Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

«Если я встречу этого бандита, — думал он, — я не знаю, что я способен сделать! Я не смею довериться самому себе».

Что его изводило в данную минуту, так это неспособность понять Гейста. Рикардо был достаточно человечен, чтобы страдать от своих недостатков. Нет, он не способен был разгадать Гейста: убить его, это было бы пустым делом — рычание, прыжок, — но это было запрещено. Во всяком случае, он не мог оставаться тут без конца.

«Я должен немного пройтись», — сказал он себе.

Он пошел вперед. Голова у него кружилась от усилий, которые он употреблял, чтобы подавить свою жажду убийства. Он остановился на виду у домов, словно только что спустился, чтобы взглянуть на шлюпку. Жгучее, сверкающее, неподвижное солнце обливало его своим светом. Против него возвышались все три бунгало. Дальше всех стояло бунгало с одеялом; следующее было необитаемо. В самом ближнем, у веранды которого находились цветочные грядки, жила эта несносная девчонка, которая так дерзко ухитрялась оставаться невидимой. Взгляд Рикардо не отрывался от этого дома исключительно для того, чтобы увидеть ее. Девушку, разумеется, легче будет раскусить, чем Гейста. Если бы только на мгновение увидать ее — и он уже кое-что узнает; он почувствует, что сделал шаг для дости жения своей цели: игра будет начата. Рикардо не видел другой возможности подвинуть дело. И с минуты на минуту женщина могла выйти на веранду.

Она не показывалась, но притягивала его к себе, как магнит Шаги Рикардо поневоле направились к бунгало. Его движении продолжали быть осторожными, но если бы он встретил Гейста, то в яростном порыве хищнических инстинктов, конечно, удов летворил бы свою жажду убийства. Он никого не встретил. Позади дома Уанг подогревал кофе к возвращению «Номера первого». Даже Педро был невидим, сидя, по всей вероятности, где — нибудь на пороге и с преданностью животного устремив маленькие красные глазки на мистера Джонса, занятого беседой с Гейстом. Беседа зловредного призрака с беззащитным человеком под взором обезьяны.

Рикардо бросал по сторонам беглые взгляды. Он, так сказать, невольно очутился у крыльца Гейста. Здесь, уступая непреодолимому влечению, он взошел по ступенькам крадущимися и в то же время быстрыми шагами; потом на мгновение остановился под выступом крыши, чтобы прислушаться. Ободренный тишиною, он перенес через порог ногу, вытянувшуюся, словно резиновая кишка, поставив эту ногу на пол комнаты, он живо подтянул к ней другую и очутился в доме. Он повернул голову направо и налево. Его ослепленным солнечным светом глазам сначала показалось, что вокруг совершенно темно. Потом зрачки его расширились, как у кошки, и он увидал огромное количество книг; он был этим поражен и буквально сбит с толку. Он одновременно был и удивлен, и раздосадован. Он надеялся извлечь из вида и характера обстановки полезные указания, какое-либо представление о Гейсте. Но какие предположения можно сделать на основании кучи печатной бумаги? Он не знал, что подумать, и его изумление выразилось в следующем мысленном восклицании:

«Что же эта скотина собиралась устроить здесь, черт возьми? Школу, что ли?»

Взгляд его остановился на портрете Гейста-отца, на этом строгом, презиравшем мирскую суету профиле. Глаза его загорелись, когда он увидал тяжелые, серебряные подсвечники — признак богатства. Он бродил, как заблудившаяся кошка, попавшая в незнакомое место, потому что, хотя он не обладал чудесной способностью Уанга материализоваться и снова исчезать вместо того, чтобы входить и выходить, его менее гибкие движения могли становиться почти такими же бесшумными. Он заметил, что задняя дверь чуть приоткрыта; все это время его слегка заостренные и напряженные с усиленным вниманием уши улавливали лишь тишину, окружавшую снаружи безмолвный дом.

Не пробыв в комнате и двух минут, он сказал себе, что в бунгало никого, кроме него, нет. Женщина, вероятно, вышла тайком и прогуливается где-нибудь в саду, позади дома. Без сомнения, Гейст запретил ей показываться. Почему? Потому ли, что не доверял своим гостям, или же потому, что не доверял ей? Рикардо подумал, что, в сущности говоря, результат получался одинаковый. Он припомнил рассказ Шомберга. Бегство с человеком с целью избежать преследований этого животного, трактирщика, не могло служить доказательством безмерной страсти. Она должна была быть доступной.

