Робер Сюркуф

— Даю вам честное слово, — ответил Сюркуф. — Однако прошу вас выслушать и мои условия. За время, пока я нахожусь среди вас, ни один человек не имеет права без моего на то разрешения ни подняться на борт, ни покинуть судно или предпринять что-либо еще, что угрожало бы моей безопасности, а, стало быть, могло бы подвергнуть опасности и вас. Мой корабль останется у вашего борта, чтобы контролировать выполнение моих условий. Срок перемирия истекаете восходом солнца. Как люди честные, пожмем в знак согласия друг другу руки.

Условия были приняты, и каждый скрепил свое согласие рукопожатием. Капитан Сарэлд подал знак, и музыка зазвучала с новой силой. Мужчинам и дамам дозволено было снова пройти на бак. Друзья и враги — все перемешалось в танце. Люди с «Сокола» выказывали себя перед дамами столь учтивыми и обходительными, что веселье не омрачилось всю ночь ни одним горестным вздохом.

Наконец, далеко за полночь, во время паузы, Сюркуф дал знак, что хочет говорить.

— Мадам и месье, — начал он. — Я намерен проститься с вами. Я благодарю вас за честь, которую вы оказали мне позволением принять участие в вашем празднике. Еще больше я благодарю вас за то, что вы не вынудили меня прибегнуть к оружию. Отклони вы мое предложение, многих из вас не было бы в живых, а это судно находилось бы сейчас как мой приз на пути во французский порт. Постарайтесь передать своим знакомым мою просьбу — не сопротивляться опрометчиво, завидев мой флаг. Судно, на которое я вступаю как враг, я покидаю только как победитель, а не то оно взлетит на воздух вместе со мной и со всем его экипажем. В этом и состоит секрет моей непобедимости. Англия давно уже причиняет моему отечеству тяжкие и невосполнимые беды, не гневайтесь потому, что я вынужден принимать ответные меры. Англия захватила у нас или уничтожила лучшие наши военные корабли. Не упрекайте же меня за то, если я тоже захватываю любое английское судно, которое повстречаю. Сейчас мы разойдемся с миром, вы мне нравитесь, и мне очень не хотелось бы повстречаться с вами снова в открытом море. Капитан Сарэлд может быть уверен, что его судно — единственный англичанин, которого отпустил Робер Сюркуф. Благодарите за это ваших дам. Прощайте!

Пять минут спустя «Сокол» уже мчался под полными парусами в открытом море. Капитаны вернулись на свои суда, убедившись на опыте, что у Франции есть моряк, рожденный для высоких свершений. Мол га о новом подвиге Сюркуфа полетела по всем морям.

Не прошло и недели, как в Пондишери пришло известие, что Робер Сюркуф захватил на широте Коломбо английское торговое судно. Вслед за тем он повстречался с двадцатишестипушечным корветом [30], попытавшимся отбить у него приз. Однако Сюркуф взял корвет на абордаж и привел оба приза во французский порт. Сообщение это, разумеется, отнюдь не способствовало уменьшению страха перед отважным морским капером. Губернатор Индии принимал против него самые решительные меры. Он посылал военные корабли, имевшие заданием схватить или убить Сюркуфа, он назначил за его голову высокую премию. Однако все эти усилия не имели успеха.

План Наполеона атаковать Англию в Индии потерпел крах из-за неспособности его адмиралов. А здесь один-единственный человек, командующий всего лишь небольшим кораблем, наводил страх на все индийские владения гордого Альбиона, страх, наносящий огромный ущерб английской торговле, ибо суда с дорогими грузами почти не отваживались больше заходить в охотничьи угодья Сюркуфа.

Но вот по южным морям пошли слухи, будто некий капитан, ярый приверженец Англии, отправился в Индию с каперским патентом, чтобы заработать назначенную за Сюркуфа премию. Корабль его назывался «Орел» — недвусмысленный намек на явное превосходство над «Соколом». У этого капитана по имени Шутер было весьма пестрое прошлое, и человеком он был, по слухам, скверным. Особенно же отвратительной была жестокость, с которой он добивался дисциплины на своем корабле.

