Потомки Нэнуни

Погожим весенним утром перед домом-фортом показалась необычайно колоритная фигура. Бронзоволицый, с редкими, свисающими по углам рта усами и едва заметной бородкой, странник был одет во все самодельное. Сшитые жилкой куртка и штаны из серо-палевой козьей замши, унты из изюбрины. Неопределенного цвета платок прикрывал гладкие черные волосы, заплетенные на затылке в небольшую косичку. За спиной сетчатая, сплетенная из тонких сыромятных ремешков объемистая сумка. На поясе патронташ и нож в чехле из рыжей летней шкуры косули. Сзади на пояснице — серебристая шкурка барсука. Она предохраняет от сырости и холода, когда таежник садится на землю или камень.

На плече у гостя висела старая бердана. В руке — палка-сошка. Ею упираются на подъемах и спусках, при переходах через речки, раздвигают траву, разыскивая след или целебное растение. Она же служит опорой при стрельбе.

Заметив гостя, Михаил Иванович сбежал с крыльца, крепко пожал протянутую коричневую руку. Так, за руку, и ввел гостя в дом.

— Здравствуй, здравствуй, Ли Маза, садись, рассказывай, как дела. Давно тебя поджидал. Оля, завари-ка для нашего гостя чаю, да покрепче, он слабый не признает. Вот табак, кури, Ли Маза.

— Спасибо, Нэнуни, я свой курить буду. Ваш табак не крепкий. — Он набил из висящего на поясе кожаного кисета свою трубочку крепчайшим самосадом. — Чай, хозяйка, давай. Настоящий чай давно не нюхал…

Они встретились год назад. Ли Маза назвал себя тазом, представителем южной ветви племени удэге. Он несколько дней служил в отряде Янковского проводником, знакомил с хунхузскими тропами. На прощанье обещал показать осенью знаменитый человек-корень, женьшень.

— Что же ты в сентябре не зашел, как мы договаривались?

— Прошлый год я далеко, на Сихотэ-Алинь пошел. Там женьшень копал, соболь ловил, потом мало-мало болел. Давно думал тебя посмотреть. Вот только сегодня пришел… ваше Сидеми.

— Какое Сидеми? Я знаю только корейскую деревню Верхнее Сидеми!

— Ха, вы еще много не знай. Эта половина остров, где ваша фанза, мы — удэге, тазы — давно, давно называли Сидеми. Это очень хорошо место. Мой дедушка говорил — тыщи года раньше наша люди тут долго жили. Большой речка тоже назвали Сидеми: земля, вода, если рядом стоит — фамилия одинаково.

— Слышь, Оля? Коренной житель Уссурийского края подсказал, как издревле зовется наш полуостров. И нам обязательно следует сохранить его исконное название. Вот — живая история этой земли, — он ласково потрепал вытертый до глянца рукав замшевой куртки таза.

Заметно располневшая за последние годы Ольга Лукинична поставила поднос со стаканами, вытерла о фартук проворные руки, улыбнулась, блеснув ровными, как один, зубами.

— И правда, как хорошо! Звучно и коротко: Сидеми. Конечно, так и будем звать. А то «полуостров Славянский», — сразу и не выговоришь.

Сквозь открытую форточку донесся стук копыт. Михаил Иванович выглянул в окно.

— Ого, к нам сегодня еще гости. Син Солле с ординарцем!

Корейцы быстро привязали к столбам своих лошадок, и небольшой шустрый Син проворно взбежал на крыльцо. Все вышли навстречу.

— Здравствуй, Микау Иванычи! А-а, Ли Маза, давно не видели.

Все поздоровались по русскому обычаю — за руку.

— Проходите, садитесь, сейчас хозяйка угостит чаем.

Расселись вдоль длинного стола. Син Солле пытался соблюдать восточный этикет, но не выдержал:

— Спасибо, чай пить можно, только сначала главное дело скоро говорить надо…

— Что случилось, Солле, говори.

— Вчера пришли наши разведчики. Сказали — около Синий хребет хунхузы снова большой отряд собрали, Очень серчают. Их новый батоу сказал: черный усы, какой вы стреляли, — как его братка все равно. Хочет вам отомстить. Сказал: ни один жить не оставим. Что будем делать, Микау Иванычи?

Хозяин задумался.

— Молодцы твои ребята, что выведали вовремя. Чтобы с ними разделаться, нужно опередить. Это главное. Я сейчас пошлю верхового в Славянку на телеграф, буду просить Владивосток срочно прислать в поддержку солдат гарнизона. Губернатор и командующий мне это обещали. Послезавтра мы должны снова встретиться у вас в деревне. Надо обязательно напасть первыми. Эх, жаль, нет Гека, он нынче ушел далеко, в Охотское море.

