По следам рыжей обезьяны

И хотя за время нашего двухнедельного медового месяца все животные словно сыпались на нас, как из рога изобилия, я почти потерял надежду на встречу с орангутанами. Ранним утром мы отправились в дальний прощальный маршрут по району моих работ. Прошли мили две вдоль реки, а потом взобрались на один из главных гребней и углубились в холмистую местность. К полудню выбрались на Известняковую Вышку. Перескакивая с одной башенки на другую по выщербленному выветриванием гребню, балансируя на уходящих из-под ног неровных плитах, мы собирали орхидеи и фотографировали сказочную панораму. Далеко внизу под нами, над долиной Лианг-Джеринга, скользили две птицы-носорога, и их распростертые крылья отсвечивали на солнце. Мы помахали на прощание дальним холмам, волнами уходящим к горизонту, и спустились или, скорее, сползли с этой ненадежной наблюдательной вышки. Четырехфутовый варан, которому мы помешали принимать солнечную ванну, заковылял в сторону, а мы быстро пошли по сухому гребню, торопясь под прохладную и манящую сеть джунглей.

Мы бродили уже часов шесть и изнемогали от усталости и жары; подходило время поворачивать к дому. Но вдруг я уловил запах орангутанов. Мы продолжали идти вперед, внимательно осматривая зеленую стену зарослей — не мелькнет ли гнездо из свежих ветвей или хоть какой-нибудь обнадеживающий знак? Я высмотрел какой-то размытый рыжий силуэт, и — пожалуйста! — вот они, в считанных метрах от нас — мать и ее сынок, разлегшиеся на суку, как два мохнатых коврика. Только поблескивающие глаза и выдавали, что они живые. Мы замерли и во все глаза смотрели на орангов, а они меланхолично созерцали нас. Наконец мамаша решила, что достаточно терпела непрошеных гостей, и, не проявляя излишней поспешности, пустилась в путь вниз по склону, а подросток двигался за ней по пятам. Махнув рукой на шум и треск, ежеминутно оступаясь на скользкой круче, мы скатились следом, пока они не скрылись из виду. Я был в восторге: в последнюю минуту мое «колдовство» меня не подвело, и я сумел-таки найти орангов для Кэти!

Хотя у нас оставалось еще три недели до срока, когда мы оба должны были вернуться в Оксфорд писать свои работы, мне было нужно заехать еще в несколько мест, чтобы подвести итоги своих наблюдений. На следующий день мы расстались с Сампораном. Но перед отъездом нужно было найти приют всем обитателям моего зверинца. Легче всего оказалось пристроить черепаху. Она поспешно спряталась в свой покрытый шипами панцирь от нашего непривычного внимания, но вскоре уже весело закапывалась в кучу хрустящих сухих листьев. Сай-Росс, питон, также без проволочек возвратился в родную чащу. Ему нисколько не помешали отчаянное кудахтанье и беготня нашей курицы, увидевшей, как он выползает из своего ящика. Питера и Куканга мы выпустили в последний вечер перед отъездом. Это было неописуемое зрелище: оба кубарем покатились к лесу с приличной скоростью, вихляя на бегу своими бесхвостыми задами. В мгновение ока они вскарабкались на самую верхушку дерева усо и уселись, глядя на нас, их глаза ярко горели в лучах карманных фонариков.

Мы встали ни свет ни заря и принялись заманивать возмущенную Тигру в ее корзиночку, а Мюсанга — в клетку. Позабыв все прошлые разногласия, мы решили увезти циветту подальше от нашего лагеря — а то как бы следующие посетители разом не пресекли все зловредные выходки этого звереныша. Я оставлял свою хижину и большую часть хозяйственного скарба Туруту, чтобы нам не пришлось много тащить на себе, по крайней мере так я думал. Но я забыл о своих дотошных индонезийцах. Они старательно подобрали все до одной выброшенные банки и бутылки и впихнули их в мешки, уже и без того чуть не лопавшиеся. В кампонге все пригодится. Мы с чувством полной беспомощности следили, как наш багаж разбухает вдвое против прежнего. Для этого переселения были наняты еще несколько носильщиков, но все равно мы тронулись в путь, навьюченные, как ослы.

