Восемь

Камиль осторожно тронул машину. Колеса ухоженного черного лимузина въехали на грубое покрытие. Я почувствовала, как мост зашатался под нами.

— Вы не поверите, но в разгар лета эта речка пересыхает, превращается в болото на весь жаркий сезон, — сообщил Камиль.

Он говорил шепотом, словно боялся, что звук его голоса окажется той самой соломинкой, которая переломила спину верблюда, и мост под нами рухнет.

— Как долго продолжается жаркий сезон — минут пятнадцать? — спросила я.

В горле у меня пересохло от страха. Машина продолжала ползти вперед.

Бревно или что-то в этом духе с силой ударилось об опору внизу, и мост содрогнулся, как от землетрясения. Я вцепилась в подлокотник и не отпускала его, пока машина не остановилась.

Только когда передние колеса «ситроена» выехали на твердую почву, я решилась перевести дыхание. А когда и задние колеса коснулись земли, сумела расслабить пальцы. Камиль остановил машину и посмотрел на меня, ухмыляясь во весь рот от облегчения.

— Женщины часто просят мужчин немного покатать их по магазинам, — сказал он.

Дно долины выглядело слишком топким, чтобы выдержать машину, и мы оставили ее на каменном выступе возле моста. Болото, заросшее высокой грубой травой, пересекали козьи тропы. Можно было разглядеть следы их копыт на влажной почве.

— Хорошо, что на мне подходящая обувь, — сказала я, печально глядя на свои босоножки, состоявшие из одних только золотистых ремешков.

— Разминка на свежем воздухе пойдет вам на пользу, — заметил Камиль. — Женщины кабилов ходят пешком, причем с ношей в шестьдесят фунтов за спиной, — ухмыльнулся он, глядя на меня.

— Я должна верить вам, потому что мне нравится ваша улыбка, — сказала я ему. — Не могу придумать никакой другой причины.

— Каким образом можно отличить бедуина от кабила? —спросил он, когда мы шагали по влажной траве.

— Это что, местная шутка?

— Нет, я серьезно. Бедуина можно отличить по тому, что он не показывает зубы, когда улыбается. Показывать задние зубы и вовсе неприлично — считается, что это может накликать беду. Понаблюдайте за Эль-Марадом и увидите.

— Так он не кабил? — спросила я.

Мы брели по пологому берегу реки, уже сгущались сумерки. Впереди маячил Айн-Каабах, озаренный последними лучами солнца. На лугах, которые простирались перед нами, пестрели лиловые, желтые и красные цветы, с наступлением темноты они уже складывали лепестки.

— Этого никто не знает, — ответил Камиль. — Он пришел в Кабил много лет назад и поселился в Айн-Каабахе. Понятия не имею, откуда он взялся и чья кровь течет в его жилах.

— Я смотрю, вы не очень-то жалуете его, — заметила я. Камиль некоторое шагал молча, потом проронил:

— Трудно любить человека, который ответствен за смерть твоего отца.

— Смерть! — вскрикнула я и прибавила шагу, чтобы нагнать своего спутника.

Одна из моих босоножек соскользнула и потерялась в траве. Камиль остановился и подождал, пока я разыщу ее.

— Что вы имеете в виду? — спросила я, снова выбираясь на тропу.

— У них был общий бизнес, у моего отца и Эль-Марада, — ответил он, пока я надевала босоножку, — Мой отец отправился в Англию торговать, но на улицах Лондона его ограбили и убили.

— То есть лично Эль-Марад в этом не замешан? — спросила я, поравнявшись с ним.

— Нет, — сказал Камиль. — Он даже оплатил продолжение моей учебы из доходов от доли в бизнесе, принадлежавшей моему отцу, так что мне не пришлось возвращаться из Лондона и прерывать обучение. Но дело он оставил себе. Я ни разу не написал ему и пары слов благодарности. Именно это я имел в виду, когда говорил, что он удивится, увидев меня.

— Тогда почему вы считаете, что он ответствен за смерть вашего отца? — не отставала я.

Было видно, что Камилю не хочется говорить об этом. Каждое слово давалось ему с трудом.

— Не знаю, — пробормотал он тихо, словно пожалел, что обвинение сорвалось у него с языка. — Возможно, мне просто хочется так считать.

