Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

Лодки боялись подъезжать близко. Осаждающие, очевидно, находились в нерешительности. Но почему же Иоргенсон не положит конца их колебаниям хотя бы одним или двумя залпами в воздух? Несмотря на тоскливое оцепенение, Лингард почувствовал, что возвращается к жизни, к простой жизни с ее ощущениями боли и смертности, словно человек, пробужденный от сна ударом в грудь. Что значило это молчание на «Эмме»? Неужели уже ее взяли приступом во время тумана? Это было невероятно: в таком случае они непременно слышали бы какой-нибудь шум. Нет, лодки стояли на месте, потому что знали, с какой отчаянной защитой им придется встретиться; и, должно быть, Иоргенсон хорошо знал, что делает, воздерживаясь от стрельбы до последней минуты, чтобы трусливые сердца остыли от страха перед убийственным огнем, который их ждет. Достоверно было только одно: Белараб должен был бы сейчас же отворить ворота, ударить всеми своими силами на дальнюю часть поселка, захватить укрепления Тенги и, таким образом, раз навсегда покончить с этим интриганом. Лингард повернулся к Беларабу, но вождь в это время пристально разглядывал лагуну через подзорную трубу, покоившуюся на плече нагнувшегося раба. Он был неподвижен, как изваяние. Вдруг Белараб бросил трубу, которую чьи-то руки подхватили на лету, и сказал Лингарду:

— Боя не будет.

— Почем ты знаешь? — изумленно произнес Лингард.

— У трапа стоят три пустых сампана, — сказал Белараб едва слышным голосом. — Там ведутся дурные разговоры.

— Разговоры? Не понимаю, — медленно проговорил Лингард.

Но Белараб уже отвернулся к своим трем провожатым, спутникам его бурной юности, когда-то неистовым воинам, а теперь невозмутимым, набожным и мудрым советникам. Они стояли в белых одеждах, с шапочками из плетеной травы на бритых головах, с подвешенными к кистям четками и с великим спокойствием на темных лицах.

— Белому человеку изменили, — прошептал он им спокойно.

Д'Алькасер, ничего не понимая, наблюдал всю эту сцену: Рокового Человека, встревоженного и свирепого, словно потревоженный лев, закутанных в белое мавров, толпу полуголых варваров, усевшихся у пушек и стоявших у бойниц. Миссис Треверс, опустив на лицо белый шарф, стояла на веранде. Муж ее, очевидно, был слишком слаб после приступа лихорадки и остался внутри хижины.

Если бы не это обстоятельство, все трое были бы неподалеку друг от друга в миг катастрофы, которая подарила им жизнь ценою других погубленных существований. Д'Алькасер слышал, как Лингард громко попросил передать ему подзорную трубу, и видел, как Белараб сделал какой-то знак рукой. Вдруг он почувствовал откуда-то из-под низу Сильнейший толчок, небо с грохотом разверзлось над его головой, изрыгая красные языки пламени, и все вокруг погрузилось сразу в непроглядную мглу, сквозь которую едва виднелось потускневшее утреннее солнце. «Эмма» взлетела на воздух. И когда прекратился дождь падавших в лагуну обломков, бревен и изувеченных трупов, видно было только застывшее в небе облако дыма, бросавшее свою тень на Берег Убежища, где кончилась теперь всякая борьба. Протяжный вой ужаса раздался над поселком и сейчас же сменился глубоким молчанием. В беспорядочной панике люди убегали из домов в поля. Груда лодок на лагуне сразу разрядилась: одни из них пошли ко дну, другие поспешно уплывали по всем направлениям. Остатки «Эммы» пылали ярким пламенем, и густое темное облако висело тяжелой массой высоко над лесом, видимое на много миль кругом.

Раньше всех опомнился Белараб. По привычке он воскликнул:

— Велик Аллах! — и посмотрел на Лингарда. Но Лингард не смотрел на него. Взрыв точно лишил его способности речи и движения.

Он тупо глядел на пылавшие остатки «Эммы» и на зловещее облако дыма — детище Иоргенсона, презиравшего жизнь людей. Белараб отвернулся. Мнение его изменилось. Он не смотрел теперь на Лингарда, как на человека, которого предали, но все же это был человек, потерявший все свое значение. Всего важнее теперь было Беларабу немедленно выпроводить из лагуны всех белых людей. Он приказал распахнуть ворота, и толпы его вооруженных воинов сейчас же овладели всем поселением. Вскоре дома Тенги были подожжены, и Белараб, восседая на коне, выехал во главе триумфальной процессии, окруженный толпой старейшин и телохранителей.

Белые люди оставили форт Белараба в эту же ночь.

Их сопровождали слуги Белараба, освещавшие факелами дорогу. Мистера Треверса несли на носилках до самой бухты, где две военных лодки ожидали почетных пассажиров. Миссис Треверс прошла ворота под руку с д'Алькасером. Лицо ее было наполовину закрыто. Она шла сквозь толпу зрителей, при свете факелов, глядя прямо перед собой. Белараб, стоявший впереди группы старейшин, сделал вид, что не видит белых людей. Лингарду он пожал руку, бормоча обычные изъявления дружбы; но, когда великий белый человек сказал ему: «Ты больше меня никогда не увидишь», — он почувствовал невыразимое облегчение. Белараб не желал более видеть этого белого человека. Однако, отвечая на пожатие Лингарда, он изобразил на лице важную улыбку и сказал:

— Один Аллах ведает будущее.

