В краю лесов и озер

— Вы нам пару позвонков подарите? — спросил Подлесный.

— Берите хоть все. Зачем они нам? Аленка-то сейчас в невесты выходит, костяшками не играет. Ну и сват — ловко сказку сочинил! — ответил Мухорин, покачав головой.

Как-то мы обрабатывали только что взятые пробы организмов дна прибрежной зоны. Среди нас не было только рыбовода Надеждинского, который пошел по берегу вокруг курьи, чтобы описать характер и состав прибрежной водной растительности. Рыбовод ушел с утра, и мы поджидали его к обеду.

Пинцетом я вылавливал из алюминиевой чашечки организмы, определял вид, просчитывал, записывал данные в блокнот. Кого тут только не было! Личинки хирономид, разные моллюски, черви олигохеты и нематоды, пиявки, личинки ручейников, шустрые рачки-бокоплавы, клопы...

Мухорин сидел рядом и пристально наблюдал за работой. Когда я взял пинцетом красную личинку хирономуса плюмозуса, длиной в два с лишним сантиметра, лесник сказал:

— Хорош мотылек! Первая насадка для рыбы. А вон и горбатый мормыш носится. Тоже зимой для рыбы приманочка верная.

— Бокоплава-то у вас мормышем зовут? — спросил я.

— Мормышем. А зачем вы их из разных мест в озере берете, считаете и записываете? — интересовался старый рыболов.

— Подсчитываем, сколько и какого корма во всем озере. Какую новую рыбу можно запустить в Миассово, чтобы она встретила здесь привычное питание. Много вопросов этим разрешаем, — ответил я.

— Вот как? В нашем озере корму много?

— Обследование еще не закончено и выводы не сделаны, но уже можно сказать, что Миассово получше среднего... — начал я отвечать. В это время, запыхавшись, прибежал сынишка Мухорина Вася и громко сказал отцу:

— Тятя! Там у ключа, где болото, дяденька шибко кричит...

— Какой дяденька?

— Вот ихний, который самый длинный, — ответил мальчик, показывая на нас.

— Ой, что-нибудь с Колей случилось! — вскрикнула Женя, поднимаясь с чурбака, который заменял табуретку. — Помочь надо!

— Бегом на берег! — крикнул и Подлесный, с тревогой выбегая из палатки.

Мухорин, Подлесный и я сели в лодку и понеслись к болоту, находившемуся в километре от кордона.

Надеждинский в болотных сапогах медленно пробирался по берегу курьи. Он часто останавливался, заходил в воду, осматривал и определял водную растительность. Наносил ее на план условными значками. Водяная гречиха, лягушатник, роголистник, уруть, рдесты, телорез, а дальше широколистые кубышки и кувшинки, потом камыш, рогоз и тростники. Богатые, полные красоты подводные и надводные луга!

Рыболов отметил, что в этом разнообразии растений характерно проявляется зональность их распространения. Только двухдольная и трехдольная ряски плавали как у берега, так и в тростниковом поясе.

Началось болото. Под ногами захлюпала жижа. В низине, среди черной топи, зазеленели отдельные островки, поросшие смешанным лесом. Путь преградила полоса воды, за которой ярко-зеленым ковром раскинулась ласкающая, тихая полянка с одинокими высокими березами...

— Вот и ручей, вытекающий из болота. Придется прыгать на поляну, — сказал Надеждинский сам себе.

Он осмотрелся и, разбежавшись, метнулся через водную преграду. Вслед за тем почувствовал, что ноги не встретили опоры и весь он уходит в какую-то бездонную, холодную пучину.

— Ух!

Энергично работая руками, раскидывая головки телореза и ряску, рыбовод вынырнул, пробился на верх болота. Но ноги, как тяжелые гири, тянули его вниз, на плечи давили поднятые из пучины сплетения водных растений. Сердце тревожно забилось, охватил страх. «Засосет, погибну...» подумал он. От этой мысли по телу прокатилась дрожь и предательская волна слабости. Но вот совсем близко увидел ствол березы и встрепенулся. «Только бы ухватиться!» — с надеждой прошептал рыбовод. Напрягая все силы, отчаянно барахтаясь в болотной жиже, он потянулся к дереву. Вот еще усилие — и его дрожащие руки уцепились за березу, подтянули все тело!

