Влюбленная в море

Родни хорошо понимал, что все это было демонстрацией могущества. Разумеется, он не пытался тягаться в великолепии со своим прежним командиром, но все же довольно вздохнул, усаживаясь в глубокое кресло в торце стола. Затем взял с полированной столешницы маленький серебряный колокольчик и позвонил.

На зов в каюту вбежал парень по имени Хэпли, которого Родни определил в свои личные камердинеры. Этот рослый добродушный корнуоллец, тоже ходивший на «Золотой лани», после окончания экспедиции просил Родни взять его в услужение с пылом, который не мог не польстить начинающему капитану. У Хэпли было крепкое мускулистое тело и кулаки, глядя на которые каждый хорошенько подумал бы, прежде чем вызывать их обладателя на поединок. Но Родни знал, что эти же самые руки способны быть мягкими, как у женщины, а умение шить делало его самым завидным приобретением для джентльмена, любящего аккуратность.

Хэпли с сияющим видом появился в каюте. Он радовался покупке «Морского ястреба» и гордился кораблем не меньше, чем его хозяин. Родни тем не менее решительно настроился не допускать с Хэпли фамильярности. Для дисциплины вредно, если кто-то из команды станет пользоваться на корабле незаслуженными привилегиями.

— Попроси офицеров немедленно собраться у меня, — велел он сухо. — И пусть мастер Гиллингем придет тоже.

Он вспомнил о Френсисе в последний момент и решил, что будет полезно, если юноша с самого начала окунется в жизнь корабля. Если сэр Гарри задумал сделать из сына мужчину, пускай он работает наравне с остальными. Родни успел смириться с тем, что Френсис не только не сможет принести никакой пользы, но даже станет обузой, но он надеялся, что сумеет кое-чему его научить. А если ученье пойдет не впрок, это будет не его вина.

— Слушаюсь, сэр!

И Хэпли придвинул к столу тяжелые дубовые стулья, решив, что хозяин собирает офицеров на совещание. Родни хотел уже сказать ему, что приказ надлежит исполнять незамедлительно, но тут вспомнил, что потолок в каюте очень низкий, ниже, чем на «Золотой лани». Если он хочет поговорить с офицерами, они должны будут сесть или же им придется стоять, неестественно согнувшись, чтобы не упереться головами в деревянные балки. К тому же качка сделалась еще ощутимее. Волны так и бились в иллюминаторы.

Родни вновь возблагодарил Бога, что избавился от морской болезни. А вот неженка Френсис, конечно, даже не попытается сделать над собой усилие, чтобы превозмочь слабость.

За дверью послышались шаги, и Родни небрежно откинулся в кресле. Он был еще достаточно молод, чтобы играть роль капитана, как она ему представлялась: вести себя солидно, держать подчиненных на расстоянии и в то же время завоевывать доверие офицеров дружеским обращением.

Внезапно его охватила робость и даже некоторый страх, словно офицеры были ему не союзниками, а врагами. Но тут же заставил себя приветливо улыбнуться. Он намного опытнее каждого из них, за исключением разве что Барлоу, который на семь лет его старше и ходит по морям с одиннадцати.

Они уже входили в каюту — первым Барлоу, затем шкипер Хейлс, лейтенанты Гэдстон и Уолтерс, за ними кашляющий с отвратительной надсадой хирург Добсон. Медленно они заполнили каюту.

— Прошу садиться, господа. — Дверь осталась открытой, и Родни бросил на нее вопросительный взгляд. — Мастер Гиллингем пожелал присутствовать? — резко окликнул он, не скрывая раздражения, зная, что Хэпли стоит снаружи, и ответ «Он уже поспешает, сэр» нимало не смягчил закипавший в нем гнев. Черт побери! Следовало предвидеть, что этот Френсис будет заставлять себя ждать, хотя его каюта находилась за соседней дверью, а остальным офицерам было идти гораздо дальше. Но будь он проклят, если станет ждать мальчишку.

Родни повернулся к рассевшимся вокруг стола мужчинам.

— Я полагаю, все в сборе, — сказал он, — кроме мастера Бакстера, который сейчас несет вахту, и мастера Гиллингема, который, по-видимому, еще не закончил свой туалет. Я хочу воспользоваться случаем, чтобы в начале нашего пути обсудить с вами некоторые вопросы, которые касаются всех нас. Прежде всего, об отношении к матросам…

В дверях послышался шум, и Родни вскинул голову. Итак, Френсис наконец-то соизволил явиться! Видимо, он должен встретить его стоя. Какие бы неприятные чувства ни вызывал в нем этот юноша, он сын сэра Гарри, а без сэра Гарри «Морского ястреба» ему не видеть как своих ушей. Родни отодвинул стул.

