Король абордажа

В ожидании дониселлы Мерседес, исчезнувшей за дверями обители, чтобы помолиться своей святой, Дэвид уселся на парапете большого моста. За ним вздымалась сторожевая башня, которая охраняла подходы к городу с севера.

Вдали в море он смог разглядеть коричневые паруса рыболовецких судов, направлявшихся к островам Табога и Табогилья.

Внимание Дэвида привлекла группа матросов и рыбаков, которые шли вниз по дороге; они остановились и указывали куда-то на юг.

— Галион с золотом! — крикнул один из них за мгновение до того, как в крепости Баллано раздался пушечный выстрел. Эта крепость охраняла вход в на редкость неудобный Панамский порт — во время отлива все корабли оставались на песке совершенно беспомощные, словно стая рыбок, запертых в обмелевшей лагуне.

— Галион! Галион из Перу! — раздались крики в грязных деревянных, покрытых пальмовыми ветвями домах, которые составляли девяносто процентов построек в городе.

Люди выскакивали из домов, а лавочники поспешно заносили товары в лавки и возбужденно закрывали деревянные ставни, защищавшие лавки от непогоды и от воров. Вскоре толпа обрадованных жителей начала собираться там, где было построено семь административных зданий, включая адуану-таможню, королевскую казну, арсенал, суд и дворец губернатора.

Бегом, с развевающимися юбками, Мерседес выскочила из обители, в руках у нее все еще были зажаты четки.

— Давидо, это правда, что показался галион из Перу?

Армитедж пожал плечами.

— Судя по приветственному салюту, это правда.

— Тогда идем, англичанин, идем, тебе повезло, ты увидишь зрелище, которое бывает всего раз в три года!

Озадаченная всеобщим движением, дюжина стервятников взлетела высоко над городом и неподвижно парила в высоте.

— Отчего такая спешка? — удивлялся виргинец, торопливо шагая за дочерью своего хозяина. — Тот корабль пристанет еще часа через три.

Только тут дониселла Мерседес поняла то, о чем он догадался уже давно.

— Боже правый! Мы потеряли Жозефу и рабынь, -ахнула она. — Быстрее, Давидо, быстрее, мы должны уйти с улицы. Вон там расположен сад обители Святой Анны. Мы спрячемся там, пока Жозефа нас не найдет.

— А она найдет нас? — спросил он, когда они наконец остановились в тени огромного дерева. — В конце концов, я ведь всего-навсего раб твоего отца.

— О Давидо, не говори так, я никогда не думала о тебе так, — запротестовала Мерседес, и ее голубые глаза вспыхнули.

— А… как же ты тогда думала обо мне?

— Как о кабальеро, которому не повезло и… и…

— Как о несчастном еретике-лютеранине? — Это был нечестный вопрос, и Дэвид знал это.

Мерседес вспыхнула, а потом взглянула ему прямо в глаза. Она тихо произнесла:

— Нет, Давидо, я так не думала, но только не рассказывай никому об этом. Мы поклоняемся одному Господу, одной Божьей Матери и ее Сыну. Разве этого не достаточно?

— Мне бы хотелось, чтобы это было так, — вздохнул Армитедж и печально огляделся. Если их заметят здесь одних, без дуэньи Мерседес, то злые языки начнут трезвонить без умолку. Поэтому он старался держаться предупредительно-вежливо.

Дониселла Мерседес совсем запыхалась, поэтому она сняла широкую желтую соломенную шляпу и принялась обмахиваться так быстро, что ее золотистые волосы развевались, словно от ветра.

— Да, Давидо, золотой галион действительно прибывает с королевскими сокровищами. Mira! Смотри, солдаты! — Она радостно показала на отряд солдат с аркебузами, который мерно вышагивал в пыли. — Разве они не великолепны? Скажи, у тебя на родине есть регулярные войска?

— Нет. Только «обученные отряды».

— Обученные отряды?

— Колонисты в Виргинии очень бедны, и их немного, поэтому мы не можем содержать регулярную армию. Но все совершеннолетние мужчины должны по очереди участвовать в походах против индейцев.

Глаза у нее округлились.

— Как, у вас тоже есть индейцы?

— Да, — кивнул он, — еще более злобные и коварные, чем у вас.

— Тогда мне тебя жаль, дон Давидо. — Он удивленно взглянул на нее. Впервые Мерседес прибавила к его имени уважительное обращение «дон». Со странным чувством удовольствия он покраснел до корней волос.

Поигрывая пылающим бутоном гибискуса, она попросила:

— Расскажи мне о своей семье! У тебя есть братья или сестры?

— Да, — ответил он, не отрывая глаз от привлекательной девушки. — Мой отец был деканом колледжа — а может, и до сих пор занимает эту должность — в местечке под названием Джеймстаун.

— Значит, в Северной Америке нет университета?

Армитедж покачал головой.

— Нет. Я слышал, что в колонии в бухте Массачусетс есть колледж под названием Гарвард, но где это, я не знаю.

Девушка улыбнулась.

— Как странно. У нас в Новой Испании много университетов, некоторым из них уже больше ста лет, например Мексиканскому университету или университету в Лиме. Но где же ты учился?

— Мой отец отдал меня в ученики к старому доктору Леонарду, способному хирургу и врачу в нашей колонии. В Джеймстауне жил и доктор Дюбуа, и он был обижен, что папа, его шурин, не отдал меня учиться к нему. — Девушка слушала его со все возрастающим интересом. — Однажды я услышал, что папа неожиданно серьезно заболел.

Пара попугаев вспорхнули с соседнего фигового дерева и уселись на ветке прямо над головой Мерседес, сверкающие словно живые драгоценности.

— Когда я вернулся домой, то обнаружил, что доктор Дюбуа, этот самовлюбленный и самодовольный осел, чуть не убил моего отца, пустив ему слишком много крови, и собрался потчевать его микстурой, которая принесла бы отцу намного больше вреда, чем пользы. Заметь, что к этому времени я уже проучился три года у хорошего учителя, поэтому я назвал Дюбуа невежественным шарлатаном и выгнал его из дома. В ярости он схватил кочергу и бросился на меня, но ему не повезло. У меня в руках был скальпель, поэтому…

— Ты убил его? О-ох. — С округлившимися глазами Мерседес слегка отпрянула.

— Да. Иначе он убил бы меня. Мы были одни, и я не смог бы доказать, что это была самозащита. Поэтому я решил, что мне будет лучше покинуть Джеймстаун.

Он заметил, что венок из цветов, который девушка начала было плести, лежит, забытый, у нее на коленях. Как мила была Мерседес, когда она вот так тихо сидела, и как прекрасна в минуты гнева. К удивлению Армитеджа, ему с трудом удалось отогнать от себя образ Мерседес, возникавший перед его мысленным взором, даже когда он трудился над описанием новых трав и птиц.

— И так ты стал пиратом.

— Я знаю, что ты мне не поверишь, — возразил он, -но клянусь, что братья — это не пираты. Многие из нас -это люди, которым просто не повезло, как мне, и которые по той или иной причине оказались вынуждены покинуть родину.

— Эти демоны не пираты? — Мерседес недоверчиво рассмеялась. — Но кто же, кроме пиратов, может творить такие зверства, как это чудовище, сын сатаны по имени Энрике Морган? Брат Хуан называет этого адмирала воплощением антихриста.

Он попытался объяснить ей, хотя и не надеялся на успех.

— Возьми, например, Олоннэ, он разграбил Маракайбо несколько лет назад. Вот он действительно пират, и, между прочим, большая часть его матросов — выходцы из Испании, совершенные подонки. А адмирал Морган — один из братьев.

Сидя на влажной садовой ограде, Мерседес некоторое время раздумывала, а потом возмущенно всплеснула руками.

— Но, дон Давидо, в чем же разница?

— Пойми, — тихо и серьезно сказал он, — что пират -это просто вооруженный грабитель, который не признает никакого правительства и не плавает ни под каким флагом, кроме красного пиратского, и никому не верит, ни Богу, ни дьяволу. Береговое же братство обычно сражается по законам различных государств. У нашего адмирала и его капитанов есть каперские поручения, законным образом подписанные британским губернатором на Ямайке.

— Если, как ты говоришь, братья воюют по правилам, — теперь у Мерседес был совершенно растерянный вид, — то почему же люди этого Энрике Моргана так зверствовали в Порто-Бельо?