Необыкновенный рейс «Юга»<br />(Повесть)

Незабываемо оригинальны были в период первой недели нашей невольной стоянки восход и заход солнца. Приближалось осеннее равноденствие, и поэтому ни перед восходом солнца, ни после его заката на небе не было тех длинных зорь, какие свойственны широтам умеренного и полярного пояса. Небосвод на востоке перед восходом солнца зарумянивался как бы неожиданно, разгорался быстро, всё ярче и шире опламеняя небосвод, и когда разгорался, наконец, до предела, сгоняющего с неба все звезды, из океана вылезал вдруг красный диск солнца, и над океаном начинался просторный, огромный, ни на что земное не похожий день. Вынырнув из розоватых утром вод океана, солнце уверенно и быстро поднималось по невидимой дуге к зениту самым кратчайшим путем. Поднявшись за шесть часов к зениту, оно так же по невидимой дуге, находясь почти на равном расстоянии от обоих полюсов, опускалось опять к западу.

Нырнув вечером в потемневший океан, солнце очень быстро потухало в нем и через какой-нибудь час на небосклоне совершенно стирались все следы его существования. Где-то над Америкой начиналось в это время утро, начинался трудовой день, а у нас начиналась ночь, отдых, покой и безрадостные сны по ночам о далекой земле, которая, как никогда до этого, стала вдруг для всех нас такой желанной.

Облака над океаном были во все эти дни бесформенные, без резких очертаний и без присущей им подвижности. Висели они большей частью над горизонтом и никогда не подступали к раскаленному диску солнца. Только перед закатом или восходом солнца громоздились они, иногда застыв в резко очерченном массивном оклублении или нависнув темной стеной над горизонтом. Проснувшись до восхода солнца или во время его восхода и праздно глазея на пустынные просторы дремлющего в утренней прохладе океана, мы часто любили искать среди не расплывшихся ещё под лучами солнца облаков разные существующие в природе формы.

В чистом утреннем воздухе перед восходом солнца осевшие в северо-восточной части океана облака всегда были почему-то особенно фигурны.

С изумлением, доходящим иногда до немого восторга, мы, не будучи даже художниками, часто видели в этих облаках необычайно красивые очертания гор, фантастических замков или гигантские фантастические фигуры птиц, растений и животных. Как из первозданного хаоса, перед нами в немой тишине как будто рос, двигался и перестраивался огромный циклопический мир, управляемый таинственным незримым художником и режиссером.

Однажды, когда мы, человек шесть, проснувшись раньше прочих, любовались разными фигурами из облаков, кочегар Забелин спросил вдруг:

— Ребята, а вы видели ведьму?

— Ведьму? А где ты нашел её?

— А вон, вон, — указал Забелин пальцем на крайнее справа облако, которое действительно приняло форму головы безобразной старухи с клыками в беззубом рту.

Когда все уже увидели фигуру старухи, кочегар Мешанькин, заметив подходящего к нам матроса Каурова, сказал вдруг:

— Нет, братцы, это вовсе не ведьма…

— Не ведьма?

— А кто же?

— Это, братцы, Каурова теща… Смотрите: и нос такой, и рот… Вылитая теща.

Кауров, у которого действительно была безобразная теща, искоса взглянул на фигуру из облаков, сердито буркнул короткое грубое ругательство по адресу расхохотавшегося Мешанькина и молча вернулся вниз на палубу. После этого случая каждое утро и вечер, когда показывались где-нибудь четко обрисованные облака, все начинали искать среди них тещу Каурова, или тещу какого-нибудь из тех кочегаров или матросов, у которых никогда ещё не было ни тещи, ни жены.

9

Спустя приблизительно дней десять со времени нашей невольной остановки мы стали замечать вдруг, что солнце начало заходить не за океан или обычные облака, а за далекую грозовую тучу на горизонте. Туча эта была так далека, что от нее не слышно было не только грома, а не видно даже молний.

