Собака, которая не хотела быть просто собакой

Я мгновенно повернулся и там, высоко на южной стене многоцветного дома Кузинского, увидел странное зрелище.

Кузинский находился на самом верху лестницы. Он цеплялся руками за водосточный желоб. К его правой ноге было нелепо подвешено ведерко с краской. Непосредственно под Кузинским находился Матт. Положение собаки было крайне невыгодным. Матт, вероятно, попытался развернуться на верхних ступеньках лестницы, но ему удалось просунуть между перекладинами только голову и переднюю половину туловища, теперь он беспомощно и безнадежно балансировал в воздухе, не в состоянии двинуться ни взад, ни вперед. Кузинский вопил от страха, а Матт старался не дышать.

Я поспешил им на помощь, взобрался на лестницу, и мне удалось развернуть Матта. Кузинский опустил ногу на верхнюю перекладину, и мы втроем спустились вниз.

Как юный хозяин собаки, я ожидал жестокой головомойки, но Кузинский удивил меня. По-видимому, его восхищение тем, что Матт умеет лазать по лестнице, отодвинуло испуг на второй план. А было видно, он сильно струсил.

– Стою, крашу, – объяснял мне Кузинский, – по сторонам не смотрю. Вдруг это чудище просовывается между моих ног. Собака! О боже! На такой высоте! Собака! Я заорал, а что мне оставалось делать?

Действительно, что поделаешь. Меня только удивляет, как Кузинский не взвился сразу на крышу.

Мы ушли только после того, как я извинился за нас обоих, а в результате этого происшествия Кузинский стал нашим самым близким другом и никогда не уставал рассказывать историю о чудо-собаке.

В другой раз Матт обнаружил соблазнительную приставную лестницу, влез на нее и, не сумев развернуться, просто прыгнул в открытое окно спальни на втором этаже, а потом царапался в закрытую дверь до тех пор, пока хозяин дома не поднялся и не выпустил его. Хозяин этого дома был примечательной личностью. Без малого тридцать лет он проработал на Канадской государственной железной дороге, а теперь был самым флегматичным человеком из всех, которых я когда-либо встречал. Ничто не могло вывести его из равновесия.

Когда он вернулся в гостиную после того, как выпустил Матта через заднюю дверь, и его жена поинтересовалась, что за шум был там наверху, он ответил:

– Ничего особенного, дорогая. Просто в спальне заблудилась собака.

Я знаю, что это действительно случилось, так как жена железнодорожника рассказала маме об этом за чашкой чая, а мама, догадавшись, что виновником происшествия был не кто иной, как Матт, передала услышанное мне.

Случай с Леди-Кошатницей произошел уже после того, как Матт в совершенстве освоил искусство перемещаться по приставным лестницам как вверх, так и вниз.

Я никогда не слышал ее другого имени, если у нее действительно было таковое. Для всех нас на Ривер-Роуд – и взрослых и детей – она была только Леди-Кошатница. Она жила в ветхом каркасном доме на углу нашего квартала и держала кошек. В мире существует, наверное, немало таких женщин, как она. Это в основном разочаровавшиеся в жизни старые девы, которые в утешение души посвящают себя кошкам. В своей озлобленности женщины подобного сорта просто страшны. Именно такой была наша Леди. Она не знала иной любви, иного интереса, кроме обожания кошек, а когда начинала ссориться из-за них со своими соседями и с представителями органов здравоохранения, то в припадке ярости решительно отворачивалась от всего мира. Ни одному человеческому существу не разрешалось входить в ее дом, и за десяток лет до нашего переезда на Ривер-Роуд даже молочник, человек привилегированный, которого она вынуждена была терпеть, не переступил порога ее дома. Она отказывалась впускать и чиновника, снимающего показания счетчиков, и в конце концов компания коммунальных услуг была вынуждена отключить в ее доме свет и воду.

Никто не имел мало-мальски точного представления о том, сколько же кошек она приютила. Мои товарищи и я любили подглядывать за этим домом и считать кошек, которых удавалось увидеть на подоконниках, с массой предосторожностей, так как Леди-Кошатница чертовски ловко владела громадной метлой и была остра на язык. В одну субботу я насчитал сорок восемь кошек, но мой приятель клялся, что как-то их было шестьдесят пять.

