Жизнь среди слонов

Слоновьи тропы затерялись в траве, но одна вела дальше, и мы двинулись по ней. На следующем холме моя задача на данный день была выполнена: тропа зигзагами вилась почти до вершины Гейязагонг-Хилла и исчезала в зарослях леса-резервата. Тропа поднималась широкими петлями и выглядела легкодоступной, но совсем рядом, метрах в двадцати, высился каркас нового дома мбулу. Сельскохозяйственные угодья дошли до тропы, пересекавшей границу парка. Конфликт между слонами и человеком будет решен однозначно: дорогу перережут.

Мы поднялись к месту, где тропа уходила в лес, и уселись на обломок скалы, чтобы перекусить сэндвичами и полюбоваться на влажный лес и верхнюю долину реки Эндабаш, расположенную вне парка. Повсюду, где склоны позволяли обрабатывать землю, торчали крыши хижин.

Куда ни кинь взгляд, деревья были вырублены, а скот щипал траву. Эрозия начала свою разрушительную работу. Без деревьев, смягчающих ярость тропических ливней, плодородный слой почвы уносился вниз по склонам. Вода задерживалась в значительно меньшем количестве, ибо короткий ливень не встречал на пути веток и листвы, по которым бы стекал каплями и в результате чего пропитывал бы землю влагой еще долгое время после окончания дождя. Эрозия была довольно значительной, и реки парка побурели от ила, смытого с полей ферм, расположенных над обрывом.

Семьдесят лет назад район был необитаем. Когда ходили торговые караваны, в этих местах, если верить географу Фарлеру, который в 80-х годах опрашивал пробиравшихся к океану торговцев, бродило множество слонов. Позже, рассматривая копии старых, составленных немецкими исследователями карт безлюдного пограничного района между враждовавшими в начале века племенами масаев и вамбулу, я также не нашел следов человеческих поселений. Процветающая деревня Мто-ва-Мбу с ее 3400 жителями возникла лишь в 1920 году. К югу, между Маньярой и национальным парком Тарангире, перемещения, отмеченные Хью Лэмпри пять лет назад, прекратились, и слоны оказались изгнанными с 70 % их северных и западных территорий, а озеро преграждало им путь распространения на восток…

Вскоре мы тронулись в обратный путь. С края обрыва просматривался густой подлесок, который следовало пересечь. Ни малейшего признака жизни. По-видимому, оба носорога удалились. На случай, если они продолжали бродить в окрестностях, мы вошли в заросли, издавая громкие крики, дабы упредить их о нашем приближении. Обычно крупные хищники отступают перед шумящим человеком. Пройдя половину опасного пути, мы смолкли, почувствовав себя в безопасности.

Еще двадцать шагов — и конец зарослям. И тут почти из-под земли возникает скачущий галопом сопящий носорог!

— Спасайся, носорог! — завопил я и, увернувшись от зверя, ринулся в заросли.

Краем глаза я уловил, как он развернулся и бросился за мной. Я припустил во всю мочь, петляя между кустами, но он не отставал. Я оборачивался и видел, как носорог постепенно настигает меня. Невероятно! Кустарник рвал одежду, но я упрямо продирался сквозь него. Метров через пятьдесят кустарник встал плотной стеной. Внезапно лопнул ремень сандалии, и я со всего маху покатился по земле. Падая, я успел оглянуться и различить громадную темную тушу с длинным заостренным рогом, неотвратимо несущуюся на меня. Сверкнула мысль: конец!

Секундная тьма, мощный удар. Мимо меня молнией пролетели голова и бок другого носорога, и вот я лежу на земле, легкие горят от нехватки воздуха, но все существо переполняет радость: жив! К счастью, первый носорог отбросил меня копытами или мордой в сторону так, что второй проскочил мимо. Носороги скорее всего стремились обратить меня в бегство, и их возвращение было маловероятным. Один носорог был, по-видимому, самкой, а второй — ее детенышем.

Я лежал и дышал, в каком-то эйфорическом состоянии любуясь голубым небом. Мне казалось, что вернулись школьные годы и обязательные матчи по регби. Но боль не унималась. Я перекатился на живот и заметил в руке скомканную карту. Привстал было на корточки, но яростная боль вцепилась в меня. Как же подняться? Мышцы спины не повиновались. Я рухнул на землю и стал звать на помощь.

