Черные Мантии

– В тюрьме! За что, Мишель?

– За то, – несколько смутившись, отвечал наш герой, – зато, что я хотел разбогатеть с одного удара, вот за что.

И тут же поспешил добавить:

– Не подумай, что я так уж привязан к деньгам, алчности за мной как-то не замечалось. Я хочу стать богатым ради тебя, Эдме.

– Ради меня – не стоит, – сурово отрезала девушка. – Мне богатство не нужно.

– Как же не нужно? А ваш долг…

– Да, да, мальчик, наш долг! – раздался от двери дрожащий голос. – Я так надеюсь, что ты станешь богатым!

Они обернулись: в дверях стояла госпожа Лебер – босиком. Эдме бросилась к матери и на руках отнесла ее в постель. Старая дама сухо кашляла и удивлялась:

– Как я там оказалась? Но он ведь говорил про богатство, да?

Эдме притворила дверь, оставив Мишеля в комнате одного.

Он подошел к окну. Творческая мастерская напротив, обходившаяся без занавесок, являла привычную картину: Этьен и Морис яростно жесткулировали. Наш герой, ласково улыбнувшись, подумал: малыши. Себя он, разумеется, считал человеком взрослым и рассудительным. Вошла Эдме, из-за двери слышался крик больной:

– Лампу и пяльцы! Я хочу поработать!

В глазах девушки стояли слезы.

– Бедная мама! С головой у нее совсем плохо. Мишель, снова усевшись, сказал:

– Именно потому нам и нужно богатство. От золота такие болезни проходят.

– Поговорим о тебе, Мишель, и поговорим серьезно.

– Для этого я и пришел сюда, дорогая. Я могу быть деловым человеком, когда захочу. Мне не терпится сообщить тебе о своей удаче: я безумно влюбился в прелестную, но бедную девушку, и вдруг оказалось, что моя девушка очень богата, хотя и не подозревает об этом…

– Надо полагать, сведения получены от господина Лекока?

XXVI

ШКАТУЛКА

Лицо Мишеля расплылось в счастливой детской улыбке.

– Моя будущая женушка, – шутливо продолжил он, – имеет полное право подозревать меня в корыстных расчетах: вдосталь набегавшись, я вернулся к ней, привлеченный таинственным ароматом ее богатства. – Мишель, перестань шутить. Объясни мне наконец в чем дело!

– Я и стараюсь объяснить, мой ангел. Сейчас ты убедишься, что поведение господина Лекока, в сущности, вполне логично. Не находишь ли ты, что Бланш слишком молода для него?

– Разумеется, нахожу, – с легкой усмешкой ответила девушка. – Но речь сейчас не про Бланш.

– Речь сейчас про тебя. Господин Лекок, узнав из своих источников о богатстве, которое тебе принадлежит, и, видимо, желая иметь законное право отвоевать твое богатство у тех, кто его удерживает… О, ты еще не знаешь этого человека!

– Да где оно, это мое богатство? – вышла из терпения] Эдме. – И кто, интересно, его удерживает?

Мишель впал в задумчивость.

По ту сторону двора, вон там, – заговорил он, указывая пальцем на голое окно молодых авторов, – живут два моих дружка, которых ты хорошо знаешь. Они, конечно, с приветом, но совсем чуть-чуть, не больше, чем все прочие парижане. Ребята помешались на идее создать пьесу из реальной жизни, так многие драматурги делают, в этом что-то есть. Так вот, они стали строить свою городьбу вокруг нас с тобой, вокруг дома Шварцев, вокруг всяких прочих вещей, нам с тобой хорошо известных… а может, они докопались уже до каких-то секретов, которых мы не знаем. Я одно время работал с ними и, странное дело, среди груды всяких гипотез, какими они орудовали, по– стоянно повторялся один и тот же конфликт – между Олимпией Вердье и Софи. Софи – это ты, Олимпия Вердье – моя мать. Моей тайны они не знают, и совершенно не понимают моей матери, которая доверяет свое сердце только Богу. Но суть не в этом, а в том, что информация господина Лекока подтверждает одну из их гипотез – о неправедности богатства барона Шварца… Барон Шварц – человек ловкий, я могу ручаться только за свою мать… Так вот, когда моя мать выходила за него замуж, у него было уже четыреста тысяч франков.