Боясь собак и соседей, хозяйка не выпускала кошек на двор, а нижние окна жилища никогда не открывались, ни летом, ни зимой. Попавший в комнаты этого дома чувствовал себя, вероятно, как в провинциальном зоопарке возле клетки со львом, ибо когда ветер дул со стороны дома Леди-Кошатницы и окна верхнего этажа были открыты, ни с чем не сравнимый густой кошачий запах преследовал меня целый квартал до самого нашего жилища.

Желая дать кошечкам возможность порезвиться, Леди-Кошатница использовала одну особенность архитектуры своего дома. Здание имело в плане форму буквы «Т»: флигель с островерхой кровлей и фасадом на Ривер-Роуд играл роль горизонтальной черты буквы «Т», вертикальной же чертой служило двухэтажное строение с почти плоской крышей, имевшей легкое понижение в сторону пятнадцатифутовой глухой задней стены дома, выходившей в садик. Два слуховых окна главного флигеля открывались на крыло с плоской крышей. В хорошую погоду окна эти бывали открыты, и, гуляя по крыше, кошки получали возможность наслаждаться чистым воздухом и лунным светом. Солнца они не знали, так как Леди-Кошатница не выпускала их днем, опасаясь, вероятно, что соседи получили бы тогда возможность с достаточной точностью подсчитать количество особей и вынудили бы представителей здравоохранения принять меры.

Не помню, кто из мальчишек предложил эту авантюру. Сначала я был против и согласился только после долгого подтрунивания и ядовитых насмешек относительно моей храбрости и искусства Матта.

Нас было пятеро. Мы выбрали достаточно темную ночь в конце летних каникул. Нам не составило труда пронести приставную лестницу по глухому переулку, перетащить ее через рухнувший забор в садик Леди-Кошатницы и прислонить к задней стене дома.

Матт тоже был не против. Кошачий запах просто шибал ему в нос, а он, как каждая уважающая себя собака, должно быть, провел немало времени, ломая себе голову над тем, как бы добраться до этой кошачьей оравы.

Матт взбежал по лестнице с бесшумной легкостью белки, но, когда он достиг крыши, когти его рассыпали по железу тревожную дробь. Не ожидая дальнейших событий, мы благоразумно исчезли в переулке.

Матт столкнулся с кошками почти мгновенно. Послышалась возня, раздался отчаянный визг и глухой стук, когда что-то шмякнулось на землю. Ночную тишину огласил страшный шум. По крыше, должно быть, прогуливалось десятка два кошек, и в темноте началась жуткая паника.

Леди-Кошатница жила в постоянном страхе как перед грабителями, так и просто перед вторжением в дом мужчин. Очевидно ей сразу же почудилось самое страшное.

Она орала так громко, что вся толпа похищаемых сабинянок [20] вряд ли смогла бы перекричать ее. Мне кажется, что в этих воплях звучало еще что-то трудноуловимое, как мне представляется теперь, проникнутое тоской.

Мы не ожидали такой могучей реакции и, потрясенные, помчались под защиту наших жилищ, бросив на произвол судьбы и Матта и лестницу. Но на полпути к дому меня начала мучить совесть. Я остановился и начал убеждать себя вернуться к месту происшествия, но тут Матт радостно присоединился ко мне. В нем не чувствовалось и намека на поражение: он выглядел чрезвычайно довольным собой, несмотря на четыре глубокие рваные царапины во всю длину носа-картошки. В тот вечер на его долю выпал большой успех.

Да, это был фурор, с точки зрения любого нормального человека, кроме, разве что, бедной Леди-Кошатницы и, возможно, тех двух полисменов, которые вскоре прибыли на место происшествия.

Один из полисменов начал стучать в парадную дверь дома, в то время как другой поспешил обогнуть здание, в надежде перехватить убегающего грабителя. Он обнаружил лестницу, но ему пришлось пробиваться наверх сквозь настоящую лавину кошачьих тел, спешивших покинуть ненадежный корабль.