Лингард шел к бухте один, чувствуя себя одиноким и покинутым всеведущим богом. Когда он подошел к берегу, первая лодка с мистером Треверсом и его женой уже выехала из красноватого круга света, бросаемого пламенем факелов.

Д'Алькасер и Лингард сели во вторую шлюпку и последовали за ними.

Вскоре темные тени бухты, окруженной стеною леса, поглотили их, и только всплески весел раздавались в неподвижном сыром воздухе.

— Как вы думаете, каким образом произошел этот ужасный случай? — спросил д'Алькасер, сидевший рядом с Лингардом.

— Что такое случай? — с усилием выговорил Лингард. — Где вы слышали о такой вещи, как случай? Не мешайте мне, мистер д'Алькасер. Я только что вернулся к жизни, и она стала для меня темнее и холоднее, чем могила. Дайте мне привыкнуть… Мне еще трудно слышать звуки человеческого голоса.

Стоически перенося холод и темноту своей новообретенной жизни, Лингард слушал Васуба, передававшего ему рассказ Джафира. Лицо старого серанга выражало глубокую подавленность, и его тихие слова были исполнены бесконечной грусти.

— Да… там были они все: властолюбивый Тенга, болтливый дурак, раджа Хассим, правитель без царства, Даман, предводитель пиратов, и три его вождя. Они смело взошли на борт, потому что туан Иоргенсон дал им позволение. Они сказали, что ты, туан, добровольный пленник Белараба, и что они всю ночь ждали, что ты или Белараб начнете переговоры о мире. Но никто к ним не приходил, и потому, как только наступило утро, они отправились в лагуну заключить союз с туаном Иоргенсоном. Ибо ты, туан, говорили они, все равно что неживой; ты раб приезжих белых людей и пленник Белараба. Так говорил Тенга. Аллах лишил его и рассудка и страха. Он, должно быть, думал, что он в безопасности, пока на шхуне находятся раджа Хассим и госпожа Иммада. Они сидели пленниками среди твоих врагов! Госпожа Иммада покрыла лицо и ничего не говорила. Раджа Хассим сделал Джафиру знак, и Джафир подошел к нему и говорил с ним. Трюм был открыт, и многие из илланунов забрались туда и смотрели на товары. Никогда в жизни они еще не видели столько добычи. Джафир и ею господин слышали весь разговор туана Иоргенсона и Тенги. Слова Тенги были словами обреченного, ибо он просил туана Иоргенсона отдать ему и Даману оружие и все то, что было на «Эмме». «А потом, — сказал он, — мы пойдем войной на Белараба, помиримся с этими белыми людьми и отпустим их целыми и невредимыми в их страну. Они нам не нужны. Ты, туан Иоргенсон, единственный белый человек, который мне важен». Туан Иоргенсон сказал Тенге: «Теперь, когда ты мне рассказал все, что у тебя на уме, ступай со своими друзьями на берег и возвращайся завтра». Тенга спросил: «Неужели ты хочешь биться со мной завтра вместо того, чтобы сегодня же войти со мной в дружбу?» Он засмеялся и хлопнул себя по бедру. А туан Иоргенсон отвечал: «Нет, я не буду биться с тобой. Но даже паук должен дать мухе время помолиться». Туан Иоргенсон говорил громким и очень странным голосом. Джафир и белый человек всю ночь дожидались какого-нибудь знака от тебя, о раджа Лаут, выстрела или огня, чтобы укрепить их сердца, но знака не было. Раджа Хассим шепотом приказал Джафиру при первой возможности спрыгнуть за борт и передать тебе его прощание и дружеский привет. Знал ли он и Джафир о том, что будет? Кто знает? Но чего они могли ждать, кроме бедствий, для всех ваджских людей, что бы ни задумал туан Иоргенсон? Как бы то ни было, Джафир решил исполнить приказание своего господина, хотя он не рассчитывал доплыть живым до берега мимо стольких вражеских лодок, и не был даже уверен, жив ли ты. Но он ничего не сказал своему радже. На них никто не смотрел. Джафир прижал руку своего раджи к груди и выжидал удобного случая. Туман начал расходиться, и скоро показалось солнце. Туан Иоргенсон стоял и держал между пальцами зажженную сигару. Тенга сидел перед ним на одном из тех стульев, которые были у белых людей. Его воины стояли возле него, и тут же были Даман, Сентот, бормотавший заклинания, и три пангеранса. Теперь Джафир мог бы прыгнуть, но он все еще оставался рядом с раджой. В этом воздухе солнце светило с большой силой. Туан Иоргенсон еще раз взглянул на ограду Белараба, о раджа Лаут, но там ничего не было видно, даже флага, который был раньше. Вдруг Джафир увидел, что туан Иоргенсон на глазах у двадцати воинов, которые могли бы в один миг пронзить ему пиками грудь, взял сигару в рот и соскочил в трюм. Раджа Хассим толкнул Джафира к борту, и Джафир спрыгнул в воду.