Тяжело отдуваясь и отплевываясь, Надеждинский передохнул и, вскарабкавшись на березу, уселся на толстый сук. Вид у него был ужасный... Весь в черной грязи. Как зелеными чешуйками, облеплен ряской. Без кепки и одного сапога, которые остались в пучине.

Успокоившись, он огляделся. Кругом топь. Но через листву, совсем близко, виднелись заросли тростника, а дальше озерная гладь. «Как теперь выбираться буду? А сколько сейчас времени?»— подумал он и достал карманные часы — подарок отца. Но знаменитые «Павел Буре» — стояли.

— Испортились, захлебнулись часы! Ну и оказия; Придется мне теперь здесь куковать, — подумал он и закричал:

— Э-э-эй! Помоги-и-те! Э-эй!... Люди-и-и!

Мы подъехали на крик, откликнулись:

— Держи-ись, Коля!

Но пробиться в топь на лодке было не просто. Днище цеплялось за подводную растительность, весла застревали...

У Мухорина оказался топор. Он срубил длинную молодую березку, сделал крючок. Цепляясь им то за одно дерево, то за другое, мы подтягивали лодку все дальше вперед.

Вот и Надеждинский!

Когда мы увидали товарища и поняли, что он вне опасности, словно тяжесть отлегла от сердца. Посыпались вопросы...

Рыбовод перебрался с дерева в лодку. Из ряски выудили его кепку. Но еще задержались немало, разыскивая сапог. Наконец Мухорину удалось нащупать его и вытащить березовым крючком.

Чистюля Подлесный поглядывал на грязного, взъерошенного Надеждинского и, поглаживая до блеска выбритые щеки, сдерживал саркастические улыбочки... Он, вероятно, вспомнил свой ночной полет в яму под банный полок, наш гомерический хохот и чувствовал теперь «удовлетворение». Но мы с Мухориным были серьезны и далеки от мысли посмеяться над товарищем, который пострадал на работе, находился на грани гибели.

Не засмеялся и Подлесный... И хорошо, что сдержался, хорошо.

Через пару дней мы закончили работу. Предстояло переехать в восточный, необследованный участок озера у деревни Верхние Караси. Мухорин на своей лошади еще раньше отвез туда ящики с пробами и часть другого багажа. Проводить нас собралась вся семья лесника. Мухорин погладил бородку и пошутил:

— Весь мой выводок... Крохаль и крохалята!

Да, выводок внушительный. Только здесь налицо семь ребятишек! А трое уже выросли, разлетелись из родного гнезда. В сторонке стояла худощавая, тихая жена Мухорина — Авдотья. Она поджала руки на большом животе и участливо смотрела на наши сборы...

— Отец, — обратилась Авдотья к мужу, — ты бы отдал им рыбу, что Васька утром поймал. Приедут в Караси, сварят, вот и ужин.

— И правда, — спохватился Мухорин, — Вася, слетай на погребок, принеси.

— Не беспокойтесь, товарищ Мухорин, вы и так завалили нас разной рыбой. У нас еще нигде так хорошо не получалось. Мы собрали здесь богатый материал о рыбах озера. Очень благодарны вам!

— Вот зимой к нам приезжайте. Ерши крупные клюют!

— Кто-нибудь из нас приедет и зимой. У вас глубинных участках озера грунт попахивает сероводородом... Надо будет и зимой проверить водичку взять пробы, — сказала Женя.

— Вот и приезжайте! — приветливо зашумели Myхорины.

Женя подошла к Авдотье, поцеловала в щеку, вручила ей пакет.

— Это вам за хлопоты и заботы от всей экспедиции!

— Зачем это? Что тут? — вся зардевшись, растерянно спросила Авдотья.

Лодка отошла от берега. Надеждинский распустил косой парус, «швертбот» развернулся и вспенил воду острым носом... Женя прощально замахала платочком, со вздохом сказала:

— Какие хорошие люди!