Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

Шомберг задумался, не теряя ощущения надвигавшейся беды. Рикардо продолжал:

— Впрочем, я недурно делал свою морскую карьеру. Я сделался помощником на шхуне, или яхте, если вы предпочитаете; хорошее место, которое в Мексиканском заливе являлось такой синекурой, какие не встречаются дважды в жизни. Да, я был помощником на этом судне, когда бросил море, чтобы последовать за н и м.

Движением подбородка Рикардо указал на комнату второго лажа, из чего Шомберг, болезненно почувствовавший напоминание о существовании мистера Джонса, заключил, что этот последний удалился в свою комнату. Рикардо, наблюдавший за ним сквозь опущенные ресницы, сказал:

— Мы с ним плавали на одном судне.

— С мистером Джонсом? Разве он тоже моряк?

При этих словах Рикардо поднял ресницы.

— Он такой же мистер Джонс, как вы, — сказал он с видимою гордостью. — Он — моряк! Вот оно, ваше невежество! Да, впрочем, чего и ожидать от иностранца?! Я — англичанин и узнаю джентльмена с первого взгляда. Я узнал бы его пьяного, в канаве, в тюрьме, на виселице. Есть что-то… это не только манера, это… Но вам бесполезно объяснять. Вы не англичанин; если бы вы им были, вы не нуждались бы в объяснениях…

Волна неожиданной говорливости прорвала плотину где-то в самой сокровенной глубине этого человека, разжижила его буйную кровь и смягчила его безжалостные нервы. Шомберг испытывал смешанное с опасением облегчение, как если бы огромная, дикая кошка вздумала тереться об его ноги в припадке необъяснимого дружелюбия. Ни один осторожный человек не посмел бы шевельнуться в подобном случае. Шомберг не шевелился. Рикардо уселся поудобнее, положив локти на стол. Шомберг выпрямился.

— На этой яхте или шхуне, если вам так больше нравится, я служил у десяти джентльменов одновременно. Это вас удивляет, а? Да, да, у десяти. Или, лучше сказать, их было девять буржуев, довольно приличных в своем роде, и один настоящий джентльмен, который был не кто иной, как…

Рикардо снова сделал движение подбородком, словно хотел сказать: «Он, единственный!»

— Тут ошибки не было, — продолжал он. — Я распознал его с первого взгляда. Как? Почему? Почем я знаю! Мне не случалось видеть так уж много джентльменов. И все же, так или иначе, и его распознал. Если бы вы были англичанином, вы…

— Что же делали на вашей яхте? — перебил Шомберг, отва жившись проявить некоторое нетерпение, потому что эти рас суждения о национальности окончательно расстраивали ему нервы. — В чем заключалась игра?

— А вы не так уж глупы! Действительно, игра была, как рал такая комедия, которую могут устроить между собою джентль мены, чтобы позволить себе роскошь приключений в погоне за кладом. Вы понимаете, каждый из них внес известную сумму на покупку яхты. Их агент нанял меня вместе с капитаном. Разу меется, все было сделано в строжайшей тайне. Мне кажется, что он все время подмигивал… Я не ошибся. Но это было не наше дело. Они могли швырять свои деньги, как хотели; жаль, что их не больше попало в нашу сторону. Только хорошее жалованье — и все тут. Впрочем, к черту, большое или маленькое жалованье. Это мое мнение.

Его глаза, казавшиеся в полумраке зеленоватыми, мигали. Жара словно заставила смолкнуть в мире все, кроме его голоса. Он без видимой причины разразился долгими, обильными проклятиями, потом так же неожиданно успокоился и возобновил свой рассказ.

— Их сначала было только девять, этих прекрасных искателей приключений; потом, в самый день отъезда, явился он. Он услыхал об их затее, не знаю — где и не знаю — как. Я бы подумал, что от женщины, если бы и знал его, как я его знаю. Он сделает десять миль кругу, чтобы обойти женщину. Он их не выносит. Может быть, он узнал в каком-нибудь подозрительном кафе. Или еще в фешенебельном клубе на Пел-Мел. Во всяком случае, агент завертел его, как следует — деньги на стол, — не дав ему и двадцати четырех часов на сборы; но он не упустил своего судна. Не бойтесь! и гоп! с конца мола! Это был знатный прыжок для джентльмена! Я видел, как он приближался. Вы бывали в Вест-Индских доках?

Шомберг не бывал в Вест-Индских доках. Рикардо некоторое время разглядывал его с задумчивым видом, потом продолжал тоном человека, ограничивающегося презрением к подобному невежеству.

