Черные Мантии

– Пока что речь идет о короле. Я бы охотно отвалил от трех до пяти сотен луидоров за то, чтобы быть принятым в Тюильри. Аудиенция может быть очень короткой, но с глазу на глаз.

– Значит, вы вышли на какое-то серьезное дело! – воскликнул маркиз, и глаза его заблестели.

– Однако, – продолжал Лекок, – своих луидоров я тратить попусту не люблю. Для всех, кто общается со мной, дорогой маркиз, гарантией может служить одно мое неизменное качество: я вовсе не филантроп. У меня нет никакого желания добывать богатство для вас, но добывая для вас богатство, я выигрываю очко для себя. Вы можете этим воспользоваться, если хотите.

– Хочу, – проворчал маркиз, – чтобы хоть раз в жизни вы выражались человеческим языком. Я ничего не могу понять.

– Я объясню, хотя для этого придется прибегнуть к алгебре. У меня нет патента, и осторожность не повредит. Я хочу сказать, что наш король, наделенный многими добродетелями, не лишен и некоторых слабостей. Среди слабостей короля наиболее заметной является его страсть высмеивать приверженцев легитимизма кстати и некстати…

– Ну, это уже из высокой политики, – прервал его маркиз улыбаясь.

– Это имеет касательство к нашему делу. Я сказал «страсть», и тут нет никакого преувеличения. Вот вы, к примеру, господин маркиз, пользуетесь при дворе настоящим авторитетом, только потому что притворились отступником от прежней веры…

– Господин Лекок!.. – возмущенно одернул собеседника Маркиз.

Позвольте продолжить. Я сказал: притворились – вы ни от чего не отреклись, это совершенно ясно. Политических ренегатов не бывает. Еще говорят: продались, но это вульгарное выражение тех, кого не покупают. Так вот, продавшиеся заговорщики никого не выдают королю, и его фанатичная вражда к легитимистам вынуждена довольствоваться тенями вместо реальности.

– Надеюсь, господин Лекок, вы не собираетесь меня оскорблять?

– Ни в коем случае, господин маркиз, я пытаюсь пояснить вам сущность моей идеи. Признаете вы, что главная слабость короля именно такова, как я ее описал?

– Пожалуй, если вам угодно…

– Да или нет? На моем деле вы можете добиться того, что от вас ускользало всю жизнь: богатства!

В пристальном взгляде господина Лекока, в его хладнокровном и решительном тоне, во всем его облике, наконец, была настоящая убедительность. Маркиз де Гайарбуа, поразмышляв какое-то время, ответил с видом наставника, вынужденного отрабатывать свое жалованье:

– Я могу вам дать по этому вопросу точную информацию. Король мною изучен основательно, и кое в чем вы действительно правы: он недолюбливает легитимистов, хотя старается побороть свое злопамятство. Республиканцы его беспокоят мало – он не верит в радикальную оппозицию. Более того, он верит, что радикальная оппозиция даже нужна его правительству. Во Франции любят настоящих королей. Наш король не со всем настоящий [25]. Среди его министров есть замечательные умы, и сам он достаточно умен, но между правительством и королем нет согласия по двум причинам: во-первых, король трактует политику как дело чисто семейное, как будто речь идет о процветании его собственного предприятия.

Он внезапно остановился. Господин Лекок, внимавший ему с исключительным интересом, сделал поощрительный жест головой.

– Золотые слова, господин маркиз. Я вижу в вас вчерашнего легитимиста…

– И завтрашнего республиканца, хотите вы сказать, – прервал его маркиз, открывая портсигар. – Вы ошибаетесь: я пойду пешком или посижу дома, но омнибусом пользоваться не стану.

Ладонь господина Лекока легла на руку гостя.

– Я уважаю верность убеждениям, – широко улыбаясь, произнес он. – Что наш король такой и сякой, значения не имеет, на пятнадцать минут аудиенции, необходимой для моего дела, он – король. И вы совершенно правы: бельмо на глазу у короля всего одно – предместье Сен-Жермен. Так в чем же дело? У меня есть средство успокоить эту боль, я знаю, как разрубить предместье на две части. – Как?

– Очень просто. Как разрубает гильотина? Голова катится в одну сторону, тело – в другую. От человека остаются два немых куска.

Король не жалует выдумок.

– Выдумки тут ни при чем, просто у меня широкие понятия О чести. Вернемся к Черным Мантиям.

Маркиз, державший в одной руке сигару, в другой спичку, застыл от изумления и, глянув на Лекока, спросил:

– Так это политическая организация?

– А сколько бы вы за это дали?

Гайарбуа залился краской и стал зажигать сигару, чтобы скрыть смущение.

