Бенефис и другие юмористические рассказы

— Нет, м. Джаксон, — сказал старик, — я уверен, что у вас ничего не выйдет из моих рубашек. У вас нет этого самого дарования. Да и кроме того, они мне нужны.

— Так же, как и мне мой халат, если уж на то пошло, — пробурчал помощник недовольным тоном.

— Так зачем же вы мне его дали? — говорит шкипер. — Право в другой раз не мешало бы вам знать повернее, чего вы хотите, а чего нет, м. Джаксон!

Помощник не сказал больше ни слова. Он сидел и наблюдал за стариком, как тот вдел нитку в иголку и начал сшивать спереди полы халата. И право, когда он их сшил, вышло совсем недурно, и мисс Мало была, видимо, очень довольна. Она, право, выглядела в нем совсем красавицей, с ее синей матросской рубашкой, с кушаком из шелковых платков вокруг пояса — и я сразу заметил, что третий офицер совсем размяк,

— Ну теперь вы более походите на ту девушку которую привык видеть ваш отец, — сказал шкипер. — Сейчас я немного натрудил палец, но потом я сделаю вам и шляпу.

— Интересно будет взглянуть на нее, — сказал помощник.

— Это очень легко, — сказал шкипер. — Я видел, как их делает моя жена. Она их называет токами. Нужно только сделать форму из картона, а потом натянуть на нее материю.

Платье это произвело удивительную перемену в девушке. Просто удивительную. Она словно сразу переродилась и превратилась в барышню. И вся кают-компания смотрела ей в глаза и повиновалась каждому ее слову, а что касается меня, то право она, кажется, думала, что я нарочно приставлен к ней, чтобы ей прислуживать.

Да и нужно сказать, что ей повезло. Погода стояла все время прекрасная, так что дела особенного ни у кого не было, и если только она не выслушивала добрые советы шкипера или помощника, то уж наверно болтала со вторым, или с третьим офицером, которые оба за ней ухаживали. М. Скотт, второй офицер, первые два-три дня не обращал на нее никакого внимания, и я только потому заметил, что он влюблен, что он стал невежливо обходиться с м. Фишером, и вдруг перестал ругаться, да так внезапно, что я удивляюсь, как это ему не повредило.

Мне кажется, что сначала девушке нравилось их внимание, но через несколько времени оно ей решительно надоело. Ей, правда, не давали ни минуты покоя, бедняжке. Если она стояла на палубе, смотря за борт, сейчас же подходил к ней третий офицер и начинал говорить, как из романа, про море, про уединенную жизнь моряков, а м. Скотт, я сам слышал, повторял ей стихи. Шкипер тоже услыхал это, и так как он относился подозрительно ко всяким стихам, да и недослышал их как следует, то позвал его с себе и велел повторить их при нем. Верно он и тут не слишком-то хорошо понял, в чем дело, потому что позвал помощника и велел опять повторить, чтобы и тот слышал. Помощник сказал, что это все ерунда, и тогда шкипер объявил м. Скотту, что если он еще когда-нибудь поймает его на чем-нибудь подобном, то даст ему себя знать.

Несомненно, что оба молодые человека были совершенно искренни. Как-то раз она сказала, что никогда, никогда не полюбит человека, который пьет и курит, и что же бы вы думали? Сейчас же оба молодца принесли ей свои трубки, чтобы она их бросила в море; и мучились же они потом, видя как курят другие! Просто жалость была смотреть.

Наконец, дошло до того, что помощник, который, как я уже говорил, был человек очень щепетильный, предложил опять собраться комитету. Дело было очень серьезное, и он произнес длинную, торжественную речь о том, что он сам отец семейства, и что второй и третий офицеры слишком внимательны к мисс Мало, и что обязанность шкипера остановить это.

— Как? — говорит шкипер.

— Прекратите игру в шашки и в карты, и чтение стихов, — говорит помощник. — Девушке оказывается слишком много внимания; это вскружит ей голову. Употребите свою власть, сэр, и запретите это.

Шкипер так был поражен этими словами, что не только запретил всякую игру, но еще не позволил молодым людям говорить с девушкой иначе, как за столом или во время общего разговора. Никому из них это не понравилось, хотя девушка и сделала вид, что довольна, и в продолжение целой недели в нашей каюте царствовала тишина, чтобы не сказать — скука.