Мы регулярно останавливались на отдых, а на одной полянке выпустили разбойника Мюсанга и понемногу продвигались к Лау-Джохару. Там один из носильщиков, тащивший свинью Парбы, выбился из сил и отказался тащить что бы то ни было, так что последнюю часть пути мы прошли, еще больше перегруженные, но наконец после семи часов изнурительного пути добрались до Лау-Даленга. Расставшись с половиной своего имущества в порядке традиционного обмена подарками, мы распрощались с Нами, Парбой и семейством Пардеде и едва поспели на последний автобус, отправлявшийся на север, к Кутачане, где мы собирались навестить Рийксенов и узнать, как идут у них дела по охране животных.

Глава 14

Обезьяны в опасности

По сравнению с нашей тростниковой хижиной дом Рийксенов был настоящим дворцом. Не считая прочих удобств, он мог похвастаться чистой манди, окнами с сеткой от насекомых, книгами, креслами и — невиданная роскошь! — сверкающим холодильником, набитым охлажденными напитками. Мы сидели в уютной гостиной, попивая кока-колу, наслаждаясь почти забытым вкусом мангустанов и рамбуганов, и обменивались новостями. Когда стемнело, мы с Кэти вышли из дома и, хотя сразу стали центром внимания неистовых кутачанских комаров, долго смотрели на громадных белок-летяг, которые мелькали в скользящем полете между деревьями дуриана в глубине сада.

На газоне перед домом мирно паслось какое-то странное на вид черное лохматое существо. Мы подошли поближе и разглядели редкое животное — серау — особого рода дикого горного козла, который встречается только в Юго-Восточной Азии и в Гималаях. Но что это он делает среди рийксеновских клумб? Оказалось, что Герману сообщили о поимке двух серау под Блангкеджереном, и он не мешкая выехал в неблизкий путь — за шестьдесят миль. Одного козла, как оказалось, уже успели съесть, но второго ему удалось избавить от кухонного котла, и теперь этот козел с довольным видом бродил по двору, питаясь травкой. Через несколько дней Герман отвез козла за двадцать миль к северу, в Кетамбе, и переправил его через бурную реку Алас. Животное вовсе не спешило расстаться со своим спасителем, но в конце концов козел побрел в лес, а лодка, прыгая на волнах, отправилась обратно через стремнину.

Здесь, в Кетамбе [20], Герман и собирался организовать центр по выпуску на свободу содержавшихся в неволе или незаконно пойманных суматранских орангов. Под руководством местного паванга дом и вольеры для животных уже были наполовину построены. Во многом это напоминало мне Сепилок на Калимантане. Однако Кетамбе обладало двумя серьезными преимуществами. Участок находился за рекой, и дорога в Бланкеджерен, которой редко пользовались, проходила по противоположному берегу — значит, люди сюда не доберутся, а оранги в свою очередь не будут совершать опустошительные набеги на посадки кампонгов. Более того, этот участок примыкал к громадному лесному массиву площадью более миллиона акров, где обитала популяция здоровых диких орангов. Герман уже познакомился с некоторыми «местными жителями» и приметил в лесу целые «деревни» из гнезд. Охотничьи инспекторы прорубили в лесу удобную сеть просек и устроили засаду на дереве над водопоем. На мокром песке были следы оленей и мелких кошек, а с неделю назад Герман нашел немного ниже по течению следы носорога.

Здешний лес был гораздо выше и влажнее, чем возле моего лагеря на реке Ранун. Всюду царил ужасный латанг со жгучими листьями, которые оставляют на коже сочащиеся красные пузыри. Эти язвы долго не заживают, и соприкосновение с водой вызывает жгучую боль. Здесь нет слонов, и без них некому расчищать тропы, так что пробираться сквозь густую поросль в лесу — чистое мучение, да и в пиявках недостатка не было. Я не завидовал Герману, которому предстояло работать в таком месте, но фруктов здесь было множество, и для орангутанов место было идеальное.

Мы побывали в деревне Далелуту, находившейся южнее, и повидали трех орангов, которые ждали переселения в свои новые владения. Эти юнцы разорили курятник, в котором они ночевали, и совершали все более дальние набеги, сея ужас среди владельцев плантаций папайи, бананов и кофе. Несмотря на проведенные в неволе годы, они прекрасно строили гнезда и питались дикими плодами с не меньшей охотой, чем фруктами с плантаций. Я не видел причины, которая помешала бы им легко приспособиться к нормальной жизни в резервате. Старшей из тройки была полувзрослая самочка, признанный вожак стаи. Остальные двое были еще совсем малышами и при малейшей возможности цеплялись друг за друга, чтобы было не так страшно.