Самые обычные животные

Но воробьи не охают и не ахают, а чирикают.

Молодые воробьи до начала холодов ночуют на деревьях, где по вечерам их все увеличивающаяся толпа поднимает гвалт. Зимой и они либо заберутся в старые гнезда, либо прикорнут возле теплой трубы. Как-то в Алма-Ате они устроили общежитие в ящике для инструментов, который был прикреплен к мотору строительного крана. Мотор за трудовой день нагревался и ночью излучал приятное тепло.

Сам же воробей очень горячий — нормальная его температура 44°. Сердце хоть куда: для такой крохи огромное, пульс сумасшедший — до 860 в минуту. Кровяное давление высокое. Число дыханий около ста. В морозы воробей дышит еще чаще — стимулирует теплообразовательные процессы. При снижении температуры с 32 до 10° он троекратно увеличивает расход кислорода, причем активная часть дыхательного процесса идет и при вдохе, и при выдохе. Кислород в воробьиных тканях используется гораздо интенсивнее, чем у быка или тигра. Этому способствует и то, что кислород отщепляется от птичьего гемоглобина легче, чем от гемоглобина млекопитающих.

С уменьшением габаритов быстро растет удельная поверхность тела и, следовательно, теплоотдача, а это заставляет ускорять обмен веществ. Горение органики в теле воробья можно сравнить с примусом, а медленный, ленивый окислительный процесс млекопитающих — с тлеющей головешкой. Примус требует много топлива: водянистые ягоды проскакивают сквозь воробья за 10 минут, бабочка — за 15; жук полностью переваривается за час. В итоге воробей не может голодать более двух суток. Крупные же птицы, например грифы, не умрут с голоду и за месяц. Если летом воробей как-то регулирует свое меню, то зимой он хватает все съедобное. И все же в его пище нет мяса позвоночных животных. Правда, итальянские воробьи иногда охотятся за маленькими ящерками. Наши так низко не опускаются — они самые настоящие хлебоеды.

Ороговевший воробьиный язык похож на ложку, на нёбе над этой ложкой впадина — очень удобное приспособление для захвата и удержания зерен. Поджелудочная железа воробьев относительно больше, чем у млекопитающих. Это и понятно: она должна помогать быстро перерабатывать углеводы в тепло, в энергию, движущую маленькие крылья.

В соответствии с Международной биологической программой было проведено сравнение энергетического баланса домовых воробьев, проживающих в Горьком и в более северном городе — Перми, где в декабре на 4° холоднее. Когда горьковских воробьев отвезли в Пермь, они быстро похудели. Причиной тому была несколько, более высокая температура их тела, чем у собратьев-аборигенов: высокую температуру поддерживать труднее. А пермские воробьи, переехав в Горький, чувствовали себя великолепно: их организм приспособлен и к более суровому климату. Оказалось, что у пермских птах больше вес надпочечников, больше гликогена в печени, больше кишечник и пищевод. В результате они быстрее переваривают пищу и могут больше съесть: через три часа после пробуждения они успевали проглотить на два грамма больше, чем горьковские воробьи. А два грамма горючего для такой крохи — не шутка. Выяснилось также, что щитовидная железа пермских воробьев усиленно выделяет тироксин, который стимулирует окисление, ускоряет переработку белков и жира. У горьковских воробьев все эти процессы не так ярко выражены, и бедняги, чтобы не окоченеть от пермских морозов, стали меньше двигаться — пытались сберечь энергию.

Конечно, у пермских и всех прочих воробьев жизнь несладкая. Впрочем, это выражение к воробьиным птицам неприменимо: полагают, будто они не знают чувства горечи. Воробьи не поморщившись глотают кусочки хлеба, вымоченные в хине или пикриновой кислоте. А ведь их вкусовые окончания, размещенные на нёбе, хорошо различают сладкое и соленое. (Кстати, воробьи иногда едят хлористый натрий, куры же от соленой еды прямо из курятника отправляются на тот свет.) А может, воробьи просто притерпелись к горькому? Ибо их главная еда — семена растений — испокон веков содержала горькие вещества.

