Морской волчонок(изд.1990)

Долго я не понимал, почему мои односельчане так упорно не хотят признаться, что подводное течение существует. Когда я вернулся в поселок через сорок лет, я наткнулся на все то же таинственное пожимание плечами, хотя за это время народилось новое поколение. Однако скоро я понял истинную причину: наш поселок считается дачным местом и получает некоторые доходы от приезжих купальщиков. Правда, купание здесь не первого сорта, но, если б слухи о подводном течении распространились повсюду, поселок лишился бы и этого небольшого заработка. Поэтому, чем меньше вы говорите об этом течении, тем лучше ваша репутация в поселке.

Итак, друзья, я сделал длинное вступление к довольно обыкновенной истории, но дело в том, что я утонул благодаря подводной струе — именно утонул!

Вы скажете, что я, во всяком случае, не захлебнулся до смерти. Может быть, но я был в таком состоянии, что ничего не почувствовал бы, даже если б меня разрезали на куски, и наверняка бы никогда не очнулся, если бы не Гарри Блю.

Всю историю о моей гибели я рассказываю вам для того, чтоб вы знали, как я познакомился с Гарри Блю, так как он оказал решительное влияние на всю мою последующую жизнь.

Я отправился на пляж купаться, как обычно, но вошел в воду в новой для меня и пустынной части берега. Считалось, что в этом месте особенно сильно подводное течение, и, действительно, оно мгновенно подхватило меня и понесло в открытое море. Меня отнесло так далеко, что всякая надежда доплыть до берега пропала. Страх и уверенность в гибели так сковали мое тело, что я перестал удерживаться на поверхности и начал погружаться в глубину, как кусок свинца.

Не знаю, что было потом. Помню только, что передо мной появилась лодка и в ней человек. Вокруг меня как бы спустились сумерки, а в ушах раздавался грохот, похожий на удары грома. Сознание мое померкло, как пламя задутой свечи. Гарри Блю вернул мне сознание.

Я открыл глаза и увидел человека, стоявшего возле меня на коленях. Он растирал руками мое тело, нажимая мне на живот под ребрами, дул мне в рот, щекотал мне ноздри пером, всячески стараясь возвратить меня к жизни.

Это и был Гарри Блю. Как только я пришел в себя, он взял меня на руки и отнес домой, где мне влили водки в рот, приложили к ногам горячие кирпичи и бутылки, дали мне понюхать нашатыря, завернули меня в одеяло и так далее, пока не было решено, что опасность миновала.

Через сутки я уже был на ногах как ни в чем не бывало. Казалось, после такого случая мне следовало бы вести себя осторожнее. Но я этого не сделал, а почему и как — вы узнаете в следующих главах.

Глава IV

ТУЗИК

Все уроки прошли даром. Я побывал на краю гибели, но это не только не отбило у меня охоту к воде, но дало обратные результаты.

Знакомство с молодым лодочником скоро переросло в дружбу. Гарри Блю был прекрасный человек и хороший моряк. Он мне еще больше нравился тем, что относился ко мне, как будто него спас, а не он меня. Он положил много трудов на то, чтоб сделать из меня образцового пловца; кроме того, он выучил меня грести так, что через некоторое время я работал веслами лучше многих мальчиков моего возраста. Я греб не одним веслом, как дети, а двумя, как взрослые, и управлялся без всякой посторонней помощи. Это было великое достижение, и я был очень горд, когда Гарри поручал мне взять его шлюпку из заводи, где она стояла, и привести ее в какое-нибудь место берега, где он ждал пассажиров, желающих покататься. Проходя мимо судов, стоявших на якоре, или вблизи пляжа, я не раз слышал насмешливые восклицания вроде: «Гляди, какой забавный малый на веслах!» или «Разрази меня гром, посмотрите на этого клопа, ребята!», после чего до меня доносился взрыв смеха. Но я нисколько не смущался. Наоборот, я был очень горд тем, что могу вести лодку куда нужно без всякой помощи и быстрее, чем всякий другой мальчик постарше и побольше меня.

