Сын Казана

Было ясно, что медведь почуял в воздухе его запах. Бари слышал даже, как он принюхивался; он слышал его дыхание; он уловил в его красноватых глазах внезапно блеснувший свет, когда медведь подозрительно обернулся на торчавший камень. И если бы Бари знал тогда, что именно он, Бари, это маленькое, незначительное создание, был настоящей причиной того, что чудовище испугалось, и что нервничало оно именно потому, что почуяло его, то он разбрехался бы от радости. Ибо медведь, несмотря на свою величину, всегда трусил, когда сталкивался с волками. А от Бари сильно пахло волком. С каждым мгновением этот запах становился для медведя все чувствительнее, и вдруг, как на грех, точно для того, чтобы нарочно увеличить в медведе его нервозность, в эту самую минуту откуда-то издалека, из леса, послышался вдруг протяжный, жалобный волчий вой. С недовольным хрюканьем медведь отправился восвояси. По его мнению, не стоило связываться с волками. Они не остановились бы и не вступили бы с ним честный бой. Они набросились бы на него целой стаей, гнали бы его еред собою целые часы и старались бы перекусить ему пятки, ели бы он и попытался отразить их нападение, то при такой бешеной качке они все равно оказались бы увертливее его. Какая же была ольза оставаться там, где волки могли нарушить такую прекрасную очь? И с решительным видом он заковылял прочь. Бари услышал, как он тяжело зашлепал лапами по воде, переходя через ручей, и глубоко вздохнул. Это был вздох облегчения.

Но этим не закончились для него тревоги в эту ночь. Он избрал для своего ночлега именно то самое место, куда все звери сходились на водопой и где они переходили вброд через ручей, чтобы попасть в противоположные леса. И едва только ушел медведь, как Бари услышал тяжелый хруст песка под копытами и удар ими о камни: это явился лось с громадными ветвистыми рогами и стал прогуливаться по открытому пространству при луне. Бари широко раскрыл глаза. Если в медведе было пятнадцать пудов весу, то в этом гиганте, у которого были такие длинные ноги, что казалось, будто он ходил на ходулях, должно было быть вдвое больше. За ним шла его лосиха. А за нею — их теленок. Он весь состоял из одних только ног. Этого было уже слишком много для Бари, и он все глубже и глубже старался запрятаться в свою нору, пока наконец не улегся в ней, как сардинка в своей жестянке. И так он пролежал в ней до самого утра.

ГОЛОДНЫЙ БРОДЯГА

Когда на следующее утро на рассвете Бари выполз из-под своего камня, чтобы следовать дальше, он был уже значительно старше, чем накануне, когда, выйдя из своей берлоги под валежником, наткнулся на молодую сову. Если возраст может измеряться опытностью, то за последние сорок восемь часов он постарел чуть не вдвое. Теперь уж он вышел из своего положения щенка. Он пробудился с новой и с гораздо более широкой способностью ориентироваться. Перед ним открывался широкий, неведомый мир. Он был полон живых существ и предметов, перед которыми Казан и Серая волчица теряли свое значение. Те чудища, которых он видел на песчаной отмели при лунном свете, явились причиной того, что в нем родилось новое, еще неведомое для него чувство осторожности и пробудился один из величайших животных инстинктов, а именно первобытное понимание того, что сильный всегда живет за счет слабого. Вот почему вполне естественно, что сила и угроза в его глазах оказались пропорциональными внешней величине. Так, медведь был более страшен, чем Казан, а лось — более страшен, чем медведь. К счастью для него, этот инстинкт не ограничился в нем именно таким масштабом: скоро он понял, что и его собственная порода, именно волчья, в свою очередь, была в высокой степени опасной для всякой лесной твари, будь она с крыльями, с когтями или копытами. В противном случае, подобно мальчику, который, не умея хорошо плавать, бросается в самую стремнину, мог бы и он прыгнуть со всего разбега в самую глубину и разбить себе голову о камни.

С большой осторожностью, ощетинив на спине шерсть и тихонько ворча, он стал обнюхивать следы, оставленные лосем и медведем. Именно запах медведя заставил его ворчать. Он обследовал его следы до самого ручья. После этого он снова принялся за свои похождения и стал отыскивать, чего бы поесть.