— А нам пока чего делать?

— Очень важно побывать около их лагеря. Хорошо бы узнать — сколько их, как можно подойти, можно ли окружить? А как — вам виднее, вы лучше всех знаете те места. Вот, может быть, и Ли Маза поможет, он знает каждую тропку. Как думаете?

Таза пыхнул трубкой.

— Я думаю, можно. Будем ходить тихо, как кошка, нюхать, как лисица. Хунхуза нос тоже очень острый, надо осторожно…

Син Солле внимательно слушал таежника и даже не улыбнулся его шутке.

— Хорошо, мы с Ли Маза вместе пойдем. Там посмотрим. Я возьму еще помощника, оставлю где надо. Он будет вас встречать. Только теперь надо еще один кони для Ли Маза.

— Конечно, сейчас заседлаем для него спокойного мерина…

Командующий гарнизоном не нарушил слова. В распоряжение Янковского срочно выступило отделение солдат под командованием унтер-офицера. В деревне Верхнее Сидеми воинская часть соединилась с готовой к походу дружиной самообороны.

Во главе с Михаилом Ивановичем отряд подошел к условленному месту встречи. На тропе возле ручья мелькнула фигура, послышался легкий свист. Син заметно осунулся, был бледен и возбужден. Двумя руками пожал руку друга.

— Хорошо, вовремя пришли. Скажите людям немного отдыхать. Надо все рассказать подробно, потом вместе будем думать…

Отряду устроили привал. Янковский, унтер-офицер и Син отошли в сторону, присели на поваленный бурей ствол кедра, и Син рассказал о том, что произошло вчера.

Ли Маза довел их до кромки леса и указал палкой на дымок. Посреди заросшего сухой полынью и кустарником большого заброшенного опийного поля стояло длинное зимовье. Возле него на привязи несколько лошадей. Во дворе копошились вооруженные люди. В стороне, около небольшого костра, прохаживался часовой.

— Я сказал Ли Маза; «Спасибо, теперь тебе надо ходить домой. Тебя здесь много люди знают. Если увидят, потом хунхузы обязательно убьют».

Син Солле переоделся в захваченное из деревни рванье, потерся о горелую лесину, измазал сажей руки, мазнул но щеке, потом по лбу. Передал свою винтовку помощнику, велел ожидать в условленном месте в лесу. Взял только сумку с топориком и нож. С одной палкой в руке побрел к костру. Часовой заметил, окликнул. На крик выбежали люди, завели в барак.

Син прикинул: «Да, человек пятьдесят, не меньше. Одолеем ли?» В это время в дальнем конце барака раздался начальственный рык, все смолкли, и он предстал перед «ясным оком» страшного одноглазого батоу.

Тот подверг Сина допросу: «Кто, откуда, куда, что здесь делаешь? Смотри не ври! Я здесь всё и всех знаю. Я тут хозяин: хочу — оглушу, хочу — голова долой…»

Син низко поклонился. Бывая в маньчжурском городе Нингута, он не раз слышал фамилию этого страшного хунхуза, одноглазого Лю. Поэтому обратился к нему по фамилии, что заметно польстило атаману.

— Я знаю, знаю, слышал о вас, уважаемый достопочтенный господин Лю…

Он рассказал, что много лет занимается таежным промыслом. Настораживает ямы и петли на изюбров, есть у него завалы и на кабаргу. Осенью ищет женьшень. А сегодня утром заблудился в тумане, и когда вышел на эти заброшенные маковые поля, заметил дым, решил повидать людей. Ему бы соли, если можно, хоть немного…

— А куда отсюда? С кем будешь встречаться?

— На лето я ухожу к родственникам в Маньчжурию, в Нингуту.

— В Нингуту, это ладно. А на какой улице живут твои родичи?

Дух перехватило. К счастью, Син неплохо знал этот торговый городок, однако почувствовал, как сразу взмокла спина. Но медлить было равносильно смерти, и он назвал адрес знакомого корейца.

— Мои живут на Восточной, третий дом от угла.

— А-а… Помню, есть там ваши вшивые фанзы…

Долго единственным глазом на изъеденном оспой желтом лице прощупывал гостя суровый батоу. Потом харкнул, плюнул на земляной пол и отпустил щуплого прокопченного бродягу. Махнул помощнику: