Морской герой

Над командором парят чайки на острых крыльях, внизу под ним простирается море. Он знает море, это оно вознесло его на высоту, он любит море — любит в тихую ночь, при утреннем бризе и в шторм. Идти галсами при крепком ветре, резать носом белопенную волну, врастать ногами в качающуюся палубу. Знать, неведомо как, что противник, которого ты потерял из виду в дымке слева по борту, вынырнет справа и ты увидишь его раньше, чем он тебя. Внизу под тобою смерть. Вверху над тобой крики чаек. Вокруг тебя море.

Он видел на больших верфях на Хольмене, как дубовые доски, просушенные десятилетиями, обтесывали, варили в дегте и соединяли вместе, строя корабль. Видел, как поднимались мачты, как шили паруса, как буксировали из Норвегии тяжелые баржи с пушечными ядрами с чугунолитейного завода в Фаррисе. Собственноручно банил пушечные стволы и смазывал их салом. Своими молодыми белыми зубами перекусывал пополам червя на глазах у команды, чтобы знали, что он не больше их боится червивого хлеба. Садился рядом с матросами на ночную посудину, хотя в его каюте стоит собственная, куда пороскошнее. Мог шутки ради и просто свесить ягодицы через фальшборт — в тихую погоду, когда волны не мочат мундир. Но не останавливался перед тем, чтобы подвергнуть матроса порке. И впредь не остановится. В крайнем случае повесит провинившегося на рее — если это будет необходимо для той победы, которая даст ему право прислуживать королю за столом назло фыркающим аристократам.

Где-то здесь, у шведского побережья, пойдет к берегу лодка, чтобы добыть быка. Он помнит свое обещание, и у него не заведено обманывать своих людей. Командор сам пойдет на этой лодке, чтобы ощутить сладкий трепет под ложечкой, когда он ступит на вражью землю. Ему по сердцу острые ощущения, и запах порохового дыма, и соленые брызги над палубой, и далекие крики раненых на корабле противника.

День занимается, матросы поют, фрегат «Белый Орел» скользит на север через море, через море.

Город горит

Улауг Енсдаттер Хиркебёэн, уроженка округа Ид в провинции Смоленене, служит в доме торговца и капитана ополчения Педера Колбьёрнсена в Фредриксхалде. Она дочь хуторянина Енса Халворсена Хиркебёэна и его супруги Андрины Улеа, урожденной Нурдхауген. Улауг двадцать один год. Изо всех проживающих в городе Фредриксхалде и прилегающих округах лишь она видела и Турденшолда, и шведского короля Карла. Когда Улауг видела командора, он был голый, в чем мать родила.

Улауг идет по городу, повесив на руку корзину с выглаженным бельем, а на другой руке несет половину поросенка. Поросенок тяжелый. Город Фредриксхалд окружен шведами с трех сторон с той поры, как король Карл отвел свое войско из Христиании и разместил штаб-квартиру в усадьбе Торпум под Фредриксхалдом. Июль 1716 года, туманный вечер. Комендант крепости, подполковник Ханс Якоб Брюн, разослал по городу вооруженные отряды с глашатаями и довел до сведения горожан, что со дня на день можно ожидать нападения врага.

Улауг направляется в крепость с рубашками для капитана — своего хозяина и повелителя. Она знает его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, что он готов, коли будет нужда, умереть за свой город и его величество, но желательно в свежей сорочке. Последние сутки она была одна в большом хозяйском доме. Капитан увел свою супругу и малолетних детей за крепостные стены. Она постирала две рубашки, выгладила их, обернула в шелковое покрывало и положила в корзину. Достала из погреба поросенка — дар ее родителей защитникам крепости. Поросенок был еще молочный, когда ему перерезали горло, и она несет его на руке, словно грудного ребенка. Улауг приземистая, плотная, глаза чуть раскосые; хорошенько присмотреться — видно, что они отливают ясным зеленоватым светом. Ее хозяйка, мадам Колбьёрнсен, которая видела Улауг голой во время купания в лохани, рассказывала другим хозяйкам из своего круга, что тело у нее больно уж приманчивое, тут колышется, там вихляется, застенчивости нет и в помине. В тот субботний вечер, пока Улауг еще стояла в лохани, она шлепнула ее раз-другой по ягодицам и обещала добавить, если та не научится опускать глаза и стыдиться своей наготы. Супруги Колбьёрнсен жили в ладу со своей прислугой.