За два часа он не мог поймать ни одного рака. Так это время и пропало даром. Тогда он вышел из зеленого леса и наступил на обгорелое пожарище. Здесь все было черно, как уголь. Стволы деревьев торчали, как громадные обуглившиеся палки. Это было сравнительно недавнее пожарище, вероятно, осеннее, и потому Бари было мягко ступать по еще не осевшей золе. Через эту мрачную местность также протекал ручей, над ней висело голубое ясное небо и светило солнце. Это очень понравилось Бари. Лисица, волк, лось и олень — все удалились из этой несчастной местности. Только в следующем году она вновь станет хорошим пастбищем и местом обильной охоты, теперь же была совершенно пустынна. Даже совам здесь вовсе нечего было бы есть. Но Бари заманили сюда голубое небо, солнце и мягкая почва, по которой так приятно было ступать. После неприятных испытаний в лесу так сладко было почувствовать себя на свободе. Он продолжал идти вдоль ручья, хотя и тут не представлялось никакой возможности найти чего-нибудь поесть. Скоро ручей стал мутным и потек лениво его русло то и дело было преграждено свалившимся в него разным древесным хламом, который нанесло со всего пожарища, и все берега его были топкими и заросшими осокой. Спустя некоторое время Бари остановился и огляделся по сторонам, но уже не увидел больше леса, из которого еще так недавно вышел. В этой выжженной, безжизненной пустыне он казался совсем один. Кругом было мертво, как в могиле. Ни малейшее чириканье птички не нарушало гробового молчания. Ступая по мягкой золе, Бари не слышал даже звука своих же собственных шагов. Но все это его не испугало. В нем была уверенность, что именно здесь он находился в полной безопасности.

Только бы ему найти чего-нибудь поесть! Мысль об этом овладела им целиком. Инстинкт еще не подсказал ему, что именно здесь, во всем том, что окружало его со всех сторон, его и ожидал жестокий голод. А он все шел вперед, безнадежно отыскивая себе пищу. Но прошли часы, и в нем погасла всякая надежда. Солнце стало спускаться к западу. Засерело небо, легкий ветерок пробежал по вершинам обгорелых деревьев и стало слышно, как с них с треском стали отваливаться засохшие ветки.

Бари больше уже не мог идти. За час до сумерек, ослабевший и голодный, он повалился прямо на землю. Солнце зашло за лес. Луна выплыла на востоке. Небо зажглось звездами, и всю ночь Бари провалялся, как мертвый. Когда же наступило утро, он поднялся и еле дотащился до ручья, чтобы попить. Собрав свои последние силы, он поплелся дальше. К этому побуждал его сидевший в нем волк, который боролся в нем за жизнь до последней капли крови. Собачья же кровь уговаривала его растянуться спокойно и умереть но волчья порода взяла в нем верх над собачьей. Она победила — и Бари выиграл. Пройдя с полмили, он снова очутился в зеленом лесу.

В лесах, как и в больших городах, случай играет громадную и непредсказуемую роль. Если бы Бари пришел хоть на полчаса позже, то он умер бы от истощения. Он был слишком слаб, чтобы поймать даже рака или заесть самую маленькую птичку. Но он явился в тот самый момент, когда горностай, этот самый коварнейший из всех лесных убийц, совершал свое нечестивое дело.

Это происходило в ста ярдах от того места, где, распростершись под ветвями ели, Бари готовился испустить свой дух. Горностай был в своем роде очень опытным охотником. У него было тело в семь дюймов длины, с длинным, тонким хвостом, на конце которого находилась черненькая кисточка, и всего-то весу во всей его особе было не более одного фунта. Он мог легко поместиться целиком на маленьких ладонях ребенка, а его остроконечная головка со злыми красными глазами легко могла пролезть сквозь любое отверстие, даже в один дюйм в диаметре. В течение нескольких столетий горностай делал историю. Именно благодаря ему, когда его шкурка оценивалась в несколько сот долларов, смелые мореплаватели с принцем Рупертом во главе отправились на кораблях в опасное путешествие именно он, этот маленький горностай, был виновником того, что образовалась великая Компания Гудзонова залива и был открыт весь север американского континента почти целых три века этот маленький зверек ведет отчаянную борьбу с охотниками и как-то умудряется еще их перехитрить. А теперь, когда горностай уже более не оценивается на вес золота, он все-таки остается самым хитрым, самым храбрым и самым беспощадным из всех созданий, которые когда-либо существовали на земле.