На плоту через океан

Если ночью будет легкий, но устойчивый ветер, то, возможно, завтра днем я увижу остров Тау. Странное чувство овладело мною при мысли, что я приближаюсь к цели. Неужели мне придется оставить все, с чем я так сжился? Плавание было не из легких. Немало пришлось мне пережить трудностей. Но в конце каждого дня я говорил себе: "Небо и звезды были ко мне благосклонны".

В этих местах уже наступила весна. Несущиеся с севера облака и дующие с юго-востока пассаты схватывались в ожесточенном поединке. Вот-вот образуется ураган. Стоя у штурвала, я вел плот через шквалы. Да, все было позабыто, все, кроме хорошего. Я отплыл из Кальяо только вчера... нет, я оставил его сто лет назад!

— Да, Микки, похоже на то, что мы скоро доберемся до цели. Что ты об этом думаешь? О какой еде мечтаешь, мой черный звереныш?

Уже несколько недель я мечтал о яблоках и винограде. Надо послать телеграмму Тедди, чтобы она наполняла холодильник фруктами. Но она и без телеграммы непременно это сделает. Я прибуду домой в разгар яблочного сезона и в пору созревания винограда. Я очень огорчался каждый раз, когда бывал в плавании в период созревания фруктов, особенно персиков, которые было невозможно долго хранить. Бывало, я мечтал о том, что в один прекрасный день приобрету себе в Джорджии тенистый сад...

— О чем ты мечтаешь, малютка Микки, скажи-ка мне. Может быть, о куске дельфиньего филе? Этого мы не достанем даже в Нью-Йорке. Придется тебе удовольствоваться треской, макрелью или палтусом, привезенными из Сиэтля. Да, я отправлюсь на фултонский рыбный рынок и куплю тебе все, чего ты пожелаешь. Но, надо сказать, ты в хорошей форме, Микки: шерсть у тебя лоснится, желтые глаза сверкают и вид самый счастливый. Надеюсь, ты не жалеешь, что оставила Кальяо. Вспоминаешь ли ты хоть когда-нибудь свою мать, братьев и сестер? Матросы с базы в Кальяо думали, что я съем тебя, когда придут к концу продукты. Неужели я способен съесть своего маленького приятеля по плаванию? И ты сама оставь Икки в покое: он только теперь начал поправляться и уже может стоять на поврежденной лапке.

С Микки вчера случилось небольшое несчастье. День был облачный, и дул хороший ветер. Я занимался вычислениями высоты солнца, когда услышал отчаянное мяуканье Микки. Впервые она издавала такие звуки, и было ясно, что она молит о помощи. Отбросив в сторону книги и карты, я выскочил из каюты и увидел, что Микки барахтается в воде.

Кошку смыло с носа за борт и теперь несло к корме футах в четырех от плота. После моего падения за борт я привязал один конец к корме, а другой — к бамбуковому гику, выступающему над правым бортом; концы эти волочились в воде за плотом. Ухватившись за конец, свисавший с гика, я ринулся в воду и подхватил Микки. Кошка прыгнула мне на голову и глубоко запустила когти в волосы. Потом я ухватился за край плота и вскарабкался на палубу. Все это было проделано в несколько секунд. Пока я переодевался, Микки отряхивалась. "Однако ты не очень-то спешил меня спасать", — бросила она через плечо. Затем Микки горделивой походкой прошла на свое любимое местечко и улеглась под лебедкой, где и проспала до вечера...

Ярко светила полная луна. Большие белые облака застыли в вышине, словно огромные замки с башнями причудливой формы и развевающимися по ветру вымпелами. Почему мне было так грустно? Возможно, оттого, что вскоре предстояло расстаться с плотом. Как я был счастлив, когда буксир "Сан-Мартин" оставил меня в открытом океане! Я услышал, как пели небеса: "Все пространство — твое. Теперь за дело!" Вскоре я распрощаюсь и с тобой, золотая планета, освещавшая мне путь через Тихий океан!

Самоа лежало прямо по курсу.

Ветер держался. Если он будет устойчив, я смогу немного прилечь и вздремнуть. После трехдневного пребывания в темной каюте зрение мое восстановилось.