На улицах Фредриксхалда не шумно, но весьма оживленно, всюду слышатся взволнованные, хоть и не громкие голоса. Вот во дворе мужчина разрубает зубилом железную цепь от коновязи. Улауг знает этого человека, знает и его лошадь. Он рассказывает, что комендант крепости распорядился, чтобы все железо снесли к пушкам — к тем шести, что на Королевской пристани, к тем, что у церковных ворот, и к тем четырем, что на площади.

— То-то пощекочем шведов, — ухмыляется он, сжимая в руке зубило.

Освобожденная от коновязи лошадь бредет по улице. Улауг пользуется случаем передохнуть, кладет поросенка на спину Вороному, придерживая за одну ногу. Но лошади не по нраву запах мертвечины, она беспокойно дергается. Приходится Улауг снова нести поросенка на руке. На других дворах колют топорами лучины и окунают их в смолу. Комендант крепости подполковник Брюн и капитан ополчения Колбьёрнсен известили через глашатаев, чтобы каждый горожанин оборонял свой дом и даже поджег его при необходимости. Несколько мужчин постарше проверяют свои мушкеты, молодые парни хватают фузеи, надевают ополченские фуражки и шагают в крепость, или на площадь, или на пристань, чтобы поступить в распоряжение своих офицеров. На всем лежит печать сдержанного гнева, скрытого немого ожесточения, суровые лица выражают глухую ненависть. Поравнявшись с чьим-то крыльцом, Улауг опускает поросенка на каменную приступку, чтобы передохнуть.

Мимо проходит молодая жена сержанта Гауте, Кари Расмюсдаттер, которая несет на руках своих двух младшеньких. Гауте старше Кари, ему, наверно, осталось недолго жить. Сержант сказал жене: если он хорошо проявит себя в этой войне и, может быть, падет на поле брани за его величество, можно рассчитывать, что капитан Колбьёрнсен будет ходатайствовать, чтобы казначейство в Копенгагене выплачивало пенсию его вдове. Но сержантова Кари, как ее называют люди, повисает на шее Улауг и заливается слезами.

— Коли он и впрямь падет, кто поручится, что я получу эту пенсию? — кричит она.

— Не говори так, — отвечает Улауг и добавляет, как у нее заведено в таких случаях: — Коли случится беда, я замолвлю за тебя словечко перед Турденшолдом.

Улауг гордится тем, что помолвлена с Турденшолдом, хотя он сам об этом не знает. Умалчивать об этом в городе она не стала, все равно допытаются. А потому — твердая нравом, когда надо, — она презрела стыд, если только считать это стыдным, и поведала всему местному люду свою правду:

— Он был со мной и подарил мне этот шейный платок в знак благодарности! Когда я умру, в церковных книгах запишут: «Она сожительствовала с Турденшолдом».

И сегодня зеленый платок на ней. Она взмахивает им, чтобы подбодрить Кари. Но Кари только продолжает лить, слезы, и из ближних домов высыпают еще бабы, чтобы присоединиться к ее причитаниям.

— Укрепления в Спунвике захвачены! — уныло восклицает Кари. — Пролив Свинесюнд заперт шведами! Теперь они могут подкатить свои пушки прямо к крепости!

Но Улауг возражает, что Турденшолд сумеет прорваться через вражеские линии и подойти к Фредриксхалду.

— Уж кому знать об этом, как не тебе? — говорит Кари с ехидством, к которому примешивается надежда.

— Еще бы! — отзывается Улауг.

Ей пришла в голову хорошая мысль. Однажды она слышала, как капитан Колбьёрнсен говорил подполковнику Брюну слова, не предназначенные для ее ушей: «Надо распустить слухи, которые могли бы повредить шведам! Уж коли мы убиваем друг друга во имя всевышнего, так можно и наврать друг на друга».

Она наклоняется и шепчет на ухо Кари:

— Только между нами! Турденшолд взял в плен две сотни шведов и заковал их в серебряные кандалы!