– Вы – оттуда! – отчеканил господин Лекок.

В разговорном языке словечко «оттуда» перестало быть намеком, смысл его был доступен всем: из тайной полиции.

Краска на лице аристократа сменилась бледностью.

– Глупых профессий не бывает, – продолжал господин Лекок. – Я это понял давно. Парижский лес – мои угодья, изученные мной насквозь: я знаю всех охотников и всю дичь. В моих кущах диковинные нравы, я знаю зайцев, которые выслеживают псов… вы не поверите, мой дорогой, как много есть мошенников, способных вас переиграть. Полковник, только что почивший в бозе, в течение шестидесяти лет вертел всеми ищейками Европы. Он умер в своей постели, и я надеюсь, официальные власти почтят своим присутствием торжественную церемонию его похорон.

– Вам угодно его не выдавать?

Он был лучшим клиентом моего агентства и… может быть… Улыбаетесь? Ведь это я вам на него указал. Вы только и делаете, что ищете, и не находите ничего; я не ищу, но нахожу: что может быть страннее этого? Вы подумали, что это политическая организация? Да ничего подобного! Но сие вовсе не означает, что в ней не состоят политики. Именно в ней я нашел орудие, которое вас сделает префектом, а меня, если мне захочется, министром.

– Ваше превосходительство, – вымолвил маркиз, сумевший придать своему тону прежнюю насмешливость, – вы так и будете до конца беседы вводить меня в курс дела параболами?

– Про свое орудие я доложу вам отчетливо и ясно: это – герцог…

– И герцог тоже…

– Тем лучше, что и герцог тоже! Дорогой маркиз, фирма Лекокa – это паутина, раскинутая над всем Парижем с его пригородами и даже дальше. Окружность та же, что у вашей префектуры, но у вас работают наемники, которые приходят и уходят, а фирме Лекока служат преданные ребята, добывающие мне деньги. Разница большая. Поначалу я тоже не верил в таинственную организацию. Не верить – глупейшая привычка, нет ничего идиотичнее атеизма. Вера дает шанс. Однажды ветром ко мне принесло обрывок фразы, кабалистический пароль для входа в склеп: «Будет ли завтра день?»

– «Будет ли завтра день?» – повторил маркиз. – Где же я это слышал?

– Да повсюду! Песни и пароли быстро обесцениваются в Париже. Опасной фразой уже играют ребятишки. Но разве кинжал теряет остроту, если им играет малыш? «Будет ли завтра день?» Эту фразу я услышал от одного из малышей, она привела меня к жене банкира-миллионера, не отказывающей в свиданиях бывшему секретарю своего супруга. Черных Мантий нет, кроме тех, что у меня в руке! Однако этот самый секретарь живет в квартире вместе с парой вертопрахов, что пишут мелодрамы, а деньги занимают у маклера, торгующего старьем, маклер опекает учительницу музыки, чья мать, наполовину чокнутая, владеет боевой рукавицей. Внимание! Это вторая веха: боевая рукавица в нашей истории еще важнее, чем пароль. Притом заметьте, что учительница музыки – дульцинея бывшего секретаря, которая дает уроки дочери жены миллионера…

– Черт возьми! – вскричал маркиз, вытирая пот со лба. – Что за белиберду вы несете? Я перестаю что-либо понимать, предупреждаю вас!

– Это цепочка, – спокойно пояснил Лекок.

– Куда она ведет, ваша цепочка?

Она ведет к неожиданности, чуть ли не романической. Вы способны увлекаться шедеврами? Я иду по следу монументального ограбления.

– Значит, мы удаляемся от политики?

Как знать, дорогой маркиз, как знать! Я вынашиваю шедевр, это преступление распустится удивительными цветами. Оно сделает целую эпоху – ограбление с прологом, эпилогом и множеством разветвлений, и совершат его настоящие артисты, мастера своего дела: они хорошенько откормят кассу, прежде чем ее скушать. Так именно поступают гурманы с гусиной печенкой – растягивают, чтобы поплотнее набить ее трюфелями. Оно разыграется как по нотам, это ограбление, оно станет настоящей битвой, рассчитанной алгебраически, как военный маневр о предусмотренными запасными ходами. Феерическая драма! Тридцать шесть картин и сотни две персонажей! Нет, честное слово, прогресс делает большие успехи – такое ограбление по сравнению с прежними все равно что мощный локомотив рядом с заезженной почтовой клячей. И представьте себе, я видел, как оно готовилось, я присутствовал на репетициях и я осуществлю его постановку на сцене. Это мой шедевр, слышите! И одним моим словом может быть разрушена вся эта великолепная постройка.