Звери дедушки Дурова. Книга вторая

Нам не удалось выкормить всех барсучков, как мы этого ни хотели; двое из них, вероятно наиболее слабые, погибли; остался самый крепкий забияка Борька.

Он рос и креп, как говорится, не по дням, а по часам. Я познакомил его с щеночком тойтерьером Нэпо; Нэпо его очень полюбила; она охотно искала в шерсти барсука лесных вошек, щелкая зубами.

Так рос счастливо, играя целыми часами, мой Борька.

Соску мы давно уже прекратили ему давать, так как он ее моментально грыз; с хлеба с молоком барсучок скоро перешел на мясо.

Выпущенный гулять на террасу, Борька комично переваливался со ступеньки на ступеньку, отправляясь в сад, а там начинал обычную любимую возню с Нэпо. Но он тотчас же возвращался домой в свою клетку по зову.

Вел себя Борька примерно. Клетка его была всегда чиста. Только у своей единственной дверцы он пачкал и мочил.

Когда я ставил в дверце тарелку с водой, я замечал, что вода пролита, а в тарелку барсук испражнялся. Такая манера вести себя меня очень заинтересовала. Я, впрочем, замечал эту особенность и у моих прежних барсучков, но в то время как-то не обратил на это внимания.

Оказывается, что барсуки ведут себя точно так же на воле: все свои отбросы они выкладывают наружу через один из запасных выходов.

Эта прирожденная чистоплотность барсучков на руку хитрым лисичкам, и они ее прекрасно знают. Чтобы избежать работы для постройки собственного угла, лисица забегает в барсучью нору, оставляет там свои испражнения, распространяя зловонный запах, долго не выдыхающийся, и сама уходит.

Барсук, возвращаясь с обычной охоты, находит загаженной свою квартиру и убегает из нее навсегда, ища нового места для норы.

Я воспользовался этой барсучьей чистоплотностью и вот что придумал: вешал у самого входа в клетку особую посуду, сковородку же с чистой водой для питья ставил внутрь, в другой конец клетки.

Борька пил воду, не сдвигая сковородки, а испражнялся аккуратно в особую посуду у входа.

Наконец, я принялся и за «образование» моего барсучка.

Скоро Борька уже проделывал все то, чему я учил первых покойных Борек, но прибавил и новое: я пристроил к маленькому аристону (нечто вроде органчика) деревянный барабан и выучил Борьку вертеть его.

Этой музыкой Борька начинал свое выступление.

Потом я выучил Борьку поднимать ведро с водой из маленького, нарочно для него устроенного, колодца.

Борька охотно танцовала, но самым эффектным, занимательным номером было кувырканье через голову.

Первое выступление моего барсучка было в Москве, в огромном зале Дома Союзов, при большом стечении детей, которые наградили его аплодисментами и взрывами радостного смеха, когда он кувыркался, переворачиваясь через голову.

Но потушили огни в зале и клетку поставили на автомобиль. Борька поехал домой отдыхать после трудового дня.

И он сладко спал в своей чистенькой клетке, не забыв перед сном наполнить ночную посуду.

Заяц-барабанщик

Заяц труслив; об этом нам кричат с детства; об этом говорят сказки и басни. На самом же деле заяц не труслив, а пуглив, — он не бессмысленно трусит всего на свете, а боится только того, что действительно представляет для его заячьей породы опасность.

Он боится преследования охотничьих собак, которые несут ему гибель, но он ничуть не волнуется, когда к нему приближаются таксы, потому что таксы не преследуют зайцев.

И вот я решил из пугливого слабого зайца сделать храброго, сильного зверя или, по крайней мере, сделать так, чтобы заяц вообразил себя сильнее всех на свете.

Сначала я пойманного зайку приучил к рукам, стараясь даже нечаянно не причинить ему боли. Несколько раз в день кормил я его из рук, осторожно лаская, и обращался предупредительно нежно.

