Тигр, олень, женьшень

Описав по горам большую дугу, я спускался в направлении палатки, считая утренник законченным. Первые лучи окрасили вершины деревьев, переползли на траву и цветы: я с сожалением топтал сплошные ковры ландышей. Где-то закуковала кукушка… И вдруг — пак-ххх! — перепрыгивая из оврага в овраг, длинно раскатился одиночный выстрел.

Шин? В его стороне… Неужели нашел вчерашнего пантача? Долго стоял, прислушиваясь, однако ни звука больше не родили примолкшие горы, и я сбежал в падь.

Среди зелени перед палаткой вился сизый дымок, на таганке парили чайник и кастрюля, приглашая к завтраку. Пак и Валентин тоже слышали далекий выстрел.

Обычно садились есть, когда соберутся все. Мы умылись, протерли и смазали после утренней сырости винтовки. Ждали около часа. Наконец из-за деревьев показалась высокая фигура в куртке цвета хаки. Наш компаньон ничего не нес за плечами, но приближался с таким выражением, которое говорит лучше слов: мы сразу поняли — случилось что-то необычное…

— Как? Что? Кого стреляли? — три вопроса обрушились почти одновременно. Но невозмутимый сын славного Син Солле молча прислонил к дереву винтовку, опустился на валежину и закурил. Он не удостоил нас ответом… Потом повернул голову в сторону и, глядя в пространство, сказал без выражения, ни к кому не обращаясь, всего два слова: «Тигра ранил…»

Летом, среди такой чащи — тигра?

— Где? Когда? Как? — все вскочили на ноги.

Наконец Шин заговорил.

Он уже шел к табору, спускаясь по длинной стрелке, упиравшейся в поляну, поросшую высокой травой. Прямо посредине поляны увидел рыжий предмет, который сначала принял за лежащего изюбра, но потом в бинокль различил черные полосы и решил, что это обломок упавшего толстого дерева с выгоревшими во время весеннего пала черными пятнами. Однако по многолетней привычке еще раз навел бинокль и поразился удивительной симметричности этих черных полос…

Шин не мог поверить своим глазам. Он не допускал мысли, что такой дьявольски хитрый и осторожный зверь может лежать при свете дня на совершенно открытой травянистой поляне, как кот на ковре гостиной. Но слишком уж ярки были краски, правильны интервалы и направление полос…

Длинная японская арисака была у плеча, предохранитель сдвинут на боевой взвод. Не спуская глаз со странного предмета, Шин нащупал под ногой сухой сук и надавил. Раздался треск переломленной ветки, и вдруг бревно ожило: огромная рыже-черная голова поднялась из травы и медленно повернулась в его сторону: «Кто посмел нарушить дрему повелителя дальневосточных джунглей?»

Хищник был настолько самоуверен, так привык к трепету любого зверя и человека, что не счел нужным подняться. Он грозно смотрел на застывшую вдалеке фигуру, но не видел маленькой круглой дырочки, нащупавшей его крутой бок. Он был сыт, и ему было лень даже рыком напугать это легкомысленное двуногое существо…

Но тонкая шестимиллиметровая пуля вдруг прожгла бок слева направо!

Шин говорит: тигр оглушительно рявкнул, опрокинулся, но моментально вскочил и, в три прыжка достигнув леса, исчез, растворился в нем. Некоторое время доносился шум прыжков, ломаемых кустов, потом все стихло. На месте лежки Шин обнаружил кровь, рядом — крупную голову и остаток медвежьей лапы: видимо, властелин отдыхал после обильного завтрака.

— Такого следа, понимаете, за всю жизнь не видел… Как моя шапка! Лезть за ним в лес один не рискнул. Если ранен смертельно, пусть сам кончится; в общем надо идти теперь всем втроем…

На этот счет иного мнения быть не могло. Раненого, даже небольшого тигра и зимой, когда на белом снегу все относительно хорошо и далеко видно, очень опасно преследовать в одиночку. А летом, в густой и непролазной чаще, равносильно самоубийству.

Мы быстро позавтракали и стали собираться, но неожиданно возникло непредвиденное препятствие: Пак в панике категорически отказался оставаться в палатке. До чего велик ужас лесных людей при одном упоминании о раненом тигре! До этого он спокойно наблюдал следы на тропе и на берегу речки, но теперь стал неузнаваем.