Все опять пошло по-старому после одного очень любопытного случая. Я только что подал в каюту вечерний чай и остановился у палубной лестницы, чтобы пропустить шкипера и м. Фишера, как вдруг мы услыхали звук громкой пощечины. Все мы сразу бросились в каюту, и там увидали помощника, который держался рукой за щеку с таким видом, будто его оглушил громовый удар, и мисс Мало, которая так и сверкала на него глазами.

— Мистер Джаксон! — говорит шкипер страшным голосом, — что это значит?

— Спросите у нее, — кричит помощник. — Она должно быть с ума сошла, или что-нибудь такое!

— Что это значит, мисс Мало? — говорит шкипер.

— Спросите у него, — отвечает мисс Мало, дыша тяжело и прерывисто.

— Мистер Джаксон, — говорит шкипер очень строго, — что вы такое наделали?

— Ничего! — завопил помощник.

— Неужели то, что я слышал, была пощечина? — говорит шкипер.

— Да, пощечина, — отвечает помощник, скрежеща зубами.

— Пощечина вам? — спрашивает опять шкипер.

— Ну да. Я же говорю вам, что она с ума сошла! — говорит помощник. — Я сидел здесь совершенно тихо и спокойно, когда она вдруг подошла и ударила меня по лицу.

— За что же вы его ударили? — спросил опять старик у девушки.

— За то, что он заслужил это, — отвечала мисс Мало.

Шкипер покачал головой и посмотрел на помощника так печально, что тот начал шагать взад и вперед по каюте и стучать по столу кулаком.

— Если бы я не слышал этого сам, то ни за что не поверил бы, — говорит шкипер. — И вы к тому же еще отец семейства! Хороший пример подаете вы молодым людям, нечего сказать.

— Пожалуйста, не говорите больше об этом, — попросила мисс Мало. — Я уверена, что он и сам теперь жалеет.

— Хорошо, — сказал шкипер, — но вы понимаете, мистер Джаксон, что хотя я и не слежу за вашим поведением, но вы уже не имеете права говорить с этой барышней. Кроме того, вы должны считать себя исключенным из комитета.

— Чорт бы побрал комитет! — закричал помощник. — Чорт…

Он оглянулся кругом, и глаза у него точно хотели выскочить из головы; потом вдруг сразу закрыл рот и ушел на палубу. Он никогда уже не вспоминал про эту историю, да и вообще почти не говорил ни с кем, до самого конца плавания. Молодые люди опять принялись за свои карты и шашки, но он точно не замечал их, и ни разу не заговаривал со шкипером, пока тот сам не обращался к нему.

Наконец добрались мы до Мельбурна, и первым же делом шкипер дал нашей барышне денег, чтобы она съездила на берег и купила себе платье. Он сделал это очень деликатным манером; предложил ей ее жалованье, как юнге, и я никогда не видывал, чтобы кто-нибудь так удивился и обрадовался, как она. Шкипер поехал с ней на берег, так как у нее был немного странный вид, чтобы отпустить ее одну, но через час он вернулся без нее.

— Я думал, что она может быть уже на бриге, — сказал он м. Фишеру. — Я как-то потерял ее из виду, пока дожидался около одного магазина.

Ну, они посуетились, поволновались, и потом отправились на берег искать ее, и вернулись в 8 часов, очень встревоженные, опять ни с чем.

Прошло и 9 часов, а ее и следа не было. М. Фишер и м. Скотт были в ужасном состоянии, а шкипер разослал всех до одного человека на берег на поиски. Искали они ее и там, и здесь, и в том и в другом квартале, и явились наконец на бриг в полночь, до того измученные, что почти не могли стоять, не держась за что-нибудь, и до того расстроенные, что едва могли говорить. Ни один из офицеров, кроме м. Джаксона, не ложился в ту ночь, а едва рассвело, как они уже опять поспешили на поиски.

Ну, одним словом, она исчезла так бесследно, словно свалилась за борт, и кое-кто из ребят уже поглядывали на окружавшие волны, как бы ожидая, что вот-вот всплывет ее тело. Часам к двенадцати почти все мы пришли к тому убеждению, что ее похитили, и м. Фишер высказал несколько замечаний насчет мельбурнской полиции, от которых полисменам бы не поздоровилось, если бы они могли их услышать.