Шесть собак, которые меня воспитали

Как выяснилось, собака должна была неподвижно постоять в углу площади, а потом медленно пересечь ее по диагонали, проходя мимо люков, из которых будет подниматься пар. Мы несколько раз прошли по маршруту, и я показала Тимбе, что пар вокруг нее совершенно безопасен. Пока фотограф, нервно ероша волосы, рассматривал нас под разными углами, его ассистенты подготовили камеру, различные объективы и кассеты с пленкой. Через час, к рассвету, все было готово.

Я поставила Тимбу в дальнем конце площади и сняла с нее поводок и ошейник: им не нужен был волк в ошейнике. Она должна была все сделать самостоятельно, и справилась с этим, причем команды я отдавала с помощью жестов. Она стояла и внимательно следила за мной, а я заняла свое место рядом с фотографом. Мы с ним должны были отступать назад по мере того, как Тимба будет продвигаться вперед.

Если перед этим моя поднятая рука велела Тимбе стоять, то теперь я сделала жест, означавший не просто «Иди», а – «Иди медленно». Она медленно пошла вперед мимо люков; ее не смущали ни клубившийся вокруг туман, ни щелкающая камера, а фотограф – в восторге от того, что видел в объективе своей камеры, – восклицал: «Прекрасно! Великолепно! Это фантастика!». Тимба шла вперед, мимо все новых люков, и туман клубился в ее шерсти. Фотограф продолжал снимать, пока она не пересекла всю площадь.

Тимба повторяла все снова и снова, пока не было отснято шесть пленок. А когда все закончилось, фотограф со словами: «Ну, спасибо тебе! Что за собака!» принялся ее обнимать.

На этом съемка не завершилась. Мы погрузились в автобусы и отправились на следующее место съемки – на Бруклинский мост, где все съемочное оборудование опять выгрузили на тротуар. Перекрыть движение на мосту было невозможно, но этого и не требовалось. Нужна была всего лишь пешеходная дорожка. На обратной стороне альбома все тот же одинокий волк должен был ранним утром шагать по пустынному Бруклинскому мосту. В поле зрения не должны были попадать пешеходы, велосипедисты и собаки. Ассистенты либо останавливали людей (многие были рады хотя бы издали поглазеть на съемку), либо пропускали тех, кто спешил (и тогда съемку прерывали). Когда все было готово – установили треногу, закрепили на ней камеру, фотограф занял свое место, – я отвела Тимбу на 150 метров вверх по мосту, сняла с нее ошейник и велела стоять. Сама же возвратилась к съемочной группе и встала рядом с фотографом, чтобы Тимба могла меня видеть.

Тимба ждала. Когда фотограф сказал: «Давай!», я дала ей команду медленно идти вперед. Было важно, чтобы она не бежала. Тимба двинулась в путь, камера защелкала, а фотограф не переставал восклицать: «Невероятно! Невероятно! Пусть продолжает идти».

Когда половина пути была пройдена, он спросил: «Можно ее остановить?»

Я подняла руку с раскрытой ладонью, показывая, что надо остановиться. Тимба встала.

На этом расстоянии, теперь уже другой камерой, сделали еще какое-то количество снимков.

Потом мне сказали, что она снова должна идти.

Я просигналила, и собака двинулась вперед. Камера щелкала, и расстояние между нами постепенно сокращалось: шесть метров, три метра… а я все не давала команду остановиться. И Тимба продолжала идти прямо на камеру под восторженные восклицания фотографа: «Фантастика!».

На мосту, как и на площади, было израсходовано шесть бобин с пленкой. Фотографировали снова и снова, меняя камеры, объективы, угол съемки, делая поправки по мере того, как менялось освещение и направление ветра. И каждый раз Тимба четко выполняла все требования.

Съемки закончились (фотографии обещали быть отличными). Работу Тимбы оценили очень высоко. Пока ассистенты складывали треногу, запаковывали камеру и собирали пустые пластиковые стаканчики из-под кофе, фотограф подошел к нам, на прощание потрепал Тимбу по загривку и спросил: «А не сходить ли нам куда-нибудь?» Извинившись, я сказала, что у нас другие планы. Мы прошли по мосту, потом пешком поднялись на холм и, миновав Парк-Слоуп, оказались дома. Тем и завершился наш рабочий день.

Полученный гонорар я потратила на корм для собак, а Тимба получила множество впечатлений, побывала в незнакомых местах, завела новые знакомства, поднабралась опыта. Кроме того, ей нравилось выполнять мои команды и взамен получать похвалу. Но так ли уж необходимо ей было бродить в клубах дыма по площади, где на каждом шагу зияли открытые люки, или сводить столь близкое знакомство с Бруклинским мостом? Нет, конечно. Все это она сделала для меня и по моей просьбе. Тимба верила, все, что исходит от меня, – правильно, полезно и весело.