— Вам хорошо, вы все с оружием, а я? Он разгневан, придет без вас сюда и отомстит за свою рану — сожрет меня!.. Валери-сан, дайте ваш пистолет, пойду вместе с вами…

У меня действительно был восьмизарядный браунинг калибра 32, который держали заряженным в условленном месте, ибо пистолет для обороны может оказаться полезнее винтовки. Но как дать его Паку? Что, если в момент нападения хищника он с перепугу откроет беспорядочную стрельбу, стоя позади охотников? Тогда предназначенная тигру пуля неминуемо попадет в спину кого-либо из нас.

Что делать? И я придумал — дам ему незаряженный.

Мои товарищи одобрительно кивают, а я влезаю под каким-то предлогом в палатку, быстро вынимаю патроны из ствола и обоймы, ставлю ее пустую со звоном на место и, выползая, серьезно говорю:

— Ну вот, готово, теперь заряжен. Только смотрите, будьте осторожны. Вот предохранитель, он так действует…

Наш добрый легковерный Пак в восторге. Теперь все готовы. Идем.

Отпечаток лапы мог заставить похолодеть любого тигрятника. Подобных никто из нас еще не видел. Мы стояли на кромке поляны у высокой стены леса и совсем не торопились идти дальше. Черная кровь крупными брызгами загустела на листьях дикого винограда, полуоборванного и смятого гигантским телом.

Было одиннадцать утра. На открытой поляне солнце палило вовсю, крупные зеленые мухи уже облепили кровавые пятна, а мы всё в нерешительности стояли у края мрачного леса.

Наконец двинулись рядом, плечом к плечу. Винтовки в руках, на взводе. Слева Валентин, в центре на следу я, справа Шин. Пак с браунингом в руке позади. Лес до того густ, так переплетен лианами, что местами в нескольких шагах ничего не видно. Худшего, более неблагоприятного места трудно найти. Небо не просвечивало совсем, мы вступили в сырой полумрак. Ноги путались в зарослях хвоща и папоротника, цеплялись за валежник, в глаза лезла мошка, лица залепляла паутина…

«Внезапным прыжком это чудовище может сразу смять всю нашу кучку. Мы просто не успеем развернуться в такой чаще…» Такие мысли волновали меня, и, вероятно, так думали все. Но шли молча, шаг за шагом пробираясь сквозь подлесок, кусты и лианы. То опускались к земле, стараясь рассмотреть подозрительную тень, то заглядывали в кусты, то просто останавливались, напряженно прислушиваясь. К чему? А вдруг он выдаст себя шорохом, готовясь к прыжку?.. Но главное — все твердо верили друг в друга и знали: как бы ни сложилась встреча, никто не побежит, не бросит в беде.

Двести шагов мы шли полчаса.

— Вон он! — выдохнул Валентин. Он заметил зверя первым. У нас перед глазами свисала разлапистая темная ветка ели. Невысокий Валентин не нагибаясь мог смотреть под нее.

— Где? Бей! Стреляй! — просипели мы в два голоса. Пак молча замер позади.

В последний момент, нагнувшись по направлению поднятой к плечу винтовки Валентина, я различил в зелени рыжий контур, и в этот момент треснул выстрел. Мы с Шином держали пальцы на спуске, но стрелять не пришлось, зверь не шелохнулся. Не опуская ружей, подошли вплотную. Пуля Валентина прострелила могучую шею, развернув небольшое выходное отверстие, но кровь не появилась, ранка была бледной: тигр уже окоченел…

Здесь он сделал свой последний прыжок и рухнул, подогнув к широкой груди громадную голову и передние лапы. И так оставался лежать до нашего прихода. Тонкая пуля шиновской арисаки прошила навылет смертельно.

Мы повидали немало тигров на своем веку, но подобного не встречали никогда. Старый могучий самец предельных размеров. Вчетвером свободно рассевшись, как на диване, на широченной спине, мы благоговейно поглаживали чудесный мех на голове, боках и мощных колоннах-лапах; мех был летний, короткий, но отлично пролинявший, яркий и лоснящийся. На оранжевом фоне широкого лба, словно выведенный кистью искусного каллиграфа, красовался черный иероглиф «Ван» — князь, владыка. Седые усы поражали длиной и толщиной каждого отдельного волоса. Огромные, конической формы клыки вызывали невольный трепет…