Прошло немного времени, и надо мной перестали смеяться. Все привыкли к тому, что я хорошо управляю лодкой, и даже начали меня уважать. Меня звали морячком или матросиком, и наконец за мной укрепилась кличка «морской волчонок». Отец хотел сделать меня моряком; если б он не погиб так рано, я бы отправился вместе с ним в море. Родители не мешали мне привыкать к воде, а мать одевала меня по-морскому: в синие штаны и куртку с отложным воротником, с черным шелковым платком на шее. Я гордился этим костюмом и своим прозвищем, тем более что не кто иной, как Гарри Блю, впервые назвал меня морским волчонком, а я считал его своим покровителем.

Он был в то время владельцем шлюпки — нет, даже двух! Одна из них была немного больше другой, ее называли яликом, на ней Гарри возил пассажиров целыми компаниями. Вторая шлюпка была маленькая, называли ее тузиком, и она была предназначена для одного пассажира. Во время купального сезона, конечно, ялик был в действии чаще, почти каждый день на нем катались отдыхающие, а тузик спокойно стоял у причала. Мне было позволено брать его и кататься сколько угодно, одному или с товарищем. Обычно после школьных занятий я садился в тузик и катался по бухте. Редко я бывал один, потому что многие мальчики любили морское дело, и все они смотрели на меня с величайшим уважением, как на хозяина шлюпки. Мне стоило только захотеть, и я всегда мог найти себе спутника. Мы катались почти ежедневно, если море было спокойно. Понятно, в бурную погоду ездить на крошечной лодочке нельзя было — сам Гарри Блю запретил такие прогулки. Мы ездили только по бухте, держась берега, потому что в открытом море любой случайный шквал мог опрокинуть шлюпку.

Впоследствии, однако, я стал смелее, и меня потянуло к открытому морю. Я стал уходить километра на полтора от берега, не думая о последствиях. Гарри предупредил меня, чтоб я этого не делал, но его слова я пропустил мимо ушей, может быть, потому, что я слышал, как спустя минуту он сказал кому-то из своих товарищей: «Вот парень, не правда ли, Боб? Из него выйдет настоящий моряк, когда он вырастет».

Я тут же решил, что мои далекие прогулки не так уж страшны, и совет Гарри «держать по берегу» не произвел на меня никакого впечатления.

Я недолго пренебрегал его указаниями; невнимание к советам опытного моряка едва не стоило мне жизни, как вы сейчас убедитесь.

Но прежде позвольте мне отметить одно обстоятельство, которое перевернуло вверх дном мою жизнь. Случилось большое несчастье: я потерял обоих родителей.

Я уже говорил, что мой отец был профессиональным моряком. Он командовал судном, которое, если не ошибаюсь, плавало в американских водах, и отца так долго не было дома, что я вырос, почти не зная его, — мне помнится только, что это был высокий мужественный человек, типичный моряк, с обветренным, темным, почти медного цвета, но красивым и веселым лицом.

Мать моя вечно тосковала в разлуке и жила только краткими отцовскими побывками. Узнав о гибели отца, она стала чахнуть и мечтать о смерти. Ждать долго не пришлось: через несколько недель ее похоронили.

Смерть матери окончательно перевернула всю мою жизнь. Теперь я был сирота, без средств к жизни и без дома. Родители мои были бедняки и существовали только на небольшие заработки отца. Они не сделали никаких сбережений: мать моя была в полном смысле слова бессребреницей. Я должен был прийти ей на помощь, но я был маленьким мальчиком. Долгие годы должны были пройти, прежде чем я мог бы стать на ноги, — и жалкая бедность была уделом моей покойной матери.

Последствия смерти родителей были очень серьезны. Я не остался на улице, конечно, но условия моей домашней жизни совершенно изменились. Меня взял к себе дядя, который ничем не был похож на мою нежную, мягкосердечную мать. Он был человек сердитый и грубый и относился ко мне не лучше, чем к своим слугам.

С того дня, как я перешагнул порог дома дяди, мои школьные занятия кончились. Дядя считал излишним посылать меня в школу. Но он и не думал оставлять меня без дела. Дядя мой был фермером и быстро нашел мне работу на ферме. С утра до вечера я пас свиней и скотину, погонял лошадей на пашне, ходил за овцами, носил корм телятам. Я был свободен только по воскресеньям. Дядя строго следовал старым обычаям, но только потому, что боялся, как бы религиозные соседи не заклевали его. В противном случае он заставил бы нас работать всю неделю напролет.