Спасенные

На следующий день они благополучно вернулись в дом родственников мужа Каталины, откуда она позвонила Карен Риз, вице-президенту приюта «Возвращенная любовь».

— Как там Жасмин? — спросила Каталина, услышав голос Риз. Последовала пауза, словно на том конце провода наступило некоторое замешательство.

— Каталина, — неестественно спокойно произнесла Карен, — Жасмин ушла.

Каталина не поняла.

— Ушла? — переспросила она, — Куда она ушла?

Бежали секунды. Из соседней комнаты раздавались голоса ее детей и мужа, разговаривающего с родителями по-хорватски. Каталина ждала. В трубке вновь раздался голос Карен:

— Каталина, Жасмин ушла.

В понедельник, 19 августа, Роберт, друг Каталины, проснулся в ее доме и занялся двумя своими собаками и Жасмин. Покормив и напоив собак, он выпустил их во двор. Жасмин держалась. Было видно, что ей плохо, но она терпела, как, собственно, терпела всю жизнь.

Днем Роберт решил погулять с собаками в парке, где Жасмин любила бывать. По дороге одна из собак Роберта захромала и начала скулить. Она поранилась осколками стекла. Роберт попытался вытащить их из собачьей лапы, но пес продолжал скулить и лаять, прихватывая Роберта за руку и пытаясь отдернуть лапу. Вынимая осколки и стараясь удержать собаку, Роберт потерял бдительность и отпустил два других поводка.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы очистить рану собаки от стекол. Он выпрямился. Вторая его собака стояла рядом, а Жасмин находилась чуть поодаль. Принюхиваясь, она медленно удалялась по тропинке, и их с Робертом разделяло около двадцати футов.

Поймать непривязанную Жасмин могла только Каталина. Никакие занятия не смогли тут ничего исправить. Страх, глубоко укоренившийся в Жасмин в результате всей ее предшествующей жизни, определял ее будущее.

Роберт стал очень медленно приближаться к Жасмин, надеясь схватить поводок, прежде чем собака поймет, что оказалась на свободе. Не успел он сделать и двух шагов, как Жасмин повернулась к нему. Она опустила голову и втянула ее в плечи. Роберт похолодел.

Опустившись на одно колено, он принялся звать собаку, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего его волнения:

— Жасмин, ко мне. Жасмин, ко мне.

Жасмин отвернулась и принялась вглядываться в глубь парка, одной стороной граничащего с фермерским полем, на котором под ветром качались спелые кукурузные початки.

Жасмин вновь оглянулась на Роберта, словно раздумывая, что ей делать. Она не знала, что до встречи с Каталиной оставалось всего четыре дня. Но она знала, что лишилась солнечных дней на веранде в компании Десмонда. Лишилась прогулок и ласки. Лишилась песни. Лишилась любви.

Жасмин отвернулась от Роберта и побежала к кукурузному полю. Роберт понесся назад к машине. Посадив в нее своих собак, он опять побежал по направлению к полю, выкрикивая имя Жасмин. На краю поля ему навстречу попался мальчуган лет одиннадцати-двенадцати, кативший на велосипеде. Он согласился помочь, и вдвоем с Робертом они пошли по полю, зовя Жасмин. Время от времени она коричневой молнией мелькала среди стеблей кукурузы, и до них доносилось позвякивание ее цепочки, но они не смогли ее найти. В руки она им так и не далась.

Прошло несколько часов, и Роберт стал беспокоиться о своих собаках, запертых в машине. Поблагодарив мальчика за помощь, он вернулся в дом Каталины. Оставив там собак, он позвонил другу, который согласился встретиться с Робертом у фермы. Вдвоем они обыскали все окрестности, не переставая звать Жасмин. Когда совсем стемнело, им пришлось вернуться домой.

На следующий день полицейские нашли тело Жасмин на Либерти-Роуд. Они пришли к выводу, что ее насмерть сбила машина.

В ту ночь Каталина не сомкнула глаз. Она не плакала. Кругом была пустота. Ее словно заперли на ключ. Ей казалось, что надо быть сильной для других. В телефонном разговоре Карен так горевала, что Каталина даже принялась ее утешать. Она узнала, что Роберт не находил себе места, и утром поспешила встретиться с ним. После этого ей предстояло сообщить об этом детям и отвечать на звонки работников приюта. Она скажет им, что в случившемся некого винить и это могло произойти со всяким. Она так действительно считала. Еще ей придется заверить их, что все в порядке, что она справится. А вот в этом она уверена не была.

