Без родословной, или жизнь и злоключения бездомной Шавки

Где взять родословную? Этим вопросом неожиданно заинтересовалась мама Толика. Как так, собака у них теперь есть, а родословной нет! Она подключила своих знакомых и через два дня принесла домой, похожую на вырванный тетрадный лист, бумагу, на которой черными буквами было напечатано:

«СПРАВКА

о происхождении охотничьей собаки»

Потом стоял какой-то странный номер, за ним под № 1 — порода, № 2 — пол, № 3 — кличка… окрас… Затем шло совсем непонятное: «Клейма на ушах — на левом ____________________, на правом ____________________».

Впрочем, непонятного было много. Когда папа спросил маму:

— Почему родословная на охотничью собаку? Ведь овчарка — сторожевая…

Мама Толика не поняла, да и Толик тоже:

— Какая разница?!

Тогда папа долго и подробно объяснил разницу между охотничьей и сторожевой собакой. Мама слушала-слушала и возмутилась:

— Надо же, я им достала родословную, и я же плохо сделала. Какую достала, такую и достала. Спасибо скажите за это.

Теперь у Грозы была родословная и даже с печатью. Но получалась неувязка. Родословная как бы есть и как бы она ненастоящая. Нет, родословная настоящая, раз она с печатью, тогда что — собака ненастоящая?! Собака настоящая, вот она! А кто же тогда ненастоящий?

Эти переживания саму Грозу нисколько не волновали. Она ела с аппетитом, спала много, быстро росла. Ушки у нее стояли торчком, что соответствовало родословной, как сторожевой собаки, так и охотничьей. А вот хвост подвел. Хвост завернулся крючком, что ни в коем случае не должно быть у овчарки, разве только у лайки… Значит, собака нечистокровная. Это обстоятельство очень не устраивало Толика, так как стало объектом насмешек. К тому же Гроза продолжала пачкать пол в квартире. Если честно, не ее это вина, а Толика, который под самыми пустяковыми предлогами отказывался выводить Грозу гулять. «Ах, если бы она была чистокровной! — думал он. — Тогда бы я… Тогда бы я не уводил ее со двора…»

А на дворе во всю кипела весна. Стояли погожие, теплые дни. Мать Толика беспокоилась о семенах и рассадах. Отец с головой ушел в расчеты по строительству бани. Дедушка и бабушка, они жили неподалеку, собирались на дачу на все лето и обещали взять Грозу с собой. Но пока шли сборы, во дворе многоквартирного дома шла своя, отличная ото всех, жизнь.

Собачьи мальчишки, выводя своих питомцев, говорили о прививках от чумки, об уколах от бешенства, об импортных лекарствах… Забот у них прибавилось, а тут еще из-под снега стали вытаивать опасные вещи — дохлая кошка, которую учуял ньюфаундленд, и, схватив находку в свою широченную пасть, стал бегать по двору, преследуемый всей остальной острозавидующей собачьей братией и пришедшими в ужас от мыслей о заразе хозяевами.

У безсобачьих мальчишек тоже прибавилось интереса — измерять глубину во вновь образовавшихся лужах, поваляться в оставшихся в укромных местах сугробах. Снег в них был уже ноздреватым, но еще с беловатым оттенком.

Взрослые открывали ворота гаражей, выгоняли машины, залазили под днища и капоты, чем-то стучали, что-то варили… Это были настоящие признаки настоящей весны.

Как-то в погожий, теплый день, ближе к вечеру, Вовка из третьего подъезда сказал, что за многоэтажными домами, в частном секторе, в скворешниках появились скворцы. Сначала ему не поверили, имел Вовка привычку соврать. Но все-таки решили проверить, и всей оравой, человек десять, рванули по улице, галдя и разбрызгивая лужи…

Толик умчался вместе с ними и про Грозу, конечно же, забыл.

Гроза было кинулась за хозяином:

— Эй-эй! Меня возьмите! — но разве за ними успеешь…

Мальчишки моментально скрылись из вида. Тогда Гроза вернулась к подъезду, выбрала место посуше, на прогретом солнцем асфальте, присела и стала ждать. Ожидание было долгим и страшным. Мимо ходили люди, бегали собаки, проезжали автомашины… Гроза разволновалась, проголодалась и стала скулить. Вот такого жалкого, дрожащего щенка и подобрала у подъезда мама Толика, шедшая с работы.

Вечером Толику попало — и за то, что пришел с улицы поздно, и за то, что пришел мокрый, и за то, что бросил щенка… Вспомнили старые прегрешения, в общем, довели родители до слез. Гроза сунулась к Толику со своими нежностями, но он оттолкнул ее сердито:

— Пошла вон! Из-за тебя… Лучше бы ты пропала! — но тут же спохватился. Без щенка тоже плохо. — Скорее бы тебя на дачу забрали…

И забрали. Утром, когда Толик собирался в школу, пришел дедушка и забрал Грозу. Они с бабушкой уезжали на целое лето на дачу. Толику грустно было расставаться со щенком: «Эх, была бы она чистокровная, да ни в жизнь не отдал бы…» Расставаться всегда печально, потому недовольства были забыты, Толик даже чуть было не всплакнул, но дедушка заторопился — машина у подъезда, в ней — бабушка, да и Толику в школу собираться…

Старенький «Москвич», нагруженный до предела, погромыхивая железом, покатил из города. Гроза от толчка на колдобине завалилась куда-то за узлы и сначала завизжала от неудобства, но, услыхав сердитый голос бабушки, притихла:

— Зачем собаку купили?! Вон уже скулит, да и с кормежкой расходы…

— Что ты, мать, много ли щенку нужно, — заступился дедушка.

— Много не много, а корми, — не сдавалась бабушка. — Нет, скажи, зачем нам собака? Ну, зачем?

Дедушка что-то возражал, но Гроза уже не слышала. Примостившись поудобнее, она пригрелась и заснула.

На даче Грозе понравилось. Где хочешь присядешь, хоть по большому, хоть по маленькому, никто тебе ни слова, ни полслова — все заняты, все что-то копают, сажают. Охают разгибаясь, стонут сгибаясь и все спешат, все торопятся…

Несмотря на свой малый возраст, Гроза быстро и твердо усвоила — ходить можно только по тропкам. Тогда бабушка молчит, а дедушка хвалит:

— Молодец, Гроза! Хорошо!

Но стоит ступить на грядку, бабушка поднимает крик, граблями или лопатой намахивается… Приходится немедленно скрываться за домиком и ждать, пока страсти поутихнут: «Все! Все! Больше не будем. Мы тоже кое-что соображаем… Все. Ну, все…»

Гроза очень скучала по Толику, особенно вечерами. Дедушка с бабушкой, почаевничав, кряхтя и стеная, укладывались отдыхать, и Гроза оставалась одна. Лежа на крылечке домика и глядя в звездное небо, она чувствовала себя очень одиноко. Ей бывало так грустно, так грустно, что хотелось плакать. И однажды она попробовала голосом выразить свои чувства — села на середине участка, на тропочке, задрала морду кверху, чтобы лучше видеть яркие звезды и желтый блин луны, и завыла: