Черная маркиза (СИ)

Дидье невольно закрыл глаза.

К горлу его опять подкатил тяжёлый горький комок.

Его брат!

Франсуа, всегда казавшийся несокрушимой и бесчувственной гранитной глыбой.

Вчера вечером он понял, что это не так.

— Скажи ему, что я не против… чтобы он был с нами, — хрипло проговорил Дидье, не глядя на Мадлен. — Если он хочет, пусть придёт вместе с тобой в полдень на пристань.

Тонкие руки Мадлен обвились вокруг его шеи.

— Спасибо тебе! — пылко воскликнула она. — Ты самый-пресамый добрый!

— Я злобный и страшный, как бродячий гризли, и ещё я идиот, — пробурчал Дидье, по-прежнему пряча глаза. — Но я… буду рад, если он придёт, palsambleu!

Вымолвив это, он вдруг понял, что сказал чистую правду.

Но сейчас ему предстояло вернуться на «Маркизу» и встретиться лицом к лицу с Мораном и Гриром.

И немедленно.

Потому что каждый миг зловещей песчинкой утяжелял чашу его преступленья.

Ведь никто в целом свете не посмел бы посадить под замок Эдварда Грира.

Разве что монашки в католической школе…

Представив это, Дидье наконец захохотал.

Добрый католик никак не должен был уходить прочь от святой церкви, не исповедавшись и не причастившись, но… получалось так, что гнева Эдварда Грира Дидье Бланшар боялся куда больше гнева Господня.

Он горячо надеялся, что Всевышний будет к нему снисходителен, как всегда. А вот в снисходительности капитана «Разящего» после своей неописуемо наглой проделки он сильно сомневался.

Дидье снова прыгнул в маячившую у причала лодчонку Габриэля, который встретил его молчаливой улыбкой, и со вздохом взъерошил тому вихры, прежде чем вскарабкаться на борт «Маркизы».

Ему нравился этот независимый самостоятельный чертёнок, и страсть как не хотелось оставлять его на попечение мадам Жозефины. Но паренёк был просто заворожен смуглокожей ведьмой, хоть и не осознавал эдакого по малолетству.

Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы схарчить мальчишку, — мрачно подумал Дидье, перемахивая через борт своего брига.

Он отлично понимал, что несправедлив к Жозефине, но так и вспыхивал при воспоминании о вчерашнем позоре. Сладостном позоре, чтоб ей пусто было, этой Жозефине Сорель!

Дидье старательно отогнал от себя пронизавшее насквозь воспоминание о жаркой нежности её губ и устало цыкнул на возникшего из трюма и поспешно скрывшегося там же Сэма. Сейчас Грир с Мораном покажут ему такую нежность, что не то что ему, а небу жарко станет, par ma chandelle verte!.

Подумав об этом, он невольно заулыбался во весь рот.

И с той же бесшабашной улыбкой, легко проведя пальцами по едва заметным выступам переборки, распахнул дверь своей каюты настежь и весело крикнул:

— Эй, garcons! С добрым утром!

Порог он на всякий случай не переступал и, кроме того, втайне рассчитывал, что солнечный свет, хлынув в каюту, хоть на миг ослепит разозлённых узников. Но это ему мало помогло. Вернее, нисколько не помогло.

Железная рука Грира мёртвой хваткой стиснула ему плечо и втащила в каюту, перебросив через порог, как пушинку. Дверь предательски захлопнулась со зловещим скрипом, и с такой же клятой готовностью закрылись распахнувшиеся было створки иллюминаторов.

В абсолютном непроглядном мраке, вжавшись лопатками в переборку, Дидье проглотил сперва ругательство, потом готовую вырваться мольбу о пощаде и вместо всего этого жизнерадостно брякнул:

— А чего со светильником-то приключилось? Чего у вас тут темно, как в…

Он поперхнулся.

— Как где? — ласково осведомился Грир, продолжая сжимать его плечо, а Моран не менее ласково объяснил:

— Мы на него нечаянно наступили.

— Он же на столе стоял, — пробормотал Дидье, сам не соображая, что он, собственно, говорит.

Душа у него пребывала в пятках. Но показывать этого он никак не мог.

— Мы его нечаянно уронили, — голос Морана прерывался от едва сдерживаемого смеха, как и прозвучавший над самым ухом Дидье вкрадчивый голос Грира:

— Больше ничего спросить не хочешь?

— Хочу. Не хотите ли вы меня вздуть, как сидорову козу, вот что, — честно признался Дидье, снова начиная улыбаться и уже понимая, что нет, не хотят. — Уй-й…

Жёсткие пальцы Грира запутались в его вихрах, а потом небрежно подёргали за ухо.