Роберт был безутешен. Он не мог говорить. Он рыдал, а Каталина пыталась его утешить. Дети восприняли известие менее трагично.

— Жасмин пришлось покинуть нас, — объяснила им Каталина, — Она ушла на небо.

Раньше они уже пережили уход двух собак, и для детей эта смерть не явилась потрясением. Они были уже достаточно большими, чтобы понять, что случилось, но еще достаточно маленькими, чтобы задавать вопросы.

Минуты складывались в часы, часы в дни. Каталина отвечала на звонки, письма, присланные по электронной почте, старалась разобраться в своих чувствах, которых на самом деле не испытывала. Прошла неделя. Прошло десять дней. Шквал пошел на убыль. Телефон замолчал, письма прекратились, жизнь продолжалась. А Каталина оставалась в доме одна.

Местный художник, вдохновленный историей Жасмин, написал ее портрет и подарил его Каталине. Она повесила картину на стену в комнате дочери. Затем они нарисовали бабочек и повесили их вокруг картины. Это был уголок памяти Жасмин.

Десмонд играл во дворе с Рогом, но казался грустным. Теперь он лежал на веранде один. Каталина передвигалась по дому, словно во сне. Теперь она, как никогда, ясно чувствовала, что, сколько бы она ни отдавала себя Жасмин, взамен она получала гораздо больше. Больше всего на свете Каталина любила своих детей, и Жасмин казалась ей третьим ребенком. Вместе с тем Жасмин была слабее их, а значит, она была другой. Она больше нуждалась в Каталине, и их связь была глубиннее.

Когда с ней была Жасмин, жизнь Каталины имела смысл и цель. Теперь ей вновь придется обретать цель.

Каталина часто вставала очень рано, около пяти часов утра. Она любила эти часы, когда в доме стоял полумрак и тишина. Тогда она ощущала присутствие Жасмин или намек на ее присутствие, воспоминание о ней, которое оживало в сумеречном предутреннем свете, словно отпечатки пальцев, проступающие на стекле.

Однажды утром небо над головой было серым, а по крыше стучали капли дождя. Внезапно до Каталины донеслось пение птицы, неизвестно откуда взявшейся. Оно звучало так отчетливо, словно птица пела специально для Каталины. Птичье пение напомнило Каталине песню, которую она пела Жасмин: «В день, когда родилась Жасмин, / Ангелы пели прекрасную песню…»

Она не вспоминала об этой песне вот уже несколько недель, а сейчас улыбнулась при мысли о ней и о том, как Жасмин любила, когда ей пели. Внезапно ей пришло в голову, что птица — это Жасмин. Как и звезда в небе над Хорватией. Тогда Жасмин тянулась к ней, а сейчас она пела для нее. Они поменялись ролями. Теперь Жасмин предлагала ей песню, чтобы вылечить ее боль.

Каталина решила съездить в Сан-Франциско навестить старых друзей. Потихоньку горе стало отступать, но Каталина знала, что потребуются месяцы и даже годы, прежде чем боль внутри ее утихнет. С этих выходных началось ее постепенное выздоровление. Перед тем как отправиться домой, Каталина зашла в салон, где делали татуировки. У нее уже была одна татуировка, бабочка, которую она сделала после смерти бабушки.

Тогда ей казалось, что, пока она жива, пока она обитает в этом теле, бабушка будет с ней, как татуировка. Теперь она так же думала и о Жасмин. Она сидела в кресле и морщилась от боли, пока художник накалывал на ее коже птицу, готовую взлететь. Глаза птицы были устремлены вверх, на смотрящего, точно так же, как когда-то глаза Жасмин. Татуировка изображала птицу, которая пела для Каталины в то печальное утро. Птицу, которая была Жасмин.

Прошлое не отпускало Каталину. Она не хотела вновь возвращаться в него. Ей не хотелось размышлять над тем, «а что, если бы». Ничто не вечно. В жизни всякое случается. К чему теперь искать чью-то вину или мучиться угрызениями совести. Не тогда, так когда-нибудь еще могла умереть Жасмин. Каталина часто обсуждала это с Карен Риз. Они были похожи — обе верили, что все в жизни имеет смысл и что в ней нет места случайностям. Верили они и в силу своей интуиции. Вскоре после того, как был снят запрет на разглашение истории собак Вика, Риз встретилась с журналистом, который хотел написать о них. Она сказала, что ей многие звонили, но ответила она только на его звонок. Когда журналист принялся ее благодарить, Риз воскликнула: