Человек, который вышел из моря

В самом деле, я должен был дождаться, когда мой египетский клиент успешно завершит требующую деликатности контрабандную экспедицию через горный Египет, прежде чем начинать новые поставки. Таким образом, у меня была уверенность в том, что я опять увижу ясные пустынные просторы Красного моря, по которому буду плыть, имея перед собой цель, оправдывающую риск и окупающую все перипетии схватки со стихией и людьми.

Плавание без определенной цели, невинная морская прогулка – это все не для меня. Я не могу относиться к морю шутя, я чувствую себя нелепым в роли человека, плавающего ради своего удовольствия.

Великие мореплаватели, настоящие моряки, которые покоряли мир, сами того не зная, любили море. Они находили удовольствие в том, что проклинали его, и думали, что завидуют богатым судовладельцам, всегда остающимся на берегу, в то время как море было смыслом их существования. Они безотчетно поклонялись ему как всемогущему божеству, как грозному хранителю тайн еще неизведанных земель.

Море, полагали они, было для них средством, и они смело шли навстречу опасностям, плывя вслепую, терпели лишения, боролись со штормами, чтобы проникнуть в загадку морских далей и открыть новые континенты. У них была цель, ради которой они готовы были пожертвовать своей жизнью в этом враждебном или дружественном, но всегда властном и великолепном море, ибо оно заключало в себе их мечты и их химеры.

Конечно, цель моя была не столь грандиозна, но она вполне оправдывала риск приключений и позволяла опять испытать в этом чересчур древнем мире радость, которую дает человеку чувство освобождения от рабской зависимости, чувство, возникающее среди пустынных морских просторов, где обнажаются кораллы.

Эти открывшиеся великолепные перспективы очень скоро, возможно, даже слишком скоро, заставили меня забыть зловещий облик Ломбарда. Он смешался с другими лицами и исчез в клоаке, заполненной отвратительными для меня существами.

Птица, парящая в небе, не знает, что скрывается там внизу, в трясине болота. Впрочем, это опасная иллюзия, присущая тем, кто высоко возносится в мечтах, упуская из виду уродства земной жизни и забывая о том, что враждебная толпа следит за их полетом и терпеливо ждет, когда они упадут вниз и разобьются…

Наконец пришло письмо от Ставро, в котором мне назначалось свидание в том месте залива, где мы уже как-то встречались. С учетом северо-северо-западных ветров, дующих с мая по сентябрь вдоль оси Красного моря, следовало рассчитывать самое меньшее на пятнадцать дней сложного плавания под парусом и с мотором вблизи берегов Аравии. Предстояло пройти сто миль против ветра, лавируя среди рифов, с целью избежать катящихся вплотную друг за другом высоких волн в открытом море и прежде всего течений, направленных к югу.

Известно, что под воздействием сезонных ветров уровень Красного моря понижается летом более чем на восемьдесят сантиметров. Ежегодное изменение уровня воды соответствует северному или южному течениям, в зависимости от того, прибывает или убывает вода. Обычный парусник, как бы хорошо он ни шел бейдевинд, не может плыть против ветра в открытом море. Он должен держаться аравийского побережья, где по утрам дуют благоприятные береговые ветры, то есть направленные либо в ту, либо в другую сторону, и где банки рифов защищают судно от сильных течений. Но при этом моряки вынуждены плыть в светлое время суток, чтобы видеть подводные камни, поэтому приходится каждый вечер вставать на стоянку. Вспомогательный мотор в определенной степени избавлял меня от медленного прибрежного плавания, но характер груза вынуждал избрать именно этот опасный маршрут, позволяющий, однако, не опасаться каких-либо неприятных встреч.

Когда до назначенной даты оставалось три недели, я отправился на восток в Джибути, чтобы запастись мазутом, питьевой водой и наполнить свой камбуз продовольствием на два месяца, так как за время плавания мы не зайдем ни в один порт. Я смогу делать остановки только на пустынных островах и в некоторых ненаселенных районах побережья.

Разумеется, в свое непродолжительное пребывание в городе я жил на судне, несмотря на неудобство, возникавшее каждую ночь, когда моя каюта наклонялась под углом сорок пять градусов в часы отлива, так как я посадил корабль на песчаной отмели Булаос, чтобы очистить подводную часть корпуса.

Моя команда из десяти человек осталась неизменной, и все матросы принимали ранее участие в упаковке «шарраса», ставшего теперь настоящим гашишем. Бывший мой боцман Али Омар, наполовину сомалиец, наполовину араб, чьи мужество и решительность я имел возможность оценить не один раз, год назад расстался со мной, променяв полную приключений жизнь на тихую службу в таможне. Зная его характер, я посоветовал ему принять предложение от господина Югоннье, когда Али Омар пришел рассказать мне о нем. Администрация воображала, что получила теперь прекрасную возможность осуществлять за мной слежку, так как в число ее сотрудников вошел человек, который плавал вместе со мной в Индию, на Сейшельские острова, принимал участие в преследовании пиратского судна «Кайпан» и во многих других загадочных для нее путешествиях по Красному морю. Конечно, Али Омара допросили, и благодаря его воображению арабского сказочника родились истории, достойные «Шахерезады». В каждое из моих кратковременных посещений Джибути он тайно навещал меня и ставил в известность о замышляемых администрацией бредовых планах.

Однако я был слегка встревожен хвастливыми побасенками, которыми он угощал «шефа»: Али не только приукрашивал рассказы о сражениях в открытом море, когда я брал на абордаж огромные корабли с богатым грузом, но и смаковал описания моих сокровищ, якобы спрятанных на одном из далеких островов Красного моря, благодаря коварным течениям недоступным для тех, кто не посвящен в тайну некоего прохода, к тому же мной заминированного!.. Там, под дюнами, таились горы золота – в турецких фунтах, добавлял он. Еще немного, и он присочинил бы дракона, извергающего из пасти языки пламени.

Не знаю, верили ли эти господа восточным сказкам Али Омара, но слушали они его охотно в надежде приобрести однажды с их помощью оружие против меня. Эти легенды способствовали созданию образа человека вне закона, которого им хотелось бы предъявить общественному мнению в тот день, когда я наконец попаду в какую-нибудь ловушку. Таким образом, эти наивные сказки были пропущены через сознание европейцев, гораздо менее поэтическое и, следовательно, менее терпимое. Сказочный остров превратился в египетский банк, где я хранил тысячи фунтов. Я стал членом международной шайки, может быть, даже ее таинственным шефом, Фантомасом, меняющим свое обличье, и т. д. и т. п.

Восточную легенду заменил полицейский роман. В конечном счете подобные нелепицы были мне безразличны. Чрезмерное неправдоподобие делало эти истории губительными скорее для их авторов, нежели для меня.

В то время я еще заблуждался относительно того, до каких пределов может доходить людская подлость, когда речь идет об утолении безрассудной ненависти, в которой человек проявляет себя как жестокое, безжалостное и тупое животное, чей инстинкт овладевает вдруг умами толпы и вызывает вспышки варварства у так называемых цивилизованных народов. Но не будем забегать вперед: продолжение этого рассказа покажет, какие монстры таятся рядом с нами под благочинной и добродетельной наружностью и каких преступников можно порой обнаружить под судейской мантией.

Но я увлекся и даже получил какое-то изысканное удовольствие от того, что позволил догадаться о большем, нежели могли представить люди с очень богатым воображением…

III

Однажды ночью, когда я наблюдал за очисткой подводной части судна, меня навестил Али Омар и сказал, что мое предстоящее плавание вызвало живейший интерес у властей и что некоему Жозефу Эйбу поручено за мной шпионить. Этот негр, в прошлом раб, с примесью сомалийской крови, пользовался покровительством Ломбарди, который втайне использовал его для слежки то тут, то там. Он обратился к Али Омару с просьбой раскрыть ему цель моего путешествия, намекнув, что его информация будет хорошо оплачена. Жозеф Эйбу был христианином и обнаруживал лицемерие, достойное Тартюфа. Более того, получив в миссии начальное образование, что позволило ему занять довольно высокую должность в конторе, он важничал и пренебрежительно относился ко всем, у кого была черная или хотя бы смуглая кожа. Араб, каковым являлся Али Омар, не мог мириться с презрением раба, особенно когда тот стал назареянином (то есть христианином). Я посоветовал своему бывшему матросу прикинуться, что он согласен взять на себя роль осведомителя, и подсказал ему, какие сведения можно было предоставить Жозефу, а лучше сказать, во что следовало бы заставить его поверить.