Больше мы не проронили ни слова, пока пересекали долину. Дорога к Айн-Каабаху вилась вокруг горы. Подъем от подножия до вершины занял полчаса, последние пятьдесят ярдов мы шли по широким ступеням, выбитым в камне и отполированным множеством ног.

— Чем местные жители зарабатывают себе на хлеб? — спросила я, когда мы наконец поднялись на вершину.

Четыре пятых территории Алжира занимала пустыня, отсутствовал лес, для сельского хозяйства были пригодны лишь две сотни миль вдоль берега моря.

— Они ткут ковры и делают серебряные украшения на продажу, — ответил Камиль. — В горах много драгоценных и полудрагоценных камней — сердолик, опал, порой попадается бирюза. Остальное привозят с побережья.

Деревня Айн-Каабах располагалась по обеим сторонам грязной дороги. Мы остановились рядом с большим домом под соломенной крышей. Аисты свили на трубе гнездо, на крыше видны были несколько жердочек.

— Здесь живут ткачи, — сказал Камиль.

Когда мы шли по улице, солнце уже полностью скрылось за горизонтом. Наступили восхитительные лиловые сумерки, однако в воздухе повеяло холодом.

На дороге виднелись несколько тележек с сеном, с десяток осликов и небольшое стадо коз. Я подумала, что тележки, запряженные ослами, куда удобнее для поездок по горам, чем роскошный « ситроен ».

Камиль остановился перед большим домом на краю деревни и некоторое время молча смотрел на него. Как и все дома —

в селении, этот был оштукатурен снаружи, но выделялся размерами и широким балконом на весь фасад. На балконе какая-то темнокожая женщина в цветастом наряде выбивала ковры, рядом с ней сидела маленькая девчушка в белом платьице и фартуке. Золотистые локоны девочки были завязаны в тонкие хвостики, которые падали ей на плечи. Завидев нас, она сбежала вниз по наружной лестнице и подошла ко мне.

Камиль окликнул ее мать, оставшуюся на балконе. Та некоторое время молча разглядывала его, потом увидела меня, заулыбалась, продемонстрировав несколько золотых зубов, и скрылась в доме.

— Это дом Эль-Марада, — сказал Камиль. — А та женщина — его старшая жена. Эта девочка — очень поздний ребенок, все думали, что старшая жена уже не может родить. Считается, что это знак Аллаха, таких детей называют избранными.

— Откуда вы все это знаете, если десять лет не были на родине? — спросила я. — Девочке лет пять, не больше.

Пока мы шли к дому, Камиль взял малышку за руку и с нежностью посмотрел на нее.

— Я никогда не видел ее прежде, — признался он. — Однако я слежу за тем, что происходит в Айн-Каабахе. Рождение этой девочки — большое событие для деревни. Жаль, что я не догадался привезти что-нибудь для нее. Едва ли она виновата в том, что у меня не сложились отношения с ее отцом.

Я порылась в сумке — вдруг там найдется какой-нибудь подходящий подарок. Неожиданно под руку мне попалась пластиковая фигура из карманных шахмат Лили — белая королева. Она выглядела как миниатюрная куколка. Я вручила малышке белую королеву. Девочка пришла в восторг и тут же побежала в дом показать игрушку матери. Камиль благодарно улыбнулся мне.

Вышла женщина и пригласила нас зайти в темный дом. В руке она держала шахматную фигурку и что-то быстро говорила Камилю на берберском, то и дело поглядывая на меня. Должно быть, она расспрашивала обо мне, потому что время от времени женщина легонько касалась меня изящными тонкими пальцами.

Камиль сказал ей несколько слов, и она ушла.

— Я попросил ее позвать мужа, — объяснил он мне. — Мы можем пойти в лавку и подождать там. Одна из жен принесет кофе.

Лавка оказалась большой комнатой, занимающей большую часть первого этажа. Вдоль стен стояли длинные рулоны ковров. Другие ковры, мягкие и пушистые, были расстелены на полу, свешивались со стен и были развешаны на балконе. Скрестив ноги, мы устроились на полу. Вошли две молодые женщины, одна несла поднос с самоваром и чашками, другая — маленький столик. Они поставили столик перед нами, а поднос — на столик и налили нам кофе. Женщины хихикали, поглядывая на меня, и быстро отводили глаза. Через минуту они, закончив с работой, вышли из комнаты.