Воробьи смотрят на мир через розовые очки. Окончания светочувствительных нервов в их сетчатке (так называемые колбочки) несут в себе маслянистые желто-красные капельки. Эти крошечные капельки действуют как светофильтры, ослабляющие синие и зеленые лучи, так что воробей и впрямь видит мир в розовом свете. И не поэтому ли он чирикает, даже если жить ему осталось до завтра? А может, дело в том, что у него широкий взгляд на вещи? Поле зрения каждого его глаза 150°, на 50° больше, чем у нас; однако площадь, которую он видит двумя глазами, только 30°, а у нас — 150°. И все-таки кругозор воробья шире. Не потому ли старого воробья на мякине не проведешь?

Лишь в наш автомобильный век стало известно, что, переходя в нападение, воробей не чирикает, а рычит, как миниатюрный мотоцикл. (Воробьи не монополисты чириканья: на приоритет передачи информации таким способом претендует и селедка — ее косяки чирикают вполне отчетливо.) Когда воробей чирикает или поворачивает голову, у него «шевелятся уши» — меняется форма слухового прохода. Проход этот окаймлен всамделишной ушной раковиной, только сделана она из перьев и плохо видна.

Воробьи — лихие ребята. Они не прочь покататься на вращающейся антенне аэродромного радара, от которого шарахаются другие пернатые, и преспокойно обедают в клетке льва. Однажды в Московском зоопарке какой-то безалаберный воробей пролетал возле самой львиной морды. Вдруг царь зверей шамкнул ртом — и воробей исчез. Однако добыча пришлась льву не по вкусу: он тотчас сморщил нос и высунул язык, в который судорожно вцепились воробьиные лапки. Мокрый взъерошенный воробей отряхнулся и был таков.

Но в осторожности воробьям не откажешь: они мигом сообразят, хотите вы их поймать или смотрите просто так. Иногда их осторожность выглядит прямо-таки анекдотично. В парке Тимирязевской академии их всю зиму пугала метла, которую нарочно поставили рядом с кормушкой. Чтобы подхлестнуть воробьиные нервы, метлу то переворачивали, то заменяли лопатой. И эти перестраховщики в голодное зимнее время боялись подойти к кормушке, а смелые синицы обедали тут каждодневно. Редко едят воробьи и из качающихся, подвешенных кормушек.

И все-таки предприимчивости в них больше, чем страха. Как-то в Керчи воробей, не найдя крыши над головой, забрался в ласточкино гнездо. Хозяева уговаривали его так и сяк, но воробей категорически отказался покинуть захваченную территорию. И был наказан. Ласточки призывно закричали, и на помощь прилетела стая собратьев. После короткого совещания часть ласточек осталась у гнезда и не давала упрямцу никакой возможности высунуть нос. Другие ласточки торопливо улетали и возвращались со строительным материалом. Не прошло и десяти минут, как воробей был заживо замурован. А другой воробей, проживавший в Киеве, наоборот, проявил верх рассудительности. Он долго мучился с чьим-то перышком, которое было так легковесно, что его не удавалось пристроить в гнезде. Стоило выпустить перо из клюва, как его уносило ветром. И тогда воробья осенило: он подлетел к луже, обмакнул в нее драгоценное перо и приложил его куда следует.

Благоустраивая жилье, воробьи вряд ли думают об агрессорах. А те тут как тут. Это стрижи. В научных работах бесстрастно изложены кровавые баталии: стрижи вышвыривают вон беспомощных воробьиных птенчиков или бьют яйца. Защищая дом и семью, самцы домового воробья порой сражаются до последнего вздоха.

При всей своей любви к родному месту домовые воробьи иногда пускаются в длинные путешествия. Так, пернатый вояжер, окольцованный в Москве, неизвестно почему отправился в Африку, где и был пойман. Еще большая смелость нужна, чтобы лететь к берегам Ледовитого океана: воробьи зимовали на самых настоящих зимовках. Полярники их подкармливали в столовой. Но из этого не следует, что воробей готов жить где попало. Однажды на грузовом теплоходе в Магадан из Находки привезли несколько воробьев. Когда теплоход причалил, пернатый груз выпустили на волю. Полетав немного над Магаданом, воробьи не нашли там для себя ничего интересного и вернулись на знакомое судно. Они терпеливо ждали отплытия и прилично вели себя в пути. Когда же теплоход подошел к Находке, стремглав скрылись из виду.