Вдали послышались крики. Через минуту появились взлохмаченные, задыхающиеся мать и Кипроно. Они бегом вернулись по тропе, и Кипроно даже выстрелил в воздух, чтобы спугнуть носорогов. Я объяснил, что носорог сбил меня и, должно быть, вывихнул мне позвонок. Несколькими годами раньше мой брат, катаясь на лыжах в Альпах, задел металлической палкой кабель высокого напряжения и совершил пятисотметровое падение, которое началось в Швейцарии и закончилось в Италии, и тоже повредил позвоночник. Похоже, это становилось скверной семейной традицией.

Пошевелив пальцами ноги и убедившись в целости позвоночника, я с помощью матери и Кипроно встал и повис у него на плечах. Им пришлось тащить меня, ибо, хотя я и переставлял ноги, имитируя ходьбу, выпрямиться мне не удавалось. Мы двигались очень медленно, и после нескольких шагов я попросил усадить меня на землю. Любая попытка подняться тут же вызывала приступ невыносимой боли. В конце концов я взмолился о пощаде, уговорил их оставить меня под каким-либо деревом и попытаться подогнать машину по довольно тяжелой для автомобиля дороге, не говоря уж о полном отсутствии у матери опыта вождения «лендровера».

Жужжание мух, которые роем вились вокруг моего потного лица, не заглушило далекого шума двигателя. Тональность изменилась, и я представил, как они вброд переезжают реку. Я надеялся, что мать не забыла вытянуть маленькую красную ручку демультипликатора, когда все четыре колеса становились ведущими. Не одна машина застряла на долгие часы в сыпучих песках русла Эндабаша. Шум мотора вновь изменился: они пересекли реку и взбирались на крутой берег, пробивая себе дорогу среди ветвей, усыпавших склон. И тут натужный рев двигателя перешел в агонизирующий вой. Это означало, что одно, а то и несколько колес вращались в пустоте. Вой не прекращался, и я заорал во всю мощь своих легких.

Они услыхали мой зов, бросили машину и примчались ко мне. И опять потащили на плечах. С грехом пополам мы добрались до машины. Мать довольно успешно справилась со своей задачей, но «лендровер», который ей удалось провести по большей части склона, застрял на холмике, и все его четыре колеса потеряли контакт с землей. Лежа рядом с машиной, я давал наставления Кипроно и указывал, где поставить домкрат, дабы выпутаться из этой ситуации.

Наконец машину удалось поставить на колеса. Лежа поперек сиденья, я стоически сносил толчки, пока машина спускалась к руслу Эндабаша. Слава богу, обратный путь в лагерь начисто выпал из моей памяти. И вот я перебрался на походную постель и выпил сразу треть бутылки виски. Жар далекой Шотландии проник в мои члены, слегка притупив боль.

Из Мто-ва-Мбу вызвали санитара, весьма милого человека, не нашедшего у меня ничего особенного. Врач из одной группы туристов отказался прервать свой отдых и заехать ко мне для оказания первой помощи. Вскоре явился смотритель парка Джонатан Муханга и предложил отвезти нас в госпиталь в Аруше за 120 километров. Мы с признательностью приняли его предложение.

Когда мы тронулись в путь, уже смеркалось. На полдороге к Аруше у нас оторвалось переднее колесо. Машина накренилась, и нам ничего не оставалось, как любоваться сказочным небом и распевать шотландские песни. Боль отступала под натиском виски.

К счастью, Джону Оуэну сообщили, что носорог распорол мне брюхо, и он немедля отправился в Мто-ва-Мбу на своем «лендровере». Ночью мы с ним разминулись. Прибыв в деревню, он узнал, что меня отправили в Арушу. По одним свидетельствам, рог вошел в мое тело на два-три сантиметра, по другим — на все тридцать сантиметров, а последний свидетель сообщил, что меня проткнуло насквозь. Поэтому, когда он встретился с нами, то очень обрадовался, что меня всего-навсего потоптали.

Мы перебрались в его «лендровер», с благодарностью распрощавшись с Мухангой, который в полном расстройстве чувств пытался укрепить колесо непригодными гайками. Через тринадцать часов после происшествия мы прибыли в больницу Маунт-Меру, и после укола морфия остаток ночи я провел в глубоком сне.