Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда

— Silk? — повторил он, беспокоясь, что покажется странным.

Портной принял вопрос за утверждение.

— Сколько пар, мой господин?

Джон Таллис догадался, что уже дал ответ, хоть и не знал какой. Но при словах «How many?» понял, что надо уточнить количество пар.

— Five, [16] — ответил он.

Портной устроился за своим прилавком, сделал подсчеты и объявил юному клиенту, что костюм обойдется ему в тринадцать фунтов и десять шиллингов. На сей раз Джон Таллис прекрасно все понял и кивнул.

— Мне нужен задаток, — сказал портной сурово.

Джон скорее догадался, чем уразумел вопрос, открыл кошелек и отсчитал пять фунтов. Портного, похоже, восхитило количество монет, оставшихся внутри.

— Неделя, — сказал Джон Таллис по-английски довольно твердо, сам не зная почему; быть может, потому, что спешил поскорее прилично одеться.

Портной опять удивился.

— Срок весьма короток, мой господин, — заметил он. — Придется добавить еще один фунт.

Джон Таллис снова открыл свой кошелек и добавил один фунт к лежавшим на прилавке.

Портной посмотрел на своего юного заказчика с уважением. Потом стал снимать с него мерку.

— Башмаки? Сапоги? Шляпа? — спросил Джон Таллис, когда с этим было покончено.

Портной указал ему лавку на углу улицы. Там Джон Таллис заплатил три фунта пять шиллингов за пару черных сапог из хорошей кожи и за две пары туфель с пряжками, чтобы носить в городе. Потом купил треуголку из черного фетра, обшитую красным галуном, и ленту, чтобы завязать волосы сзади. Затем прогулялся, по-прежнему держа сумку под мышкой; теперь он имел вид молодого джентльмена, который из-за жары оставил свой кафтан дома. Город был новый, нисколько не похожий ни на Ла-Пас, ни на Мехико, — с улицами, пересекавшимися под прямым углом, и с просторными скверами, где росли какие-то экзотические деревья. Незаметно наступил полдень. Джон Таллис проголодался. Неподалеку оказалась харчевня; он заказал там пиво, кусок говядины и с хорошим аппетитом пообедал.

У него не было ни малейшего представления о том, чем заняться дальше. Шкатулка оттягивала ему руку. Не мог же он бесконечно таскать ее с собой.

И что ему делать со своей жизнью?

Это ему подсказала местная газета «Трейд энд порт меркьюри». Найдя экземпляр на террасе гостиницы, Джон перелистал ее, чтобы освоиться с написанием английских слов и попытаться воспроизвести выговор, произнося их про себя. На первой же странице этого листка ему попались даты прибытия и отправления морских и речных судов, а также цены на товары, торгуя которыми с другими английскими колониями Нового Света и со старым континентом Джорджия сколотила свое богатство: дерево, рис, индиго, скипидар, говядина, кожи…

На последней странице была колонка новостей из остального света и городских слухов. Внимание Джона Таллиса привлекло одно название: Ла-Пас. Потом имя, от которого его сердце подскочило: Миранда. Он отчаянно попытался расшифровать статейку, совсем коротенькую:

«ИСПАНСКИЙ АЛЬКОВНЫЙ ПИРАТ

Некий голландский купец, побывавший в Новой Испании, передает один слух, изрядно развеселивший подданных Его Католического Величества и удручивший испанские колониальные власти: любовник супруги губернатора Ла-Паса, графа Миранды, украл у нее значительное сокровище и бежал. От горя граф скончался».

Несколько слов были ему знакомы, некоторые, такие как «pirate», «lover» или «authorities», [17] он угадал.