— Стоило бы — хотя бы за твою несусветную наглость, Дидье Бланшар, — вполголоса проворчал капитан «Разящего», толчком распахивая дверь каюты. — Но…

Сузив свои ястребиные глаза, он покосился на Морана, и Дидье показалось, что этот взгляд смягчился, скользнув по смущённо улыбавшемуся лицу канонира.

— На самом деле, — рассудительно промолвил Моран, протискиваясь мимо них на палубу, — мы тебя хотели как следует попугать, чтоб ты не слишком-то мнил о себе — будто бы всё про нас знаешь, и всё такое.

— Я?! — пылко вскричал Дидье, прижимая ладони к груди для пущей убедительности. — Про вас?! Да я ж даже и не думал… ничего такого…. И вообще, дверь эта чёртова… она сама, сама заперлась, palsambleu! Я даже и не… — Он запнулся, поглядев в насмешливое лицо Грира, привычно-лениво вздёрнувшего левую бровь, и почесал в затылке, покаянно свесив голову: — Ла-адно, вру. Прости, капитан. Вы меня выручили, а я… но я не со зла… я просто хотел, чтоб вы помирились, — одним духом закончил он и снова умолк, уставившись в пол.

— И мы помирились, — усмехнулся Грир, вновь потрепав его по макушке. — Можешь радоваться, ты… миротворец хренов.

Дидье взглянул сперва в его усталые сумрачные глаза, а потом в синие глаза Морана, счастливые и тревожные, и наконец вновь с облегчением заулыбался. Но горло у него почему-то судорожно сжалось, как недавно у могилы матери, когда он стоял, держа в объятиях сестру и глядя поверх её растрёпанных кудряшек в бескрайний простор неба.

Франсуа пришёл на пристань, где, кажется, собралась вся деревня, включая косматых индейских шавок, грудных младенцев на руках у матерей, и, конечно, треклятую Жозефину Сорель. Никто не хотел упустить возможности поглазеть, как отбывает прочь блудный сын семьи Бланшаров, забрав к тому же с собой брата и сестру, — хмуро подумал Дидье, стоя у борта «Маркизы» всё в том же попугайском облачении, со шпагой на перевязи и в парадной треуголке, вызывающе надвинутой на лоб.

Пусть их себе глазеют.

Пусть обсуждают и осуждают семью Бланшаров.

Вот только Пьер Бланшар на пристань не пришёл.

Дидье невольно взглянул в сторону родного дома, на крыше которого всё так же задорно вертелся жестяной петушок. Подворье Бланшаров казалось пустым и вымершим.

Пьер Бланшар умер в ту минуту, когда тело Даниэль опускали в могилу, как если бы сам лёг рядом с женой, — понял вдруг Дидье с пронзительной безнадёжной горечью. И всё, что произошло потом, для его отца значения уже не имело.

Не Жозефину Сорель стоило просить присмотреть за ним.

Дидье перевёл взгляд на шпиль старенькой церквушки, а потом — вновь на безмятежно синеющее небо.

Губы его беззвучно шевельнулись.

Он вздрогнул, когда широкая ладонь Грира легла ему на плечо, и весь подобрался, ожидая выволочки за новое самоуправство.

В конце концов, «Маркиза» принадлежала Гриру, и тот вовсе не был обязан призревать всю его неприкаянную родню.

— Ты молодец, что разрешил своему братцу, этому медведю, отправиться с нами, — негромко промолвил капитан «Разящего», внимательно глядя на ошеломлённого Дидье сверху вниз. — Хотя я не думаю, что от него здесь будет прок. Медведям не место в море.

Он чуть усмехнулся и отошёл прочь, оставив Дидье стоять с разинутым от удивления ртом.

Впрочем, тот немедля опомнился и, вмиг очутившись у планшира, протянул руку сперва Мадлен, которая взлетела на борт легко, как птичка, а потом — Франсуа. Пальцы брата кузнечными клещами сомкнулись на его запястье, и Дидье едва не крякнул, втаскивая его на палубу.

Пока Мадлен, всё в тех же мальчишеских обносках, с горящими от возбуждения глазами носилась туда-сюда, то свешиваясь с планшира, чтобы помахать толпившимся на берегу односельчанам, то ныряя в трюм вместе с Сэмом и Кэлом, Франсуа неторопливо принял поданный ему Габриэлем аккуратный сундучок, поставил его на палубу и встал перед Дидье, искоса поглядывая на младшего брата.