Дуэль. Победа. На отмелях. (Сочинения в 3 томах. Том 3)

— Непременно передай это белому человеку, — тихо прошептал он.

— Твой слуга дышит, о раджа. Это могучий талисман.

Тени от деревьев стали длиннее. Никто не произносил ни звука; отряд вооруженных людей стал как будто подвигаться ближе. Иммада закрыла лицо концом шарфа и одним глазом следила за движениями наступающих.

Сбоку от вооруженных воинов Сентот выплясывал медленный танец, но и он почему-то притих.

— Теперь беги, — шепнул раджа Хассим, неподвижно глядя перед собой.

Секунду или две Джафир не шевелился, потом вдруг прыгнул, понесся по джунглям и сейчас же утонул в чаще, подобно пловцу, нырнувшему с высоты. Среди вооруженного отряда раздались удивленные восклицания, кто-то бросил копье, кто-то выстрелил, три или четыре воина ринулись в заросли, но скоро вернулись с виноватыми улыбками. А Джафир в это время уже бежал один по заброшенной тропинке с парангом [11] в руках и тучей мух над головой.

Склонявшееся к западу солнце бросало полосы света на темную тропинку. Он бежал скорым эластичным шагом, внимательно оглядываясь по сторонам и быстро дыша широкой грудью; на указательном пальце сжатой руки у него было надето изумрудное кольцо, словно он боялся, что оно соскользнет, улетит, будет вырвано невидимой силой или похищено злыми чарами. Мало ли что могло случиться… В мире много злых сил, могущественных заклинаний, страшных привидений. Посланцу князей и великих людей, несшему последний призыв своего господина, было не по себе в темном лесу. Мало ли что могло скрываться во мраке чащи? Солнце еще не село. Огибая лагуну, Джафир еще видел его лик сквозь листья деревьев. Но что, если Аллах сейчас призовет его и он умрет, не выполнив поручения?

На берегу лагуны, в двухстах шагах от «Эммы», он остановился и перевел дух. Прилив кончился и на большом расстоянии обнажил дно. Джафир прошел вперед по затопленному бревну и крикнул, чтобы прислали лодку; в ответ донесся окрик Иоргенсона. Солнце уже опустилось за прибрежные леса, и кругом насколько хватало глаз все было тихо.

Легкий ветерок пронесся по черной воде, и Джафир, на самом берегу, дожидаясь лодки, почувствовал легкую дрожь.

Тем временем Картер, измученный непрерывной тридцатичасовой работой по поднятию яхты, опустился на складное кресло миссис Треверс на «Отшельнике» и сказал преданному Васубу:

— Вели, чтобы сегодня ночью хорошенько сторожили, старик.

Потом он с удовлетворением посмотрел на заходящее солнце и заснул.

На носу «Эммы» возвышалась приподнятая над палубой площадка, откуда можно было видеть всю палубу и следить за движениями каждого матроса. Здесь можно было не бояться, что подслушают, хотя находившиеся на ней люди были, конечно, видны всем.

Солнце только что зашло, к величайшему удовольствию Картера, когда Иоргенсон и Джафир уселись рядом между брашпиль-битсов «Эммы» и на виду у всех, но недосягаемые, не скрываясь, но втайне, начали вести тихую беседу.

Каждый ваджский воин, находившийся на шхуне, чувствовал приближение решительного часа. Готовые к битвам и смерти и безразличные к тому, как они будут жить и как будут умирать, они сидели спокойно и не волнуясь. Не так обстояло дело с миссис Треверс, которая, запершись в рубке, мучительно размышляла о том же, хотя и на нее нашло такое отчаяние, что она почти готова была приветствовать любой исход.

Из всех бывших на боргу людей только она одна ничего не знала о совещании Иоргенсона и Джафира. Погруженная в беспокойные думы, она заметила только, что почему-то все звучи на «Эмме» вдруг замерли. Не слышно было ни шороха, ни шагов. Фигуры Иоргенсона и Джафира, шепотом совещавшихся друг с другом, у всех отбили охоту двигаться и говорить.