Но ни «tradesman», ни «Dutch», ни «sorrow» [18] он не знал. Конечно, настоящее имя Джона Таллиса не указывалось, очевидно, не был упомянут ни его возраст, ни нынешнее его присутствие в Джорджии. И ни слова о брате Игнасио; так что не было никаких причин слишком уж тревожиться. Но если газета попадет в руки людей из Стейтенвилла, видевших прибытие молодого человека испанского происхождения, заметка может привести их к досадным умозаключениям. Но не мог же Джон Таллис попросить кого бы то ни было растолковать ему эту статью, не вызвав подозрений. Он читал и перечитывал ее до тех пор, пока чуть не выучил наизусть, и догадался, что выражение «альковный пират» было ироничным. Поднявшись в свою комнату, он в конце концов успокоился. Но ему настоятельно требовалось покинуть Новый Свет. Предвосхитив событие, он объявил в Стейтенвилле, что направляется в Лондон; там-то беглец окончательно и заметет свои следы. Тем не менее сначала требовалось переодеться. Он правильно сделал, предупредив, что торопится.

На следующий день Джон сходил в порт и справился о кораблях, отплывающих в Англию; на него посмотрели с удивлением: ни один рейс не связывал Саванну непосредственно с королевством. Следовало сперва доплыть до Норфолка, что можно было сделать на одном из тех судов, которые более или менее регулярно плавали вдоль побережья.

Так что он стал дожидаться своей новой одежды. А примерив ее, уже не захотел снимать. Портной очень нахваливал его представительность, хозяйка гостиницы еще больше. Юноша купил два растяжных кожаных мешка, в один из которых положил ларец, в другой сапоги и свой узел, и через два дня сел на четырехмачтовик «Дева Чарлстона». После четырех дней каботажного плавания, во время которого команда и пассажиры питались почти одной только фасолью и копченым мясом, Джон высадился в Норфолке и отправился на поиски корабля, отплывающего в королевство. Таковых нашлось целых два, и он заплатил за каюту на «Принцессе Виргинии».

Он едва успел купить съестные припасы в дорогу по совету одного лейтенанта: копченый окорок, лимоны и две фляги рома — для того, чтобы делать воду пригодной для питья. В два часа ночи капитан приказал поднять якорь. Корабль распустил паруса и взял курс на Саутгемптон. Джон Таллис стал удаляться от континента, который вырвал его душу и чуть не лишил жизни.

Его каюта была тесной каморкой с натянутым гамаком. Человек среднего роста не мог там выпрямиться во весь рост, но Джону она показалась прелестной.

7. ПРИГЛАШЕНИЕ

Саутгемптон до ужаса потряс Джона Таллиса (поскольку это все еще был он). Все эти корабли, эта суета, тяжело груженные повозки, доставлявшие товары к причалам, эти крики… Он почувствовал себя потерянным.

С двумя тяжелыми мешками в руках он покинул порт и заглянул в первую же увиденную таверну. Август близился к концу, стояла страшная жара, а путешественник забыл попить в последние часы плавания. И не было больше ни лимонов, ни рома. В таверне Джон выпил целую пинту эля и захотел есть. К тому же служанка, хорошенькая рыжеволосая девица неполных восемнадцати лет, с приветливой и кокетливой улыбкой предложила подать подогретую ветчину с мадерой и картофелем. Он согласился.

Едва Джон успел опустошить свою тарелку, как девушка снова выросла перед ним.

— A ruddy good appetite you'ave, m'lord. [19]

Весь ее зазывный вид располагал к галантному ответу. Джон посмотрел на красотку и подумал, что у него уже нет тела. Меньше всего его сейчас привлекали шашни с этой девицей, к тому же трактирной служанкой.

— Мне надо в Лондон, — ответил он.

— Тогда у вас целый час, — сказала девица, и он не совсем понял: может, она намекает, что у него достаточно времени для любовного десерта?

Но его холодность была вполне красноречива.

— Почтовая станция в двух шагах, — продолжила девица настойчиво.

Джон кивнул, расплатился и вышел со своими мешками.

— Fare well, pretty lord, [20] — бросила она ему чуть насмешливо, когда он был на пороге.

Посыпались шуточки захмелевших едоков. Джон их не понял, но смутился. Разве он не такой, как все люди? Девица предложила себя ему. Из корыстных побуждений, конечно, но также повинуясь естественной потребности, столь же естественной, как голод и жажда.