Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)

— Вот, брат Пестрый, ты вроде беспризорник, — говорил ему моложавый старик с бородой. — Как я после гражданской войны.

— Беспорядок это — гнать живое существо, — замечал другой, морщинистый и бритый.

Спал Пестрый в огромной куче древесных стружек, пахших скипидаром, играл с такими же бездомными и грязными собаками. Но хозяев искал.

Однажды Пестрый обходил рынок, нюхая мусорные ящики. И вдруг взял чутьем след хозяйки. И пошел-пошел по ее следу, а там и побежал.

След пах восхитительно. Пестрый бежал, опустив нос к земле, и чуть не попал под машину. Ему повезло: хозяйка купила полную сумку яиц и не рискнула с ними садиться в автобус, пошла домой пешком.

Щенок выследил хозяйку: новый их дом был недалеко. Повизгивая, захотел войти, даже царапался: дверь оставалась закрытой.

Щенок скулил тонко и долго — его не пускали.

Пестрый отошел от двери, сел напротив окон.

Задрав голову, увидел на балконе мужчину в красной майке. Хозяин! Тот стоял и смотрел на него.

День был с северным ветром, холодный. Мужчина в красной майке ел красный и большой помидор. Он откусывал и жевал — лениво.

— Нашел-таки, паскуда? — спросил он щенка.

Тот завертелся, виляя хвостиком: да, да, нашел, теперь все будет хорошо.

Он улыбался, ерзал на месте, просясь в дом. Даже подпрыгивал — сидя! — показывая этим, что готов бежать к двери.

— Подумай сам, — рассудительно говорил ему мужчина. — На что мне ты? Породы никакой, шерсть линючая. И раньше брать тебя не следовало. Ты — моя ошибка.

— М-мм-м, — скулил внизу щенок. — М-мм-м!

— И тебе лишние переживания, и квартиру ты не украсишь. Но делать, видно, нечего.

Мужчина доел помидор и вышел во двор. Щенок бросился к нему в ноги.

— А грязи на тебе, — холодно, сказал мужчина и толкнул щенка ногой. Он огляделся, не смотрит ли кто. Затем поднял ногу, прицелился и так поддал, что щенок взлетел и описал полукруг в воздухе.

Перелетел штакетник.

Его охватил страх. Щенок вскочил, скуля, и побежал по улице. — Вот и с плеч долой, — угрюмо пробасил мужчина.

— А и сволочь же ты, — сказал кто-то сверху. Мужчина в майке поднял голову, оглядывая окна, и никого не увидел в них. Он пошел к двери подъезда, но упало мокрое на голову. Мужчина провел ладонью по волосам — плевок! В него плюнули! Кровь бросилась в голову. Он стал красен, как съеденный им помидор.

— Трус! Выходи! — заорал мужчина.

Никто не вышел. Мужчина поднялся к себе и в ванной долго мыл голову хозяйственным едким мылом.

Утром, когда он вышел на балкон поразмяться двухпудовой гарей, то обнаружил дохлую крысу. Большую, мерзкую, сдохшую давно.

К ней привязана веревочка. Так, понятно, ее закинули на балкон. И тогда он напугался.

Понял — его ненавидят мальчишки. А уж они найдут способ отравить ему жизнь: их память крепка, а прощать они не умеют.

Он сбросил крысу с балкона.

— Но ругался-то взрослый, — ворчал он, уходя в комнату.

Внизу разгорелся скандал.

— Кто эту гадость бросил! — визгливо кричала дворничиха.

— Дядя в красной майке, — пояснил тонкоголосый мальчишка.

— Эй, ты! — визжала дворничиха. — Ты, который в красной майке на втором этаже! Выходи! Люди, да что же это? Дохлых крыс бросают!

Жена вышла и поглядела с балкона.

— Это тебя, — сказала, вернувшись. — Возьми совок и выброси крысу в мусорный ящик.

На следующее утро крыса снова лежала на балконе. Она разбудила мужчину своей вонью на рассвете. Пришлось ее завернуть в газету, унести и закопать поглубже.

Пестрый щенок бросился бежать. Со всех ног.

Он был неуклюж, толстоват, но бежал стремительно, взвизгивая на бегу.

Болел зашибленный точным пинком бок. Жгло нос, которым он ткнулся в твердую землю. Но у киоска его окликнули и угостили недоеденным пирожком, в другом месте он нашел мороженое. Кто-то уронил, и мороженое клевали воробьи. Лакомились! Щенок прогнал их и стал лизать сам. Даже пинок забыл — так оказалось вкусно!

