Подарок охотника (рассказы)

— Вероятно, была у него какая-то причина... — пожал я плечами.

— А когтищи-то!.. Что у медведя. — Осмелевший Митяй потрогал барсука за лапу. — О! Смотрите, одна лапа толще другой!

Я нагнулся. Действительно, подошва левой передней лапы по сравнению с правой была толще и сильно раздулась. Щупая мягкую вспухшую подошву, я наткнулся пальцем на какой-то твердый бугорок.

— Вроде заноза... — сказал я ребятам неуверенно и достал складной нож. — Ну-ка, Сеня, сними с Митяя телогрейку н набрось ее барсуку на голову. Да покрепче держи, а то как бы не цапнул. Видишь? Он уже шевелиться начинает, скоро совсем очухается...

На землю вместе с гноем выскочил здоровенный обломок иглы акации.

— Вот так зано-о-о-зища! — ахнули ребята.

— Как же ему было больно... — рассматривая крепкую, как кость, длинную колючку, с чувством проговорил Митяй: — Правда, Сеня?

— Надо думать... — стаскивая с барсучьей головы телогрейку, пробасил Сеня.

— Поэтому он и бегал за нами, хотел, наверно, чтоб Мы занозу помогли ему вытащить, а мы-то, дураки, его боялись, — заулыбался Митяй.

Станица Бесленеевская, 1962

НА ОСТРОВЕ СТАРОЙ ИВЫ

ЗЕЛЕНЫЕ ВОРОВКИ

В нижнем течении Волге помогает нести светлые воды к Каспию Ахтуба. Бесчисленные протоки, соединяя между собой эти два потока, образовали множество островов, испещренных заливами, заливчиками, озерами и озерками.

В начале августа к берегу одного такого острова причалили две большие резиновые лодки. Из лодок сошли на берег мой брат Михаил, я и наши семьи. Под старой тенистой ивой мы быстро натянули брезентовые палатки, натаскали сушняка, развели костер и зажили неторопливой спокойной жизнью.

Слева от палаток сквозь редкие просветы листьев виднелась Волга. Справа, заигрывая с солнцем, плескалась Ахтуба, а впереди, за прибрежными кустами, по всему берегу острова ровным слоем лежал промытый до белизны речной песок. В этот просторный естественный пляж врезался светлый залив протоки. Острый клин его почти вплотную подступал к торчащим около ивы кустам, и мы прямо из палаток могли свободно наблюдать за обитателями песчаного дна залива. За протокой кудрявой шапкой вздымался соседний остров.

Выбором места все остались довольны, особенно дети: там, где кончалась мель и начиналась глубина, Михаил навтыкал веток, и ребятишкам было одно удовольствие целыми днями резвиться на мелководье.

В центре острова, лениво изгибаясь, тянулось длинное, заросшее камышом и затянутое ряской заболоченное озеро. В камыше и между кочек нашли себе приют тысячные стаи уток, косяки гусей, лысухи, болотные курочки, кулички, серые и белые цапли.

Но охотились мы очень мало: при таком обилии непуганой птицы добыть дичь для котла не составляло никаких трудностей, а лишнее все равно бы пропало. Зато рыбалка была интересной: главное, не знаешь, что клюнет — колючий судак, ротастый сом, полосатый окунь или зубастая щука? А зачастую вместо ожидаемой здоровенной рыбины цеплялась за крючок мелкая, лупоглазая таранка. Раз попались полупудовый сазан и широченный лещище, но для такой благородной рыбы нужны были черви, а на острове их почти не было, и мы в основном ловили хищную рыбу.

