Неведомый Памир

Перевал встретил их ослепительным сверканием громадных снежных полей. Снег был буквально истоптан многочисленными следами козерогов, архаров, волков, лисиц и других зверей. Сами козероги и архары, небольшими группами пасшиеся на склонах, все время находились в поле зрения разведчиков... Начались первые неприятности. Отражаясь от снежной поверхности, ультрафиолетовые лучи буквально обжигали кожу; Саше Мирошниченко пришлось даже обмотать лицо марлевыми бинтами.

Здесь же, на перевале, груз немного поубавился - в снег была закопана первая порция продуктов на обратный путь.

Вниз дело пошло легче. Группа прошла первое ущелье, Красный каньон, уже в густых сумерках и вслед за этим, на высоте 4 тысяч метров, устроила первую ночевку. В кромешной тьме под яростным натиском ледяного ветра, несшего поземку, поставили палатку, поставили неудачно, на острые камни, но переставлять уже не было сил. Вьюга бесилась за тонким брезентом, а в палатке жарко гудел бензиновый примус, на котором разогревались консервы.

Адский холод и острые камни не дали выспаться, как следует. На рассвете группа уже катила во весь дух по ледяному руслу Пшарта, спеша вниз. Опять встречалась масса следов, многие под лучами солнца принимали самую причудливую форму, в том числе и форму следа снежного человека. На коротких передышках Леонид внимательно осматривал склоны в бинокль, но ничего подозрительного не видел.

Следующая ночевка была на высоте около 3400 метров, в глинобитной мазанке-летовке. Спать было удобнее, но холод досаждал по-прежнему. На рассвете - снова в путь. Рюкзаки становились легче: на каждой ночевке разведчики оставляли часть продуктов на обратный путь.

Третий день пути был особенно памятен. Группа вышла, наконец, к устью Западного Пшарта, в долину Мургаба. Недалеко от ночевки встретили следы медведя (шатун это был или рано проснувшийся от спячки - неизвестно), а немного погодя и ясные следы барса. Ближе к устью Пшарта снег кончился, дальше пошли пешком, но перед этим Саша Кузнецов ухитрился растянуть себе ногу. Любая травма в подобной ситуации была чрезвычайно опасна, и Леонид перепугался не на шутку. Поврежденную ступню долго растирали снегом и тщательно забинтовали; дальше пришлось двигаться гораздо медленнее.

В долине Мургаба группа провела два дня. Покуда нога Кузнецова приходила в порядок, Леонид с Сашей Мирошниченко сделали попытку пробиться к Сарезу. Рано утром они углубились в ущелье Мургаба. Нависающие над водой обледенелые скалы приходилось с большим трудом траверсировать поверху. В одном из небольших расширений каньона, который они проходили вскоре после восхода солнца, их накрыл камнепад. Ранневесенние камнепады в Бадахшане - обычное и очень опасное дело. Вода, проникающая в каменные щели, замерзая, разрушает камни. Целые скалы из монолитных глыб превращаются в куски, спаянные льдом. И стоит только утреннему солнцу пригреть как следует, вниз начинают рушиться каскады камней. Леонид в такой камнепад попал впервые. Бежать было некуда. Оставалось полагаться на ловкость и хладнокровие. Со страшным грохотом вниз катились «чемоданчики» размером с обеденный стол. Определив направление полета очередного «чемодана», Сидоров с Мирошниченко быстро отбегали в ту или другую сторону. Набирая скорость и подпрыгивая все выше, камни выскакивали прямо в Мургаб, вздымая фонтаны брызг.

В обход последней скалы пришлось лезть на крутой конгломератовый склон, на самый гребень - добрых шестьсот метров утомительного подъема. Зато с этого гребня уже было видно Сарезское озеро, а под ногами оказалась долина последнего притока Мургаба - Сарезкола, пестревшая пятнами наледей. Здесь было еще более пустынно, чем в долине Мургаба.

Дальнейший путь к озеру проходил по узкой береговой терраске, сплошь заваленной огромными обледенелыми глыбами. Карабкаться по ним приходилось с ежесекундным риском повредить конечности. Подойдя к Сарезу, разведчики увидели ослепительно белую поверхность озерного льда, уходящую вдаль, обширные закраины у берегов и почти непроходимые склоны, спускающиеся к воде. Несмотря на то, что ребята упорно тащили с собой лыжи, стало ясно, что дальнейший путь на лыжах по Сарезу невозможен. На лед было просто не выбраться.