— К нам уже подошел буксир. За ним шли два носильщика с его барахлом. Я крикнул людям у швартов, чтобы они минутку обождали. Сходни были уже убраны, но это его не смутило. Он разбежался; прыг! его длинные ноги перелетели через перила — и вот уже он на судне. Ему передали его элегантный багаж, он засунул руки в карманы панталон и бросил всю мелочь ожидавшим на пристани субъектам. Они еще ползали за ней на четвереньках, как мы уже отчалили. Только тогда он взглянул на меня, спокойно, знаете ли, с важностью. Тогда он не был так худ, как сейчас, но я увидел, что он не так молод, как казался… Он словно тронул меня где-то в глубине груди. Я живо удрал; впрочем, я нужен был на баке. Я не испугался. Чего мне было пу — Гпться? Я только чувствовал себя тронутым… где следовало. Но, черт возьми, если бы мне кто-нибудь сказал, что мы, меньше чем через год, станем компаньонами, я бы…

Рикардо высыпал целый ворох странных ругательств, частью привычных уху Шомберга, частью диких и ужасных; между тем и его устах это были лишь невинные восклицания удивления перед переменчивостью и превратностями человеческой судьбы. Шомберг слегка подвинулся на стуле. Но поклонник и компаньон «просто Джонса», казалось, позабыл о присутствии Шомберга. Поток виртуозных ругательств, произносимых частью на плохом испанском наречии, иссяк, и Мартин Рикардо, шаток джентльменов, оставался безмолвным, со стеклянным взглядом, словно продолжая внутренний обзор поразительных приключений, совпадений и переплетений случайностей, влияющих на земные странствования человека.

Шомберг снова помог ему.

— Значит, э-э-э… тот джентльмен убедил вас бросить ваше хорошее место?

Рикардо вздрогнул.

— Убедил? Ему не пришлось тратить много слов. Он только сделал мне знак, и этого было достаточно. Мы в это время находились в Мексиканском заливе. Однажды вечером мы бросили якорь вблизи низкого песчаного берега — я хорошенько не лнаю, в каком именно месте — кажется, у Колумбии. Розыски должны были начаться на следующее утро, и весь экипаж рано улегся в ожидании тяжелого рабочего дня. Вдруг он выходит на палубу, подходит ко мне и говорит мне своим усталым и ленивым голосом — джентльмен узнается по своей манере говорить, как и по всему прочему, — в некотором роде шепчет мне на ухо:

— Ну, что вы скажете об этой знаменитой охоте за кладом?

Я не поворачиваю даже головы, не двигаюсь ни на одну линию и отвечаю также тихо:

— Если вы хотите знать мое мнение, сэр, это знатная ловушка для дураков.

Во время пути мы время от времени обменивались несколькими словами. Я уверен, что он читал во мне так же ясно, как читают книгу. Впрочем, во мне много не прочитаешь; все, что можно сказать, это, что я никогда не бываю ручным, даже когда гуляю по тротуару, болтая о пустяках, или сижу за кружкой вина с товарищем или с чужим человеком. Я люблю видеть, как люди подталкивают друг друга локтем на мой счет или хватаются за бока, смеясь тому, что я им говорю. Я умею быть забавным, когда захочу, даю вам слово.

Рикардо помолчал немного, словно для того, чтобы бросить довольный взгляд на свое великодушие и на свои мысли. Шом берг старался удержать в приличных границах свои глаза, кото рые, как он чувствовал, расширялись с каждой минутой.

— Да, да, — с живостью подтвердил он.

— Я смотрю на них и говорю себе: «Вы, друзья мои, и не по дозреваете, что я такое! Ах, если бы вы только знали!» С жен щинами — та же история. Как-то раз я сказал себе, целуя за ушком девушку, за которой я волочился: «Если бы ты, моя кра савица, знала, кто тебя целует, ты бы подняла крик и убежала поскорее». Ах, ах, не то, чтобы я хотел причинить им зло, но я очень люблю чувствовать, что мог бы это сделать. Глядите, мы сидим смирненько, как два приятеля. Вы мне нисколько не мешаете. Но не думайте, что у меня к вам дружеские чувства; вы мне, правду говоря, глубоко безразличны. Есть люди, которые стали бы уверять вас в своей дружбе. Я не из таких. Вы меня интересуете не больше, чем эта муха. Не больше. Я могу раздавить вас или оставить в покое. Это мне все равно.