Волчье логово. Красная кокарда. Капитан Поль

— Что такое?

— Разве ты не слышишь?

— Ничего не слышу.

— Мне показалось, что кто–то зовет меня… Слышишь? Слышишь? Так и есть! Кажется, это голос Маргариты!..

— Выйди к ней, — сказал старик. — Мне надо побыть одному.

Поль бросился в другую комнату и услышал, как кто–то под окном в третий раз произнес его имя. Он побежал к двери, отворил ее и увидел Маргариту, уже выбившуюся из сил и упавшую у порога на колени.

— Сюда! Сюда! — закричала она с выражением величайшего ужаса на лице, как только увидела Поля.

ГЛАВА XV

Поль подхватил ее на руки; она была бледна и холодна, как мрамор. Он внес ее в первую комнату и посадил в кресло, потом пошел к двери, прикрыл ее и вернулся.

— Чего вы так испугались? — спросил он. — Разве вас кто–нибудь преследовал? И как вы попали сюда в такое время?

— Я, — прошептала Маргарита, — я в любое время дня и ночи бежала бы сюда… бежала бы до тех пор, пока земля несла бы меня… Я бы бежала, пока не нашла руку, которая может меня защитить… О, я бы бежала!.. Поль! Поль! Отец мой умер!

— Бедняжка! — ласково сказал Поль, прижимая Маргариту к груди. — Бедная моя сестренка! Убегала от мертвого и попала к умирающему. Оставила смерть в замке и нашла ее опять в хижине.

— Да, да, — Маргарита в ужасе всем телом прижалась к Полю. — Смерть там, смерть здесь! Но там умирают в отчаянии, а здесь… спокойно. О Поль, Поль, если бы вы видели то, что мне пришлось увидеть!

— Что же вы видели?

— Вы знаете, какой ужас испытал отец, увидев вас и услышав ваш голос?

— Да, знаю.

— Его без чувств перенесли потом в спальню…

— Это не моя вина. Я говорил с вашей матерью, а он услышал, — хмуро сказал Поль.

— Я понимаю, Поль, и не корю вас. Вы, наверное, слышали из кабинета весь наш разговор и знаете, что бедный мой отец узнал меня. Я не вытерпела и, когда его унесли, пошла в его комнату, не побоявшись гнева матери, чтобы еще хоть раз обнять дорогого мне человека. Дверь была заперта, и я потихоньку постучалась. Он, видно, в это время пришел в себя, потому что спросил слабым голосом: «Кто там?»

— А где же была ваша мать? — спросил Поль.

— Мать? Она ушла и заперла его, как ребенка. Я сказала ему, что это я, дочь его, Маргарита. Он узнал мой голос и велел мне пройти по потайной лестнице, которая ведет через маленький кабинет в его комнату. Через минуту я стояла уже на коленях у его постели, и он благословил меня. Да, он отдал мне свое родительское благословение… О, теперь я надеюсь, что судьба не будет ко мне так жестока!

— Да, теперь будь спокойна, — сказал Поль. — У тебя все будет хорошо! Плачь об отце, моя милая, но о себе тебе плакать нечего. Теперь ты спасена.

— О, вы еще не слыхали самого главного, Поль! Вы еще не слыхали! Выслушайте меня!

— Говори, говори, моя милая!

— Я стояла на коленях и плакала, целовала его руки… Вдруг, слышу, кто–то идет по лестнице. Отец, видно, узнал шаги, потому что быстро обнял меня в последний раз и сделал знак, чтобы я ушла. Я вскочила, но была так взволнована, что, вместо того чтобы выйти на потайную лестницу, попала в другой кабинет, без света и без выхода. Я ощупала стены и убедилась, что выйти мне невозможно. В это время кто–то вошел в комнату отца. Я замерла и боялась даже перевести дыхание. Это была моя мать со священником. Уверяю вас, Поль, она была бледнее умирающего!

— Да, нелегко вам пришлось! — сказал Поль вполголоса.