У меня совершенно не было "канальной" лихорадки — так матросы называют состояние, которое охватывает их после длительного плавания в момент приближения к порту. Я ничего не испытывал, кроме грусти. Мой курс был проложен на Тау, но я был готов к тому, чтобы плыть в направлении островов Фиджи или Тонга, если в этом возникнет необходимость.

По описаниям лоции я набросал схему островов Самоа и приколол листок кнопкой к стенке каюты. В Американское Самоа входят четыре острова, начиная с острова Тау. Последний из этих островов, Тутуила, лежит севернее всех. Как это похоже на меня: накупил всевозможных карт в Гидрографическом бюро в Нью-Йорке, а карты островов Самоа так и не приобрел!

Столица Американского Самоа, Паго-Паго, расположена на южном побережье острова Тутуила. Я не мог взять курс на Паго-Паго, так как это значило бы подвергаться риску быть выброшенным на подветренный берег. После того как я проплыл шесть с половиной тысяч миль, мне, разумеется, не хотелось налететь на риф и разбиться вдребезги.

Необходимо найти залив, вход в который свободен от рифов. Быть может, я встречу в океане туземцев на каноэ и они проведут меня или укажут место, где я смогу бросить якорь. Об островах Американского Самоа говорится в лоции, что их северные берега "крутые" и "скалистые", — это значит, что они поднимаются из океана отвесными утесами. Вдобавок они были невелики. Многое зависит от погоды и от того, удастся ли мне приблизиться к острову в течение дня. Если же я не смогу высадиться на берег, я направлюсь к островам Британского Самоа, расположенным несколько западнее. Северные берега островов Британского Самоа — идеальное место для высадки. Там глубокие заливы, близ которых нет рифов.

Только бы не стихал ветер, тогда я смогу немного поспать. Не зная, что ждет меня впереди, я хочу как следует отдохнуть. Завтра я попытаюсь пристать к ближайшему острову Тау. Завтра же я снова пошлю сообщение по радио. Быть может, в этих местах мой передатчик заработает. В Нью-Йорке меня предупреждали, что в восточной и центральной частях океана атмосферные условия для радиопередач неблагоприятны.

Я неподвижно сидел, погруженный в размышления. Я попытался было петь, но ничего не получилось. Вот и конец, Бил, ты возвращаешься в общество людей... Мне было грустно и в то же время радостно...

Всю ночь я управлял плотом и спал лишь урывками. Наконец утренняя заря осветила океан. Все утро дул устойчивый ветер, что позволяло мне придерживаться курса на Тау.

В полдень я проделал астрономические наблюдения: "Полдень. 23-3-0 — гражданское время по Гринвичу; высота солнца 83°17'; 13°36' южной широты".

Я подумал о том, что, возможно, это были мои последние наблюдения за время путешествия.

В четыре часа дня по местному времени (11-й пояс времени к западу от Гринвича) я сделал четыре астрономических наблюдения. По моим вычислениям, плот находился на 13°41' южной широты и 169°02' западной долготы, на расстоянии около пятидесяти миль от Тау. Возможно, в шесть часов вечера я увижу этот остров.

Солнце склонилось к западу. Впереди, скрывая от меня Тау, нависли огромные тучи. Как только взойдет солнце, я увижу землю. Важнее всего для меня все время точно знать свое положение в океане, чтобы в темноте не наскочить на остров. Но Тау не какой-нибудь крохотный атолл вроде островка Флинт. Это громада, поднимающаяся на высоту трех с лишним тысяч футов над водой. К тому же скоро покажется луна.

В шесть часов вечера ветер разогнал тучи, и я увидел на горизонте Тау прямо у конца бушприта. По моим расчетам, до острова оставалось пятьдесят миль при компасном курсе около 200°. Остров имел форму слегка приплюснутого купола и, окруженный голубоватыми облаками, тоже казался голубым.

В 6 часов 15 минут вечера по местному времени, когда все суда и береговые радиостанции обязаны слушать в эфире сигналы "SOS", я послал в Самоа радиограмму на частотах 8364 и 500 килоциклов, указав свои координаты и прося, чтобы мне выслали навстречу судно, которое провело бы плот через рифы. Как и накануне, я добавил, что на плоту все обстоит благополучно. Тау все еще был виден, но вскоре он скрылся за облаками. На случай, если мне придется убрать паруса, я приготовил такелаж. Как всегда в тропиках, быстро опустилась ночь.