Четыреста тысяч франков! Именно четыреста тысяч? – девушку, казалось, поразила сама эта цифра. – Прошу тебя, Мишель, рассказывай, ничего не скрывая!

– Господин Лекок, – продолжал наш герой с видом человека, решившегося выложить наконец всю правду, – утверждает, что незадолго до свадьбы Шварц принял от него приглашение на ужин в одной из гостиниц Кана.

– Кана! – эхом отозвалась приходившая все в большую тревогу девушка.

– В тот день господин Шварц был очень голоден – ему не на что было купить себе еды.

После некоторого молчания Мишель промолвил:

– Я мечтаю о семье: мы с тобой и наши матери. Какое мне до всего остального дело? – И добавил с внезапной горечью: – Моя мать не похожа на несчастную женщину, а у господина Шварца репутация порядочного человека. Больше не спрашивай меня ни о чем. Я все сказал про твое богатство и перехожу к своему. Ты слушаешь? Куда ты от меня улетела? Эдме, стряхнув задумчивость, ответила:

– Я слушаю тебя.

– Бывают моменты, – вслух подумал Мишель, – когда мы с тобой холодны, как надоевшие друг другу супруги.

Эдме подняла на него прекрасные глаза и с глубоким чувством сказала:

– Я с каждым днем люблю тебя все сильнее.

– Дорогая, – взволновался Мишель, покрывая поцелуями ее руки, – я не стою тебя, это правда, но все, что я делаю, хорошо или плохо, все только для тебя, для тебя одной. Что бы ни случилось, не беспокойся за мою любовь, она всегда с тобой – ты так нужна мне! Я смог так долго жить вдали от тебя, потому что знал: у меня есть ты. Все на этой земле кажется мне возможным, кроме нашего расставания. Однажды утром ты проснешься принцессой, и если я стану королем… Однако хватит романсов! Давай вернемся к нашим делам. Что касается господина Лекока, то я тоже поначалу был настроен против него, тем более что подслушал случайно один секрет – пароль, предназначавшийся ему. Некоторые люди в Париже распознают друг друга с помощью одной фразы, звучащей вполне невинно: «Будет ли завтра день?» Но ничего криминального тут нет, я сам стал пользоваться этим паролем в своих отношениях с матерью. В том деле, каким занимается господин Лекок, нужны всякие предосторожности, к тому же приходится пользоваться услугами, платить, одним словом, общаться с публикой, мягко выражаясь, сомнительной…

– Позволь тебя спросить, – прервала его Эдме, – ты сообщил этот пароль господину Брюно в то время, когда доверял ему?

Может быть, – ответил Мишель, – свои счеты с этим типом мне еще предстоит свести. Повторяю: профессия господина Лекока сперва отталкивала меня точно так же, как и тебя. Ты, моя маленькая Эдме, не очень часто ходишь в театры и почти не читаешь романов, но все равно ты наверняка слыхала о людях, которые вынуждены принимать на себя, следуя долгу или страсти, роли неприглядные ради благородной, а то и героической цели. Цель оправдывает средства. Господин Лекок идет по следу, очень запутанному – ему пришлось принять на себя роль ищейки. Не вижу тут ничего нечестного, для этого требуется много мужества и ума. Ты согласна?

Он остановился, ожидая одобрения или протеста, но Эдме молчала. Мишель заговорил снова:

– Господин Лекок с самого начала проявлял ко мне исключительный интерес, и если бы я послушался его советов, мы бы уже давно были счастливы. Но из-за своего предубеждения, усиленного полунамеками графини Корона и клеветами нашего драгоценного Брюно, я от него совершенно удалился. Я тогда как раз искал места, но мой уход от Шварцев закрыл передо мной все двери в сфере финансов и предпринимательства: слух о моей черной неблагодарности по отношению к горячо любившему меня шефу распространялся с небывалой быстротой. Во всем Париже для меня так и не сыскалось местечка!.. Вы тогда стали моим прибежищем, ты и твоя добрая матушка. Я хватался за любую оказию, чем только не пытался заниматься – сочинением пьес, изобретательством и всякими прочими глупостями… Но кое-какие средства у меня все же имелись: чья-то таинственная рука, надо полагать, баронесса Шварц, поддерживала меня… В довершение всех безумств я обратился к игре…