Справедливость этих слухов подтвердилась очень скоро. Говорили, что Шутер захватил несколько малых французских купеческих судов. Экипажи их были лишены жизни, хотя попали в руки капера безоружными. Такая кровожадность противоречила всем уложениям международного права и вызвала осуждение всех здравомыслящих людей. Однако еще сильнее возросло возмущение, когда узнали, что Шутер ведет беспощадную войну вообще против французов. Он обшаривал острова и берега индийских морей и, обнаружив какое-либо поселение колонистов французской национальности, безжалостно истреблял их и их имущество. Рассказывали даже, что он особенно любил перед смертью самые изощренные пытки.

Последнее из таких злодеяний Шутер совершил в той части побережья острова Ява, что расположена против острова Бали…

В это время в маленькой яванской гавани Калима стоял на якоре небольшой бриг, на носу которого можно было прочесть название «Йорис Ханне». Судя по названию, это был «голландец», хотя тип его постройки заметно отличался от принятого в Нидерландах. Однако никого это ни в малейшей степени не интересовало: Калима в ту пору только начинала строиться, и у местных властей были куда более важные дела, чем проверять судовые бумаги какого-то маленького мирного кораблика.

Богатейшим колонистом в Калиме был некий Дэвидсон, имевший деловые отношения с капитаном «Йориса Ханне», который и жил в его доме, тогда как все остальные моряки оставались на судне.

Оба господина сидели на открытой веранде под раскидистыми кронами деревьев, заслоняющих стол от жгучих солнечных лучей, курили сигары и читали «свежие» газеты многомесячной давности. Европейские газеты попадали в те времена на Яву добрую четверть года спустя после выхода в свет.

— Послушайте, капитан, Наполеон провозглашен пожизненным консулом, — сказал Дэвидсон.

— Я уже прочел об этом, — отозвался его собеседник, которым был не кто иной, как Сюркуф. — Не удивлюсь, если из очередных газет мы узнаем, что он стал королем или императором.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно! Этот консул Бонапарт не из тех, кто останавливается на полпути.

— Ах, вы его почитатель?

— Отнюдь нет, хотя и признаю, что он — гений. Я служу своей родине и отдаю должное каждому, кто, не щадя сил, борется против Англии. Меня радует, когда Наполеон принимает правильные решения. Будь я сам консулом, одной из главнейших своих задач я считал бы создание сильного, внушающего уважение флота. У него есть лишь один реальный враг, и имя ему — Англия. Одолеть же этого противника можно только победой на море.

— Как делаете это вы в более скромных масштабах, капитан… Впрочем, захватывать мирные купеческие суда человеку ваших способностей, должно быть, сопряжено с некоторым преодолением самого себя.

— Почему? Вы находите, что мои действия похожи на пиратство? А знаете ли вы больших пиратов, чем англичане? Не у старой ли доброй Англии на службе сотни каперов? И что это за люди? Подумайте хотя бы о подлом Шутере! Что же нам, сложить оружие, чтобы нас, беззащитных, передушили, как кур? Да и не смог бы я этого сделать, даже если бы захотел. На моем корабле четыре десятка славных парней, которых я кормлю, я выплачиваю пенсии инвалидам, помогаю семьям погибших, поддерживаю колонистов. Защищаю и обеспечиваю средствами на жизнь миссионеров. Франции нет дела до этого. В Париже никто не обращает внимания на письма, в которых оказавшиеся на чужбине дети этой страны взывают о помощи. Что будем с ними, если Робер Сюркуф сложит оружие и лишит их своей поддержки?

Дэвидсон вскочил, чтобы пожать руку бравому моряку.

— Капитан, я знаю обо всем этом, — воскликнул он. — Ведь именно через мои руки проходят ваши щедрые дары. Франция и не представляет, какого верного и мужественного сына имеет здесь, в этом уголке Земли, и…

Дэвидсон прервался, потому что внезапно вошел матрос Сюркуфа. Матрос доложил, что вчера на восточной оконечности острова «Орел» напал на плантацию и забрал на борт священника.

— Кто сообщил об этом? — спросил капитан.