Усы его взъерошились. Он уже с минуту разглядывал запертую дверь. Он заглянет в эту вторую комнату, в которой, быть может, найдет что-нибудь более красноречивое, нежели куча старых книг. Позабыв всякую осторожность он перешел через комнату.

«Если негодяй неожиданно явится и начнет лягаться, — сказал он себе, — я прикончу его, и все тут!»

Он взялся за ручку двери и почувствовал, что она подается. Прежде чем открыть ее совсем, он еще раз прислушался. Он почувствовал вокруг себя тишину, без единого шороха.

Вынужденная осторожность исчерпала его выдержку. В нем пробудилось безумие кровожадности, и, как всегда в таких случаях, он физически ощутил привязанный к его ноге нож. С диким любопытством он потянул к себе дверь. Она открылась совершенно бесшумно, и он увидел перед собой плотную, темно — синюю материю. Это была повешенная позади двери занавеска, достаточно тяжелая и достаточно длинная, чтобы не двигаться.

Занавес! Это препятствие отвлекало любопытство Рикардо и смягчило его резкость. Он не отдернул ее нетерпеливым движением, а ограничился внимательным осмотром ее и словно необходимо было исследовать ее происхождение, прежде чем рискнуть взяться за нее рукой. В эту минуту колебания ему показалась, что полная тишина чем-то нарушена. Это был едва заметный шелест, который его слух поймал и тотчас потерял снова в слишком напряженном внимании. Нет, все оставалось безмолвным и внутри и снаружи дома. Только он не чувствовал себя больше в одиночестве.

Когда он протянул руку к неподвижным складкам, то сделал это чрезвычайно осторожно; слегка отодвинул занавес, вытягивая в то же время голову, чтобы заглянуть в комнату. Он замер на мгновение. Потом без малейшего движения в теле голова Рикардо откинулась назад, рука медленно опустилась. В комнате находилась женщина — та женщина. В полумраке, прорезанном отблеском яркого наружного света, она стояла, странно высокая и словно бесплотная, в противоположном конце длинной, узкой комнаты. Повернувшись спиною к двери и подняв обнаженные руки, она закладывала на голове волосы. Одна ее руки сверкала перламутровой белизной; безупречные очертания дру гой выделялись темным рисунком на светлом фоне окна с от крытыми ставнями и поднятой шторой. Она стояла там, запу стив пальцы в свои черные волосы, ничего не подозревающая, беззащитная… и соблазнительная!

Рикардо сделал шаг назад и прижал локти к телу. Грудь его прерывисто дышала, как во время борьбы или бега, тело его стало медленно раскачиваться взад и вперед. Это был конец сдержанности — его натура должна была сорваться с цепи. Он не мог дольше противиться инстинкту, побуждавшему его к прыжкам дикого зверя. Насилие или убийство — для него это было одно и то же — лишь бы он мог удовлетворить зуд кровожадности, обостренный долгой сдержанностью. Бросив через плечо быстрый взгляд, о котором, как говорят охотники, никогда не забывают перед прыжком ни львы, ни тигры, Рикардо, наклонив голову, бросился вперед за занавес. Резко отброшенная его вторжением материя отшатнулась мягким и медленным движением и застыла неподвижно длинными, вертикальными складками в знойном, неподвижном воздухе.

II

Стенные часы, некогда отмечавшие целые ночи философских размышлений, не отсчитали, должно быть, и пяти секунд, когда Уанг материализовался посреди столовой. Он беспокоился о запоздавшем завтраке, как вдруг глаза его остановились на неподвижной занавеси. Из-за этой занавеси доносился наполнивший пустую комнату странный, заглушённый шум борьбы. Узкие глазки китайца не могли округлиться в удивленном взгляде, но они остались пристальными, совершенно пристальными, и неожиданное напряжение тревожного, усиленного и испуганного внимания придало его невозмутимой желтой физиономии исхудалый, осунувшийся вид. Противоречивые побуждения колебали его приросшее к циновкам пола тело. Он даже протянул руку к занавеси. Но она была слишком далеко, а он не сделал шага, необходимого для того, чтобы до нее достать.