Человек, который вышел из моря

Ставро стоял в стороне и то и дело качал головой с сокрушенным видом, словно отвергал доводы своего друга. Конечно, у обоих приятелей был ко мне деликатный разговор, но они не знали, с чего начать.

– В общем, – опять заговорил я, – речь идет о неожиданно возникшей конкуренции со стороны новых продуктов, на которые вы только что намекнули?

– Да, и об очень опасной для нас конкуренции, если мы дадим себя обойти.

– Не имеете ли вы в виду то, что вам придется заменить гашиш кокаином?

– О, нет, никогда! – воскликнули оба в один голос. Это был крик души, и я понял, что и тот, и другой без особой радости рассматривают вторжение этих наркотических веществ в их торговлю.

– Однако, если, как вы говорите, гашиш больше не идет…

– Его покупают и будут покупать всегда, ибо феллах невосприимчив к этим фармацевтическим гадостям, он не сможет обойтись без своего наргиле, который курит со времен фараонов, но если мы хотим уговорить перекупщиков приобрести оставшийся у вас запас, прежде чем он испортится, придется предложить им и кое-что «другое».

Горгису претило произносить вслух слова «кокаин» и «героин», точно он их стыдился.

– Во-первых, – продолжил я, – мой запас отнюдь не пропадет, он может храниться бесконечно долго, во-вторых, я лишен возможности раздобыть упомянутые наркотики.

– У меня они есть… то есть они находятся в Германии, на заводах «Мерк», но их нельзя переправить подпольно. Надо, чтобы фабрика выслала их в порт, где их транзит не запрещен, и я подумал в связи с этим о Джибути.

– Это возможно, но, если, допустим, мне удастся получить разрешение погрузить их на мое судно, за мной сразу же будет установлено наблюдение. Нет, к такого рода контрабанде у меня не лежит душа.

– И у меня тоже, поверьте, но, если мы этого не сделаем, продать ваш гашиш не удастся. Все мои конкуренты продают его вместе с новыми продуктами. Вам придется поступить так, или вы все потеряете.

У меня не хватило духу отказаться от надежды совершить новые плавания и так глупо потерять капитал. Может быть, это и было той бедой, которую я предчувствовал. Ставро объяснил мне, что в общем-то речь идет о незначительной партии (около ста килограммов кокаина и героина), но благодаря этому он сможет взять у меня весь мой запас из расчета по три фунта за одну оку (один килограмм двести граммов). И я сдался.

Обе лодки подняли паруса и устремились к Суэцкому заливу. Теперь настал их черед рисковать, я же избавился от всех забот.

Поскольку мне уже нечего было опасаться, я поплыл с попутным ветром маршрутом пароходов, вдоль оси Красного моря, к Джибути.

Х

После восьми дней приятного плавания с попутным ветром я увидел архипелаг Ханиш. Мы подошли к нему на заходе солнца, когда ветер начал быстро ослабевать. Опасаясь штиля и встречных течений, которые вынудили бы меня включить мотор, я предпочел сберечь тот небольшой запас мазута, который еще оставался, а заодно дать своим людям и самому себе возможность ночного отдыха. Вероятно, истинной причиной, заставившей меня воспользоваться этой остановкой, было все же желание тщательно осмотреть пляж, к которому причалил негр, «вышедший из моря».

Ранним утром я отправился на сушу и вместе с двумя матросами дошел по берегу до хижины, брошенной двумя суданцами. На песке, обнажившемся в результате последнего прилива в новолуние, не было никаких следов. Таким образом, с тех пор как мы побывали здесь в прошлый раз, никто не останавливался на острове. Дальше, в глубине, все было стерто ветром. Я собирался уже повернуть назад, когда Кадижета, который ушел довольно далеко к восточной оконечности острова, стал подавать мне знаки. Я подбежал к нему, и он показал на небольшой кожаный мешочек, выцветший от яркого солнечного света и лежавший под бугорком, вроде тех, что образуются пред какой-нибудь преградой, останавливающей наносимый ветром песок. Мешочек был пуст, и его сторона, обращенная к земле, была вспорота.

Принадлежал ли он беглецу? Вряд ли, потому что напоминал сумочки, которые носят европейские женщины. Кажется, оправа была серебряной, но в сумке не было ничего, что позволяло бы определить ее происхождение.