Однажды ночью часа в два, когда все, кроме вахтенных, спали, пошел вдруг сперва чуть-чуть подкрадывающийся, а потом всё больший дождь. Спавшая на баке и где попало на трюмах команда с хохотом и веселой руганью стала перебираться с постелью в кубрики. Дождь прошел небольшой шквальной полосой и вскоре, постепенно затихая, прекратился. Этот неожиданный ночной дождь положил начало целому ряду дождей, а вместе с ними — и нашим надеждам на то, что дожди послужат, может быть, причиной изменения давления в атмосфере, и после дождей начнется хоть небольшой, — но спасительный для нас ветер. Утром следующего дня после дождя солнце вынырнуло не скоро и не из океана, а из как бы дремлющих на востоке обильно насыщенных облаков. Днем часов в десять в разных местах океана показалось несколько совсем не связанных между собой дождевых туч.

То ближе, то дальше от нашего неподвижного судна шел обильный дождь. Самые ближайшие явно грозовые тучи были далее десяти километров и за дальностью расстояния казались неподвижными и как бы намалеванными. То в одном, то в другом месте между этими тучами тянулись от океана и до верхушек этих туч по два, по три и даже по четыре более темных, чем сами тучи, смерча. Водяные смерчи, чуть утонченные посредине, казались гигантскими столбами, упирающимися в океан и подпирающими своими верхушками нависшие над океаном тучи. Ни единого шороха, ни единого звука не доносилось до нас со стороны этих грозно и стихийно разряжающихся невдалеке от нас сил природы. Появившиеся грозовые тучи на горизонте внесли явное оживление среди экипажа судна. Люди стали бодрее и веселее. Барометр, стоявший все время неподвижно, начал показывать на дождь.

Освеженный где-то дождевой прохладной водой или вспугнутый акулами, всего метрах в шестидесяти от судна быстро прошел часа в два дня огромный косяк крупной морской рыбы. Идущий почти на судно косяк рыбы площадью в квадратный километр был замечен вахтенным матросом с мачты. Он заметил его движение на такой глади океана километра за два до парохода и испугался. Вода в том месте, где двигалась рыба, как бы кипела. Матрос тревожно затрубил несколько раз в рожок, и вся команда и администрация судна почти до единого человека выскочили на палубу. Администрация кинулась сейчас же на эспардек и на мостик, а команда — по обыкновению на бак.

— В чем дело? — сердито крикнул старший помощник матросу на мачте, ничего не замечая на море. Матрос указал рукой по направлению хорошо видимого ему как бы кипящего пространства воды и ничтоже сумняшеся громко ответил:

— А вон там!.. Я не знаю, что оно!..Как будто кипит море!

Мы взглянули туда, куда указывал матрос, и хотя нам не так хорошо было видно, как ему, все же увидели, может, в километре от судна действительно как бы кипящее без всякой видимой причины море. По правде сказать, даже все мы, видавшие виды на суше и на море, разинули рты, увидев то, что показал нам матрос, и не знали, что думать. Недоумение наше рассеял, однако, все тот же матрос, на мачте. Ему с мачты и в бинокль было видно то, что творилось в километре от нас:

— Это идет рыба! — почти радостно крикнул он сверху всем нам на палубу.

Вскоре после того, как матрос известил нас, что это идет рыба, мы услышали как бы шум далекого дождя на море.

По мере приближения кипящей брызгами и пеною воды в море мы одновременно слышали и приближающийся к нам шум, но уже не дождя, а как бы шумного широкого водопада. Большая, как целое поле, площадь пенящейся и шумящей воды двигалась наискось корпусу парохода и должна была пройти за кормой. Мы как один бросились на ют. Ещё метров за полтораста нам стало видно, как из воды резво, шумно и быстро выпрыгивает и вновь бултыхается в воду, как в каком-то вакхическом всерыбном танце, огромное количество крупной и мелкой рыбы. Рыба прошла метрах в пятидесяти-шестидесяти от парохода. Несмотря на то, что мы должны бы были показаться ей чем-то необыкновенным, она, однако, прошла мимо нас так, как будто нас вовсе для неё не существовало. Никогда и никто из нас не видел еще такого количества такого шумного, радостного и плясового движения рыбы. Вся рыба, и большая и малая, как бы забыв обо всем на свете, была занята, казалось, только тем, кто кого перегонит, кто выше выскочит из воды и кто ловчее и хлеще, показав небу хвост, вновь нырнет в воду.