Мало-по-малу он привык к моей руке, видя ее постоянно с пищей и лакомством, с зеленым салатом и со сладкой морковкой. Я постепенно приучил его к прикосновению моей руки, которой сжимал слегка его бархатные уши, потом также постепенно, не спеша, поднимал зайку за уши, подставляя другую руку под передние лапки зайки, и осторожно и быстро переносил его таким образом к себе на колени.

Сидя у меня на коленях, он получал вкусный хлеб или сахар.

К такой переноске мой зайчик быстро привык. Нежное поглаживание по голове и по прижатым к спине ушам заставляло зверка закрывать от удовольствия глаза.

Я приучал зайчика в течение нескольких недель, терпеливо возился с ним, пока он не сделался совсем ручным.

У меня был устроен высокий пьедестал с верхней доской, обшитой кругом в два пальца высотой забориком, который предохранял зайку от падения на пол.

Раз пять в день я ловко и быстро поднимал зайца за шкурку спины, подставляя другую руку под брюшко, и переносил на пьедестал, как мать-собака, таскающая своих щенят. Здесь его ждало всегда угощение.

Осмотревшись кругом и обнюхав края своей площадки, зайка принимался жевать салат. Тогда я осторожно и медленно подносил к мордочке его маленький детский барабан и следил за тем, что будет.

А было вот что: заяц, вопросительно подняв ушки, косо смотрел на барабан. Я делал вид, что барабан боится зайки и отодвигал его от зверка.

Здесь начиналось применение так называемого трусообмана. Я называю трусообманом действие на животное моих движений, благодаря которым оно воображает себя сильные.

И вот заяц мало-по-малу начинает верить, что он возбуждает в барабане страх, что стоит ему только ударить по барабану лапкой, и барабан испугается, а, может быть, и погибнет…

Торопливо уплетая листок за листком нежный салат, заяц косится на барабан. Барабан опять медленно, как будто крадучись, приближается — к салату, который лежит кучкой на площадке.

Сначала, зайка отодвигается от салата, уступая лакомое кушанье ненавистному жадному барабану, который, конечно, хочет им полакомиться, и смотрит зайка, выпучив пугливые глаза и вопросительно шевеля ушами.

Но барабан, в свою очередь, боится этих глаз и ушей; он также отодвигается от салата и зайца в другую сторону.

Заяц встал на задние лапки и смотрит то на барабан, то на салат.

Молодой зеленый салат манит его взор, и раздвоенная губка зверка скосилась в сторону пахнущего свежего салата. Зайка тянется к нему, не переставляя задних длинных ног; тельце его вытянулось, и он, не спуская глаз с барабана, достает листок салата.

Барабан еще пуще пугается и еще дальше уходит от салата.

Зайка передвигает задние лапы ближе к корму, съедает еще листок и вытирает передними лапочками морду.

Но вот зайка вздумал шагнуть, т.-е. передвинуться, ставя сразу две короткие передние лапочки и подвигая к ним вместе длинные задние.

Барабан тут как тут и уже к салату. Заяц моментально повертывается к барабану и садится, подняв морду в ожидании.

Барабан лежит неподвижно до тех пор, пока заяц не потянется за ним, нюхая воздух.

Тут барабан едет по воздуху назад; заяц, уже не обращая внимания на салат и уже думая только о дрянном незнакомце, смелее делает прыжок к удаляющемуся барабану.

Понятно, барабан двигает моя рука.

Но история еще далеко не кончена. Барабан заходит с другой стороны зайца, как только тот перескакивает к нему, опять быстро удаляется и скрывается.

Заяц гордо поднимает мордочку и передние лапки, трясет ими, как бы стряхивая с них воду. Это он начинает стращать надоедливого незнакомца, не дающего ему покоя.

Барабан полторы минуты не показывается совсем.

Зайка уплетает за обе щеки свой любимый салат.

Тут левая моя рука, так хорошо знакомая зайке, подносит к его мордочке длинную тонкую морковку. Заяц торопливо откусывает ее и жует. Морковка лежит перед ним сочная, сладкая, и вдруг опять досадный круглый барабан.

Что ему, наконец, надо от зайки? Э, да он подкрадывается к морковке. Можно ли это допустить?