Затерянная земля (Сборник)

И Младыш поклялся отмстить за всех.

Было это в одну из ночей того переходного времени, когда тропический климат Северной Европы сменялся ледниковым периодом. Но память о тепле осталась в душе человечества и после того, как оно рассеялось из своей северной родины по всей земле, и сохранилась в виде неугасающего предания о рае земном. На севере человечество пережило свое первое детство, и память о нем — источник глубокой тоски, сложившей легенду об утраченной блаженной земле. Даже звери, которые тоже по-своему грезят — безумно и слепо, — хранят память о первобытном невинном состоянии мира до нашествия холода; память эта сказывается простодушием, с каким они поедают друг друга.

Зима

А ночь все тянулась. После полуночи на короткое время выглянула полная луна и слабо осветила огромные тучи, обложившие вселенную. Но вскоре они снова поглотили светило, и опять стало темно, как в подземной пещере; дождь усилился и заливал потоками останки первобытного леса. В эту ночь с неба низвергался настоящий водопад, косой и неистовый, и разливался по земле озерами, размывавшими ее до самых недр.

Младыш слышал, как вода собиралась на горных вершинах и катилась вниз, между скалами и деревьями, врывалась, с колоколоподобным гулом бездны, в пещеры или вырывалась из них, с глухим треском сокрушала скалы и ломала деревья. Ни один звук больше не говорил о бегстве и бедствии зверей.

Небо, бичевавшее землю — насколько хватал глаз, и людей, и зверей, — беспрерывными, гибельными дождями, уплотнившееся, как бы в предзнаменование вечного мрака, холодное, теперь как будто собиралось с силами для последнего, всесокрушающего потопа, который поглотил бы целиком всю землю. Замерзшие стволы пальм звонко стукались друг о друга, валясь в кучу под шумным напором вод; с гор плыли целые острова из поваленных деревьев с переплетенными голыми корнями. Небо ревело дождем.

Как холоден был этот дождь! Его ледяное дыхание врывалось в световую пещеру под выступом скалы, и даже огонь, ярко озарявший непрерывно струящиеся водяные стены этой пещеры, отступал перед этим ледяным дыханием. Люди у костра корчились и дрожали в тревожном сне; некоторые просыпались и ворчали на черные потоки, обступавшие их, словно стенки колодца; но бессилие и неспособность подолгу сосредоточиваться на чем-нибудь заставляли этих людей опять укладываться; они закрывали голову руками, глубоко вздыхали и снова засыпали, полумертвые от холода.

Долгая то была ночь!

Младыш поддерживал костер и поглядывал на дождь глазами, которые все яростнее сверкали под нависшими бровями. Сердце его ожесточалось, и он скрежетал зубами на непогоду. Но так как ничего нельзя было с нею поделать, он переносил энергию своего гнева на обтесывание нового кремневого топора.

Незадолго до рассвета дождь начал стихать и, наконец, совсем перестал. Все звуки как-то особенно гулко стали отдаваться в воздухе; на целую милю вокруг слышно было, как шумела вода, стекая с гор, и как булькало в лесных болотах. Все звери замолкли. Люди под скалой впали в забытье, спали тяжелым сном без снов. В лесу, между мокрыми поломанными и опрокинутыми деревьями, начало понемногу светлеть; небо проступало из ночной темноты бледное и пустое.

Было совсем тихо и безветренно, но очень холодно. В воздухе стоял сырой запах размытой дождем земли. Лес съежился и притих в ожидании последнего удара.

Перед самым восходом солнца, утреннюю зарю заволокли новые полчища свинцовых туч, которые, множась на лету, покрыли все небо. Воцарилась жуткая темнота, и на мгновение все вокруг замерло. Младыш, затаив дыхание, наблюдал эти новые тучи; таких черных и грозных он еще не видывал.

Вдруг из черной бездны сверкнул холодный, синий, всеохватывающий огонь и превратил тучи в огненно-белые громады гор, в доходящий до зенита неба хаос вершин и пропастей, и вслед за молнией грянул гром, короткий раздирающий удар. В тот же миг туча разорвалась и стремительно обрушилась на землю, но уже не водными потоками, а белыми хлесткими камнями — градом.

На землю сыпались ледяные зерна; туча с визгом открыла пальбу по размытой, разрыхленной земле.