Сумрак окутывал эти две фигуры, похожие в своей неподвижности на изваяния интимно беседующих европейца и азиата. Сгустившиеся тени почти скрывали их, когда они вдруг поднялись, заставив забиться сердца зрителей. Но они не разошлись. Они продолжали стоять на месте, как бы дожидаясь полной тьмы, чтобы подобающим образом закончить свое собеседование. Джафир рассказал Иоргенсону всю историю кольца, — этого символа дружбы, созревшей и подтвержденной в ночь поражения, в ночь бегства из далекой страны, тихо спавшей под гневными потоками небесного пламени.

— Да, туан, — продолжал Джафир, — В первый раз оно было послано белому человеку в ночь смертельной опасности, как прощальный дар. И тогда, как и теперь, оно было вручено мне с наказом во что бы то ни стало спастись и передать кольцо в подтверждение моих слов. Я это сделал, и белый человек точно утишил бурю и спас моего раджу. Он не из таких людей, что уходят и забывают тех, кого однажды назвали своими друзьями. Мне было поручено только сказать последнее прости, но чары кольца были так сильны, что вызвали все силы белого человека на помощь моему господину. Теперь мне нечего сказать. Раджа Хассим ничего не просит. Но что из этого? По милости Аллаха все осталось по-старому, и сострадание всевышнего, и чары кольца, и сердце белого человека. Ничто не изменилось, только дружба укрепилась и любовь стала сильней после общих опасностей и долгой совместной жизни. Поэтому, туан, я не боюсь. Но как мне передать кольцо радже Лауту? Только передать, — мне больше ничего не надо. Если бы они пронзили меня у самых его ног, и то времени хватило бы. Но лес кишит воинами Тенги, бухта открыта, и мне не удалось бы дойти даже до ворот.

Иоргенсон, засунув руки в карманы пиджака, смотрел в землю и слушал.

Джафир был настолько встревожен, насколько он был вообще способен к тревоге.

— Аллах наше прибежище, — прошептал он. — Но что же делать? Неужели твоя мудрость ничего не подскажет, туан?

Иоргенсон ничего не отвечал. Он, по-видимому, ничего не мог подсказать. Но Аллах велик, и Джафир ждал, тревожно, но терпеливо. Он все еще надеялся. Наплывавшая из черного леса ночь скрывала их от внимательных глаз людей. Видя молчание Иоргенсона, Джафир начал говорить.

— Теперь, когда Тенга сбросил маску, Джафир не мог выйти на берег, не будучи атакованным, взятым в плен или убитым. Вернее всего — убитым, потому что он мог спасаться бегством по повелению своего господина, но не мог сдаваться живым. Во время своих странствований ему приходилось скользить, как тень, ползти, как змея, чуть что не пробираться под землей. Он никогда еще не попадал впросак. Его не остановили бы ни болота, ни трясина, ни большая река, ни джунгли. Все эти препятствия, скорее, помощники для того посланца, который умеет использовать их. Но тут была открытая бухта, и не имелось ни какого другого пути. При настоящем положении вещей каждый куст, каждый древесный ствол, каждая тень дома или забо|›л могла скрывать воинов Тенги или разъяренных пиратов Дамана, уже направившихся к поселку. Как ему пройти расстояние меж ду берегом и воротами Белараба, которые теперь, наверное, стоят на запоре и днем и ночью? Не только он, — любой человек i «Эммы» будет схвачен и сразу исколот пиками.

Он замолчал, с минуту подумал и проговорил:

— Даже тебе, туан, не удалось бы этого сделать.

— Верно, — проворчал Иоргенсон.

Когда, после долгого раздумья, он оглянулся, Джафира уж‹ не было. Он сошел с возвышения и, по всей вероятности, сидел где-нибудь на корточках в темном углу палубы.

Иоргенсон слишком хорошо знал Джафира и был уверен, что тот не будет спать. Он будет сидеть и думать, потом придет в ярость, как-нибудь выберется с «Эммы» и погибнет на 6epciy, сражаясь. Вообще он выкинет что-нибудь безумное, ибо выхода нет. Тогда Лингард ничего не узнает о плене Хассима и Им мл ды, ибо кольцо не достигнет его. Лингард ни о ком ничего но узнает, пока для всех этих людей не наступит конец. Следовало или не следовало Лингарду это узнать, Иоргенсон не мог |к — шить. О^ признался себе, что тут было нечто, чего даже он не зыл. Все было ненадежно, неверно, как и все вообще, относя щееся к жизни людей. Только относительно своей судьбы Иор генсон не сомневался. Он знал, что он сделает.