Что она действительно любила, так это прогулки через СентралПарк, особенно когда мы оказывались на площади с фонтаном. Тимба тут же прыгала в воду и в абсолютном восторге начинала плескаться. Прохожие с улыбками наблюдали, как огромная собака купается в фонтане, и поднимали повыше детей, чтобы им было лучше видно.

Но они не могли знать, сколь прекрасная душа скрывалась за этой симпатичной внешностью, какое благородство сопутствовало этой красоте. Зато я знала, как тонко Тимба чувствовала оттенки и нюансы окружающего ее мира: интонации голоса, выражение лица, едва заметные жесты, даже просто мое настроение. Находясь в компании Тимбы, любой начинал слышать музыку в обычном уличном шуме и обычные слова складывать в стихи. А мне Тимба дарила все это каждый день.

Спустя несколько месяцев после описанных событий в нашей стае появилось два новых члена. Первой была Твинки – серая полосатая кошечка с розовым носом. Я уже давно мечтала о кошке, но случай с белкой, казалось, навсегда отбил у меня это желание.

Как-то в январе, пока мы с Тимбой ждали снаружи, Дэвид зашел в корейскую овощную лавку рядом с нашим домом купить дыню и вышел со словами: «Там такой котенок! Взгляни сама».

Я зашла внутрь и сразу поняла, кого Дэвид имел в виду. Кошечка выглядела очаровательной и трогательной. И очень неглупой.

В то время как ее братья и сестры жались по углам и дрожали от холода, Твинки расположилась напротив электрического обогревателя; она сидела так близко, что потоки горячего воздуха шевелили ей усики и шерстку на мордочке. Она определенно была умна. В ответ на мой зов она подняла маленькие блестящие глазки. Я заставила себя уйти.

«Ну как? – спросил Дэвид, когда я вышла. – Правда, она необычная?»

«Ну да, – согласилась я, – она очаровательная. Но Тимба…». И мы ушли.

Всю ночь я над этим размышляла. А что, если мы будем очень осторожны? Что, если первое время держать ее в другой комнате? Но тотчас же я вспоминала несчастную белку, и мысль о котенке улетучивалась сама собой.

На следующий день у нас в Грин Виллидж закончился кофе, и я пошла за ним в ближайший магазин. Но почему-то оказалась в овощной лавке. За прилавком стоял тот же кореец, что и накануне. Я начала было спрашивать: «А у вас еще остался маленький…». При этих словах я посмотрела вниз и увидела кошечку на своем месте, рядом с обогревателем. Продавец взял ее на руки и спросил на ломаном английском: «Вам нужна?». «Да!» – ответила я.

И он мне ее отдал. Вернувшись со своим сокровищем в Грин Виллидж, я вспомнила про кофе.

Позднее, когда Дэвид заглянул нас проведать, в ответ на мой вопрос: «Угадай, кто у нас?» он засмеялся и мгновенно угадал: «Ты ее взяла!». «Да!» – был мой ответ.

Все мои страхи оказались напрасны. Взрослая, умудренная опытом Тимба приняла в свою стаю этого мяукающего представителя кошачьих.

А вскоре стая должна была пополниться и еще кое-кем: я ждала ребенка.

Моя дочь родилась в марте 1984 года. Известно, что многие собаки с трудом мирятся с таким событием. Десятилетняя Тимба безоговорочно с первого же момента приняла Лекси. Когда Лекси начала ходить и цеплялась за Тимбу, чтобы не упасть, та позволяла ей это; собака медленно и осторожно передвигалась по дому, а Лекси висела на том, до чего смогла дотянуться: на ушах, хвосте или морде. Собака не просто терпела – ей это нравилось.

Что касается недоеденных бутербродов у Лекси в руке, с которыми та бродила по всему дому, то Тимба на них не покушалась никогда. Возможно, издали Тимба и принюхивалась, но никогда не отнимала. Как-то мы дали Лекси кусочек сыра, и она, как обычно, отправилась ходить по дому: сначала взяла игрушку, потом заинтересовалась книжкой, и все это время сыр был у нее в руке. Но когда Лекси подошла и начала делиться впечатлениями о книге, размахивая куском сыра прямо под носом у стоявшей здесь же Тимбы, та не выдержала и очень осторожно, так, что Лекси даже не заметила, вынула сыр из ее ручки и съела.