролезали родители, кормящие птенцов, а более крупные фаэтоны протиснуться не могли. Сразу прирост колонии кахоу увеличился вдвое.

Но вскоре пришла новая беда. Орнитологи стали находить в гнездах кахоу много погибших яиц и вылупившихся птенцов. Как раз к этому времени стало известно, что так же вот погибает и новорожденное потомство ястребов и других хищных птиц. Установили, что хищные птицы гибнут от пестицидов — ДДТ и прочих веществ, которыми посыпают поля, чтобы уберечь от сельскохозяйственных вредителей.