На разрезанной стороне, несмотря на то, что кожа там совсем задубела, еще можно было различить выдавленные инициалы. Без сомнения, это были буквы А и В. Я взял с собой эту вещицу – и так поступил бы всякий моряк, подбирающий все, что найдет на берегу, – возможно, рассчитывая использовать когда-нибудь оправу… Инстинкт старьевщика присущ почти всем нам.

Мои матросы тоже набрали какого-то хлама, однако обладавшего своей таинственной историей, которая делает столь притягательными предметы, выброшенные на берег прибоем.

Я был далек от того, чтобы усмотреть какую-то связь между загадочным негром и этой сумочкой, оказавшейся в море вместе с пустыми ящиками, склянками и старыми швабрами.

Мне хотелось найти спасательный пояс, но его, конечно, смыло приливом. Поднявшись на борт судна, я бросил свою находку в сундук и забыл о ней, уже отдавая приказ о поднятии якоря.

Через два дня мы прибыли в Обок. Мне пришлось пробыть там дольше, чем я предполагал, из-за того что матросы после полуторамесячного отсутствия хотели повидать своих жен и коз. Наконец, когда прошли три нескончаемых дня и все вернулись на корабль, я отплыл в Джибути. Как только я сошел на берег, я отправился к Мэриллу узнать новости, то есть выслушать краткое сообщение о канканах и мелких происшествиях, случившихся за этот месяц. Входя в его темную контору, я с удивлением заметил негра, что-то царапающего в реестрах. Когда он поднял голову, чтобы сказать мне, что его патрон находится на плато, иначе говоря, в привокзальном квартале, у кого-то на партии бриджа, мне показалось, что курносое лицо этого человека мне знакомо, однако припомнить, где я его встречал, я не смог.

Он же, явно опасаясь, что я что-то вспомню, поспешил перехватить инициативу атаки, а скорее, в данном случае, обороны:

– Вы меня не узнаете, господин де Монфрейд? Я Жозеф Эйбу. Вероятно, мое имя ни о чем не говорит, ибо когда вы вызволили меня из исправительной тюрьмы в Асэбе, оно вам было неизвестно.

– Ах, ну да! Ты еще появился на борту моего судна в Суэце, но тогда ты назвался другим именем… Кажется так?

– Да, это действительно был я, и уверяю вас, что, если бы я вовремя не понял, какую гнусную роль хотят мне навязать, если бы из-за меня у вас возникли неприятности, я был бы в отчаянии. Когда меня послали на ваше судно, я не знал, о ком идет речь. Увидев вас, я почувствовал такой стыд за то, что мне предстояло сделать, что совсем потерял голову и рассказал вам одну историю в надежде уплыть вместе с вами.

– Значит, ты появился у меня на судне не по своей воле?

– Нет, но эта мысль пришла мне на ум, потому что я хотел избежать репрессий со стороны тех, кто послал меня за вами шпионить.

– И кого же я имел честь заинтересовать?

– Господина Троханиса, а также, по-видимому, полицию, где у него есть друзья… или были, ибо, насколько мне известно, он сидит сейчас в тюрьме…

– Как же ты оказался в Суэце в то время, да еще в такой почтенной компании?

– Что вы хотите? В Джибути мне не удалось найти подходящую работу… Я ведь человек образованный, я вел учетные книги и бухгалтерию самой крупной экспортной фирмы в Массауа…

– Да, да, я знаю, бухгалтерия открывает путь ко всему, если знать, как ею воспользоваться, но вернемся к Троханису.

– Итак, я не мог продолжать сортировать кожи, зарабатывая три франка в день, и кормить при этом четверых детей, поэтому я принял предложение Троханиса сопровождать его в поездках в качестве секретаря. Он пообещал мне десять фунтов в месяц.

– Очевидно, за такие деньги можно продать даже отца с матерью.

– О! Господин де Монфрейд, как плохо вы обо мне думаете! Голод – плохой советчик, но если веришь в Бога, то надо считаться с совестью. Я никогда не забуду то добро, которое вы для меня сделали. Если я и грешил иногда, то раскаиваюсь перед Богом, но я не могу упрекнуть себя в неблагодарности по отношению к вам…