Съев мороженое, щенок съел и бумажку. Затем убежал на склад.

Там сидел сторож, тот, что постарше, в облаке вкуснейших запахов. Он готовился есть: вынул из сумки хлеб и помидоры, достал кусок вареного мяса, тонко порезал его ножом. И стал есть.

Щенок подсел сбоку, заглядывая в рот. Старик жевал мясо и ворчал: оно было недоваренным, жестким. В конце концов он дал его щенку, сам же ел помидоры с хлебом: обмакивал в соль, перемешанную с черным перцем, и жевал. Вдумчиво.

— Так и жить станем, — говорил щенку. — Впереди, конечно, зима, но ты этим не смущайся. Пока я здесь, и еда и жилье у тебя будут. А что случилось с тобой, это я понимаю. Но свет, как видишь, не без добрых людей, проживешь…

5

Стрелка чувствовала себя одинокой, но не тосковала. Ее и маленькой часто гнали из дома. Она привыкла и к ремню, и к неожиданным щелчкам пальцем по носу: зять старой хозяйки не любил собак.

Когда грузили машину, Стрелка угадала податливость хозяйки: старушка кормила ее жареной картошкой и котлетами. Затем всхлипнула и пообещала найти.

И толкнула к двери — ступай!

Стрелка ушла. И раньше ей приходилось уходить: она живала бездомной по два-три дня и бегала даже в лес. Потом ее снова впускали.

Стрелка и теперь не голодала. На рассвете она обегала город и успевала сытно поесть: многие люди поздно вечером бросали из окна кости и хлеб для бездомных кошек и собак.

Стрелка знала наперечет все богатые мусорные ящики в городе.

Она ловила голубей, чрезвычайно ловко прыгая на них: была легка на ногу, зверовата в движениях. Было много дикого в ее маленькой сухой голове, в черной, будто обугленной морде.

Дикое просвечивало и в ее карих глазах — она боялась рук человека и не верила им. Потому ее редко угощали. Только однажды она сытно, даже брюхо отвисло, поужинала колбасой в компании с человеком, который не решался идти домой.

— Жена моя тигр, а жизнь погублена, — плакал он. — Ты ешь, а я еще приложусь. — И пил из бутылки, вынимая ее из кармана.

Он давал Стрелке колбасу, отрезая по маленькому кусочку, чтобы она не уходила, слушала его. Стрелка просидела с ним ночь, а утром проводила домой.

Она шла, глухо надеясь, что ее позовут в дом. Но человек и сам шел неуверенной, шаткой походкой. Должно быть, от страха.

Так поняла его Стрелка и убежала спать в одно известное ей место — к брошенным строителями бетонным трубам.

Эти огромно-широкие трубы лежали долгие годы, между ними много раз вырастали и умирали травы:: полынь, лебеда, просвирник, крапива.

Там Стрелка и устроила логово. Но характер ее начинал портиться. Однажды мальчишки подманили ее и ударили. В другой раз они заложили камнями оба выхода из трубы: она сидела голодной два дня.

С тех пор Стрелка встречала каждую протянутую к ней руку захлебывающимся рычанием. Рыча, она прикидывала путь отступления.

Быть может, в конце концов нашелся бы человек, оценил ее диковатую изящность. Или ее встретила бы старуха хозяйка, привела в дом и уговорила зятя. Но случилось другое: в день тоски, когда листья сыпались от холодного ветра, она убежала к дому, которого давно не было. Там увидела Белого пса. Он шел исхудавший, чумазый, с перекошенной легким параличом мордой.

Стрелка почувствовала — ему плохо, много хуже, чем ей. Она ощутила его несчастье… и пошла за ним.

Пес приковылял к дому. Но теперь здесь был высокий забор, пахнувший сосновыми досками. Белый пес уверенно прошел сквозь этот запах в щель.

Стрелка постояла, слушая его уходящие шаги. Заглянула в щель и вместо двора увидела земляную яму.

Яма распахнула глинистые желтые губы.

Стрелка влезла в дыру и села у забора.

Работы по закладке фундамента кончились, и строители временно ушли, оставив краны дремать. Их караулил сторож.

Белый пес шатающейся походкой брел краем котлована. Иногда он останавливался и что-то жевал. И тогда к Стрелке доносился то мягкий запах хлеба, то резко извивающийся, быстрый запах колбасы — остатки вчерашнего обеда строителей.