— Добрый вечер, мастер Гиллингем, — сказал он. — Добро пожаловать в нашу компанию.

В каюте царил полумрак, солнце, проводившее их в плавание, снова ушло за низкие облака, а волны, плескавшиеся за иллюминаторами, загораживали тающий дневной свет. На миг Родни показалось, что Френсис меньше ростом, чем ему помнилось. А когда коснулся протянутой ему руки и ощутил в ладони теплые мягкие пальцы, его пронзило внезапное подозрение, от которого у него перехватило дыхание. Несколько мгновений он мог только изумленно смотреть в зеленые глаза на маленьком овальном лице, которое помнил слишком хорошо.

«Этого не может быть», — говорил он себе, не двигаясь с места. Но сомневаться не приходилось. В каюту вошел не Френсис, а Лизбет. Ее рыжие волосы были коротко острижены и гладко зачесаны со лба назад. Камзол из темно-синего бархата и короткая пелерина на атласной подкладке явно принадлежали Френсису, шпага, болтавшаяся сбоку, несомненно, была его шпагой. Надевшая одежду брата, занявшая его место, Лизбет, тем не менее, оставалась собой до самой последней черточки.

Родни в оцепенении стоял перед ней, безуспешно пытаясь обрести дар речи и справиться со своими чувствами. Лизбет заговорила первая.

— Спасибо за гостеприимство, мастер Хокхерст, — произнесла она негромко. — Я счастлив оказаться здесь, а мой отец шлет вам привет и желает, чтобы плавание, которое нам предстоит, оказалось успешным.

Затем она повернулась, прошла по каюте и скромно села на свободный стул у дальнего конца стола. Она ясно дала понять Родни, какого поведения от него ждет.

Родни был в полной растерянности, он так и не придумал ничего лучшего, как вернуться на свое место. Лизбет тем временем обратилась к офицерам.

— Господа, разрешите представиться, — сказала она. — Меня зовут Френсис Гиллингем, как мастер Хокхерст, наверное, уже сообщил вам.

Офицеры церемонно поклонились и, покончив с формальностями, переключили внимание на Родни, ожидая, что он продолжит свое выступление. О чем он говорил потом, Родни помнил плохо. Наверное, его мозг машинально формулировал, а голос озвучивал мысли, посетившие его утром. Но воодушевление, с которым он собирался донести до слушателей эти мысли, ушло безвозвратно, поэтому офицеры слушали его рассеянно, а кашель хирурга временами заглушал его речь.

Родни растерянно кончил, те, кто его слушал, вопрошающе обратили к нему бесстрастные лица. Родни произнес резко:

— Пока это все, господа. Я знаю, что у вас есть, чем заняться сегодня вечером.

Все поднялись, включая Лизбет, и потянулись к дверям. Родни сказал:

— Мастер Гиллингем, а вас я попрошу остаться.

Она молча остановилась и подождала, пока офицеры не выйдут из каюты и дверь за ними не закроется. Родни показалось, что в каюте сделалось еще мрачнее, и в этом сумраке он видел лишь смутное белое пятно вместо ее лица. Он сказал хрипло:

— Почему вы здесь? И где ваш брат? Что все это значит?

Лизбет приблизилась к нему и взялась руками за спинку стула.

— Прошу прощения, — проговорила она тихо, — что не сумела предупредить вас о своем появлении с глазу на глаз. Когда ваш человек пришел звать меня, я колебалась, как поступить — подождать или послушаться вашего приказа. Как видите, я послушалась.

Родни сжал кулак и ударил по дубовому столу:

— Это неслыханно! Я должен немедленно высадить вас на берег, отправить назад, — и лихорадочно огляделся, словно ожидая увидеть средства, которые позволили бы ему привести угрозу в исполнение.

— Кажется, это уже невозможно, — кротко ответила Лизбет, но он догадывался, что про себя она потешается над ним, прекрасно сознавая, что назад он не повернет. Прошло часа три с тех пор, как они вышли из Плимута с попутным ветром. Кроме того, вернуться назад в гавань, едва начав плавание, считалось самым дурным предзнаменованием.