— Священник сел у изголовья, — продолжала Маргарита, все более воодушевляясь, — матушка стояла в ногах. Вообразите мое положение! И я не могла бежать!.. Дочь вынуждена была слушать исповедь своего отца! О, это ужасно! Я упала на колени, закрыла глаза, чтобы не видеть, молилась, чтобы не слышать, и все–таки против воли… — о, уверяю вас, Поль, против воли!.. — я видела, слышала… и то, что я видела и слышала, никогда не изгладится из моей памяти! Я видела, как отец, взволнованный своими воспоминаниями, со смертельно бледным лицом, приподнялся на постели. Я слышала… как он говорил о дуэли… о неверности своей жены!.. Об убийстве!.. И при каждом слове матушка становилась все бледнее и бледнее и, наконец, закричала, чтобы заглушить его слова: «Не верьте ему, батюшка!.. Он безумный… помешанный… он сам не знает, что говорит! Не верьте ему!..» Поль, это было ужасное, безобразное зрелище! Мне стало плохо, и я потеряла сознание…

— Вот и свершился суд! — воскликнул Поль. — И что же дальше, как же вы вышли из своей западни?

— Не знаю, сколько времени пробыла я без чувств, — продолжила свой рассказ Маргарита, — но, когда пришла в себя, в комнате было уже тихо, как в склепе. Матушка и священник ушли, а возле постели отца горели две свечи. Я открыла пошире дверь и посмотрела на постель: она вся оказалась накрыта покрывалом, под которым, вытянувшись, лежал мой отец. Я поняла, что все кончено! От ужаса я не смела шевельнуться и в то же время страстно хотела приподнять покрывало, чтобы в последний раз поцеловать несчастного моего отца, пока его не положили еще в гроб. И все–таки страх победил! Не помню, как спустилась по лестнице, — ступенек я не видела, потом куда–то бежала по залам, по галереям и, наконец, по свежести воздуха поняла, что я уже в парке. Я бежала как безумная! Я помнила, что вы должны быть здесь. Какой–то инстинкт… сама не понимаю, что это такое… что–то влекло меня в эту сторону. Мне казалось, что за мной гонятся тени и привидения. На повороте одной аллеи… не знаю, в самом ли деле это было или только мне так показалось… я вижу… матушка… вся в черном… идет тихо, бесшумно, как призрак. О, тут… страх дал мне крылья! Потом я почувствовала, что силы меня оставляют, и стала кричать. Добежала я почти до этих дверей… Знаете, я бы умерла, если б они не отворились. Мне все казалось… Тсс! — сказала она вдруг шепотом. — Вы слышите?

— Да–да, — ответил Поль, задувая лампу, — кто–то идет.

— Посмотрите, посмотрите, — продолжала Маргарита, прячась за занавесом и закрывая им Поля. — Посмотрите… я не ошиблась. Это она!

Дверь отворилась, маркиза вся в черном, бледная как тень, медленно вошла в дом, прикрыла за собой дверь, заперла ее на ключ и, не видя ни Поля, ни Маргариты, прошла во вторую комнату, где лежал Ашар. Она подошла к его постели, как перед этим к постели мужа, только священника с ней не было.

— Кто там? — спросил Ашар, открывая одну сторону полога.

— Я, — ответила маркиза, отдергивая другую половину.

— Вы, маркиза? — воскликнул старик с ужасом. — Зачем вы пришли к постели умирающего?

— Предложить тебе договор.

— Чтобы погубить мою душу?

— Напротив, чтобы спасти ее, Ашар, — продолжала она, нагнувшись к умирающему, — тебе уже ничего не нужно на этом свете, кроме духовника.

— Да, но вы не прислали мне вашего священника…

— Через пять минут он будет здесь… если только ты сам захочешь.

— Прошу вас, пошлите за ним! — сказал старик умоляюще. — Только поскорее, мне уже недолго жить.

— Да, старик… Но если я примирю тебя с небом, согласен ли ты за это успокоить меня на земле?

— Что же я могу для вас еще сделать? — проговорил умирающий, закрывая глаза, чтобы не видеть женщины, взгляд которой леденил кровь в его жилах.

— Тебе нужен только духовник, чтобы спокойно умереть, а мне, ты знаешь сам, что мне нужно, чтоб я могла жить спокойно.

— Так вы хотите погубить мою душу клятвопреступлением?..

— Напротив, я хочу спасти ее прощением.

— Прощение?.. Я его уже получил.

— От кого же?

— От того, кто один на свете мог простить меня.

— Но Морне не может вернуться с того света! — сказала маркиза голосом, в котором ирония смешивалась со страхом.

— Вы забыли, маркиза, что у него остался сын.

— Так ты тоже его видел? — удивилась маркиза.

— Да, да, я его видел! — подтвердил Ашар.

— И ты все сказал ему?

— Все.

— А документы о его рождении? — спросила тревожно маркиза.

— Я не мог их отдать ему, потому что маркиз был еще жив. Они здесь.