Гром вспугнул все живое. Из лесу доносилось многоголосое сдавленное стенание. Звери, долго уже боровшиеся с водой в затопленных долинах, олени вперемешку с тиграми — последним судорожным усилием вынырнули из волн навстречу молнии, которая ослепила их, и погрузились навсегда. Далеко-далеко единорог разбудил в ущелье многоголосное эхо, испустив короткий отчаянный рев, словно вырвавшийся у него из самого сердца, а немного погодя, затрубил где-то еще дальше и еще исступленнее; животное совсем обезумело и яростно мчалось по лесу.

Спавшие под скалой проснулись и, как один человек, пали ниц перед громом, вопили, лепетали, хныкали и гладили землю, умильно прося себе пощады. Но поплакав и полежав некоторое время во прахе и видя, что удар не повторяется, они успокоились и подползли поближе к костру. Они впивались в огонь своими кроткими, еще влажными от слез глазами и дрожали от благодарности за милость огня, дававшего им тепло и свет; они протягивали к нему руки, бессознательно жуя губами, словно ели, — так им было хорошо, — и с глубокой благодарностью кивали ему головой. Ах! Огонь был их господин и единственный друг. Потом они принялись усердно почесываться, а затем запустили зубы в свои яблоки, с которыми не расставались даже во сне, начали жевать и перебраниваться, — одним словом, опять были счастливы, избежав уничтожения. Они не дали себе труда даже хорошенько поглядеть на то белое, что усыпало землю поодаль от них; там было, конечно, очень скверно, а тут, у огня, так славно, и пока еще не было нужды выходить туда, — день еще не наступил. Тепло скоро опять сморило их; они стали зевать, потягиваться, и один за другим опять повалились на землю, свернулись каждый на своем належанном сухом месте, и вскоре опять весь круг спал.

После града выглянуло солнце. Под его лучами белые ледяные зерна быстро исчезали с поверхности земли, — таяли и испарялись. На короткое время солнечный свет залил затопленные леса, как будто солнце желало проверить работу разрушительных сил. Но вскоре над землею навис густой туман, и в утренней тишине по мокрому лесу пошел какой-то странный робкий скрип и трепетание.

Что-то такое совершалось, что-то втихомолку подкрадывалось, что-то новое, еще неведомое! И вся природа замерла в безмолвном ожидании; земля покорно отдавалась во власть неведомой беды. Холод овладевал миром.

Тут Младыш не выдержал. Гнев, копившийся в нем месяцами под этими немилосердными ливнями, вырвался наружу. Он чувствовал, что совершавшееся теперь в лесу было последним убийственным нападением; пора было остановить этого разбойника и убийцу! Он, Младыш, отправится на поиски того, кто выгоняет людей из жилищ, топит животных и опустошает землю; Младыш заставит его показаться!

Юноша снял с топорища дрянной старый кремень и прицепил новый, только что точенный; затем он поправил костер и хорошенько прикрыл огонь хворостом, чтобы хватило надолго; теперь все готово, — в путь! Он ласково взглянул на своих братьев, которые лежали вокруг костра, вздрагивая во сне и съежившись всем телом; даже пальцы на ногах у них скрючило от холода. Младыш чувствовал, как был привязан к ним; ведь именно их беспечность, забывчивость и легкомыслие заставляли его выступить на их защиту. Не должны они мерзнуть, не должны погибать! Младыш сделал перед своею грудью какой-то знак топором, как бы посвящая себя своей судьбе, затем, крадучись, отошел от скалы и пустился в путь.

В лесу холод так и жег тело. В тихом утреннем воздухе как будто разлит был невидимый яд. Младыш растерялся и пустился бежать; бежал долго, куда глаза глядят, по лесу, то перепрыгивая через опрокинутые деревья, то проползая под ними. Земля в лесу превратилась в какое-то жгуче-холодное месиво, обжигавшее ноги Младыша, когда он погружался в него, а поверхность была усеяна длинными, светлыми и острыми осколками-льдинками, которые заставляли Младыша дико подпрыгивать, как ужаленного. Долго мчался он, не помня себя, ничего не видя и не соображая, вытянув вперед руку с топором. Но бессознательно он забирал все выше по склону горы, чтобы достичь места, где было поменьше воды и где было удобнее оглядеться.