Рыбалкой увлекались все, даже жены и дети не отставали от нас с Михаилом. Но чтобы изловить хотя бы бёршика — нужен малек, или живец, как называют мелкую рыбешку, и мы заготавливали ее так. После весеннего паводка на острове оставалось много озерушек, которые повысыхали от жары и превратились в небольшие, поросшие осокой, камышом и остролистом лужи. Почти каждая такая лужа кишмя кишела разнокалиберной рыбешкой. После обеда, чтобы не упустить на следующий день утренней зорьки, мы брали с собой ведра и всей гурьбой черпали задыхающуюся мелюзгу фуражками, банками, панамами или просто ловили руками. У залива сортировали: величиной больше мизинца — пускали в залив, меньше — в найденную ребятами почерневшую от времени вершу. Обычно из принесенных двух-трех ведер рыбешки пригодной для ловли набиралось с полкотелка, не больше. За неимением мелкоячейного садка нам пришлось пользоваться ребячьей находкой. В эту простую и мудрую рыболовную спасть, сплетенную из прутьев если попадет рыба, то назад ни за что не выберется. Но, несмотря на такое надежное хранилище, мы первое время оставались без живцов: за ночь они все как один исчезали из верши. Долго выясняли мы причину, но так и не могли выяснить. В конце концов стали подозревать чаек, которые ютились на песке у залива. На следующий день, когда дети еще крепко спали, мы с Михаилом наловили мальков и оставили их в верше на день, а сами залезли в палатку и стали наблюдать. Легкий утренний ветерок доносил с озера кряканье, гогот, свист и бульканье проснувшихся пернатых обитателей и ласково перебирал зеленовато-белесые листочки ивы. А сверкающий диск солнца, высунувшийся из-за кудрявых верб соседнего острова, огромной, начищенной до блеска латунной тарелкой отразился в заливе и неудержимо покатился по мелкой ряби реки вниз, к Каспию.

Долго ждать не пришлось. Вскоре после нашего ухода белой бабочкой над вершой повисла чайка. Увидев за прутьями мечущихся мальков, удивленно и радостно вскрикнула. К ней подлетела другая и тоже не замедлила поделиться со всем чаечьим миром вестью о лакомой находке. Через какую-нибудь минуту слетелась вся колония и так раскричалась, хоть уши затыкай.

Заглядевшись на чаек, мы не сразу заметили, как у самой воды, словно из песка, зелеными кочками выросли здоровенные лягушки. Они молча сидели на берегу и тупо таращили выпуклые глаза на раскричавшихся чаек. Но вот одна из лягушек повернулась к своей соседке и, как бы посоветовавшись о чем-то с ней, неожиданно подпрыгнула и плюхнулась в воду. Резко отталкиваясь длинными задними ногами, с растопыренными перепончатыми лапками, она подплыла к верше и, свободно миновав входное отверстие, оказалась внутри ее. Мальки стайкой метнулись в противоположный конец верши, но лягушка все же успела сцапать одного самого крупного малька. Немного понадобилось ей усилий, чтобы через то же входное отверстие с мальком во рту выбраться наружу. Всплыв на поверхность, лягушка проглотила трепещущую рыбешку и, раздув пузыри, радостно заквакала. Ее пучеглазая соседка, казалось, только и ждала этого сигнала. Она тут же подпрыгнула, проделав такую же операцию, как и первая, Раздула пузыри. В воду плюхнулась третья...

Чайки, увидев, что у них на глазах исчезает их «законная» добыча, подняли переполох. Но напрасно они кричали н комьями сваливались на всплывающих с рыбешками лягушек. Проворные нахалки успевали проглотить рыбешек прежде, чем чайки подлетали к лягушкам на опасное расстояние.

Нам стало ясно, по чьей вине мы оставались каждое утро без живцов, и мы уже хотели встать и разогнать бесстыжих зеленых воровок, как вдруг все сидевшие на берегу лягушки разом прыгнули в воду. Они с такой быстротой зашлепали по воде, что мы поразились. Не ныряли и не плыли, а как бы прыгали по поверхности воды, и получался звук, похожий на шлепки или отдаленно напоминающий аплодисменты.

— Кто их так напугал? — шепотом спросил я у Михаила. — Не цапля?

Брат пожал плечами.

И тут из-за прибрежных кустов выполз черный столбик со змеиной головкой. Вначале мы подумали, что это гадюка, но по ярким красновато-оранжевым пятнышкам узнали безобидного ужа. Уж внимательно, как нам показалось, осмотрел берег и пополз по песку. У коряги, за которую была привязана верша, остановился, прислушался к чему-то и, выбрав удобное место меж сухими спутанными корнями, затаился.

Весь день, чтобы не потревожить ужа, мы не подходили к верше, а вечером Михаил поставил рядом с корягой консервную банку с остатками недопитого порошкового молока. Утром банка оказалась пустой, а уцелевшие мальки спокойно плавали в верше.

КУРОПАТИЧ