Проведя еще некоторое время в долине Мургаба, осмотрев все песчаные отмели, наледи - в общем, все места, на которых могут быть следы,- и, убедившись в исключительной бедности животного мира, разведка вышла в обратный путь. Шли в таком же темпе, но, несмотря на то, что идти теперь все время приходилось вверх, уставали уже не так - втянулись. Когда пошли сплошные снега, Мирошниченко потерял очки. Опять пришлось делать марлевую маску. На этой маске лыжной мазью с сажей Леонид намалевал подобие очков и вырезал в черных кругах две узкие щелки для глаз. С помощью такого приспособления Саша, хоть и не очень уверенно, мог идти не отставая.

На перевал Акташ группа вышла поздним вечером. Снежные поля уже сковал ночной мороз. Ярко светила луна. Закопанные в снег консервы были кем-то раскопаны и разбросаны вокруг, но не повреждены, а снег был густо истоптан десятками следов лисиц, волков и других животных. Уничтожив последние запасы пищи, Леонид с ребятами легко покатили вниз. Залитые лунным светом горы были молчаливы и мертвы, снег под лыжами громко хрустел, и черневшая внизу бесснежная часть долины стремительно приближалась. Лыжники ныряли в овраги, силой инерции сразу же выскакивая на другой склон, перелетали через бугры и только старались не напороться на камни. Но вот и граница снега. После лыж переход к обычному способу передвижения был неприятен - ноги просто не слушались, не сгибались как надо. Группа, взвалив лыжи на плечи, тяжело заковыляла вниз по камням. Необходимо было выйти к двум юртам, стоявшим в десяти километрах от снежной границы. Леонид приметил их, когда разведчики еще ехали на лошадях к перевалу.

Найти юрты в темной долине было не так-то просто. Леонид совсем уж было решил, что юрты, незамеченные, остались позади, как группа в упор наткнулась на стадо баранов. Пришли! Юрты стояли здесь же, еле различимые в темноте. Обитатели их были предупреждены Маматом и нисколько не удивились гостям, ввалившимся в их жилище в три часа ночи под громкий собачий лай. Запылал очаг, забулькали кипящие кумганы, и ребята, блаженно растянувшись вокруг огня, с наслаждением потягивали душистый чай и сонно улыбались. «Зато уж спали,- закончил Леонид,- будь здоров! Часов пятнадцать!»

...Костер догорал, слегка потрескивая. Зайцы были обглоданы до костей, в кружках плескались остатки третьего котелка чая. Крепкий чай подогревал воображение и гнал сон. Яркий рассказ Леонида перенес нас на снежные поля Пшартской долины. Но надо было спать, и мы полезли в кузов в спальные мешки. В черном небе холодно горели звезды.

Ночью я проснулся от удушья. Сердце бешено колотилось, в голове гудело. Лицо то начинало гореть, то покрывалось холодной испариной. Жар как бы накатывался волнами и спадал. Меня била лихорадка. Наконец, стало до того плохо, что я рискнул разбудить Леонида. Думая, что я просто сильно простыл, он дал мне таблетку норсульфазола и посоветовал быстрее заснуть. Однако до утра я так и не смог сомкнуть глаз. И только на рассвете, когда стали собираться в обратный путь, мне стало легче. Но озноб и сердечные перебои продолжались до вечера, и, когда мы вернулись на биостанцию, мне пришлось лечь. На другой день все прошло. Несомненно, эта мягкая форма «тутека» - горной болезни - явилась результатом стремительного броска из раскаленных джунглей в холодное высокогорье, утомления первого дня и крепкого чая на Кокуйбели.

Наледь на Кокуйбели задерживала на некоторое время начало штурма Сареза, и первый поход решено было предпринять на Западный Пшарт, чтобы разведать озеро с востока.

На биостанцию один за другим прибывали участники экспедиции, и вскоре первый отряд был сформирован. Вильям Дамм, он же кэп, оставался с двумя помощниками на станции, чтобы собрать наш сарезский «дредноут» и испытать его на Рангкуле. А мы с Леонидом двинули вместе с первым отрядом на Западный Пшарт.