Корсары Ивана Грозного

— Остановись, холоп!.. И слушать не хочу твои речи… Я поставлен здесь русским царем боронить Полоцк. А ты толкуешь, чтобы я руку поднял на своего государя… Изменник! Трудно будет душе твоей взлететь после смерти.

— Хорошо, боярин, — перебил королевский посланец, — раз не хочешь, дело твое, неволить не будут. Одно прошу — пропусти меня в Москву. Я должен передать королевские письма князю Мстиславскому, князю Воротынскому и князю Бельскому… да еще от гетмана Ивана Ходкевича…

— Ты враг государства Русского, — сказал неожиданно спокойно воевода, — и я… я отправлю тебя, как ты просишь, в Москву. Эй, — крикнул он, — слуги! — и звучно ударил в ладоши.

Гремя оружием, в горницу вбежали ратники.

— Королевского лазутчика в погреб, — сказал воевода, — охранять строго. А ты, дьяк, заготовь подорожную.

Ратники схватили Ивана Козлова под руки и поволокли к двери.

— Боярин, — крикнул Козлов, обернувшись, — вспомнишь мои слова у Малюты на сковороде!..

Получив удар по шее, Козлов замолк.

Когда все ушли, Иван Петрович долго мерил горницу большими шагами и думал о королевском послании. Один раз ему показалось, что слышит какой-то шум у себя над головой.

Свечи сгорели наполовину и оплыли.

Жигимонд пишет: осенью соберет войско и станет лагерем у рубежа близ Полоцка. Предлагает ему, воеводе Федорову, завлечь царя на Литовскую границу и оставить без защиты. Нет, боярин не хотел такого. «Мы, русские люди, — думал он, — должны делать свои дела сами. Вмешивать иноземцев бесчестно и богопротивно. Как мог считать король, что я, занеся ногу в гроб, погублю душу гнусной изменой?.. Отъехать к польскому королю? Что мне у него делать? Водить шляхетские полки я не в силах, пировать не люблю, веселить короля не умею, пляскам польским не научен. Чем может обольстить меня король? Я богат и знатен».

— Господине, — услышал он голос своего слуги.

Боярин Федоров остановился.

— Кто-то подслушивал разговор твой, боярин, с королевским гонцом. Смотри, прямо над головой в потолке пробита скважина. Я услышал шум наверху, побежал, но было поздно. Человек исчез, второпях он забыл вот это. — Костюшка подал боярину длинный нож, похожий на те, что опричники носят за поясом.

Иван Петрович поднял голову, взглянул на темневшее в потолке отверстие и ничего не сказал. Защемило сердце.

Забравшись в постель, он долго ворочался с боку на бок, тщетно призывая к себе сон.

«Жену Марью завтра отправлю в Москву. В Полоцке ей делать нечего, — решил он. — Страшные дела могут здесь свершаться».

Глава четвертая. «ДОГОВОР НЕ В ДОГОВОР, БРАТСТВО НЕ В БРАТСТВО»

В шведской столице Стокгольме наступила осень. Каждый день моросил дождь. Часто с моря наплывали густые туманы, и жители с трудом отыскивали свои дома. В городе было тревожно, участились убийства и грабежи, появились вражеские лазутчики. Покой охраняли королевские стражники, всю ночь бродившие по кривым и грязным улочкам.

В сентябре 1568 года Стокгольм со всех сторон окружили войска королевских братьев: герцога финляндского Иоганна и Карла, герцога зюдерманландского. Королевичи подошли к стенам, чтобы свергнуть с престола своего брата короля. По утрам из лагеря королевичей по городу стреляли пушки. Крепость отвечала, но редко: ощущался недостаток в порохе и ядрах. Дьяк Иван Васильев, ходивший по лавкам на торгу закупать кормовой запас для посольства, жаловался на резкое вздорожание хлеба, мяса и рыбы.

Посольство царя Ивана, возглавляемое большим послом боярином и смоленским наместником Михаилом Ивановичем Воронцовым, целых пятнадцать месяцев прожило в Стокгольме без всякого успеха. На требования посла королевские советники отвечали отказом.

За два дня до покрова, в канун святого Кирьяка, посол Воронцов, ложась спать, сказал своему товарищу:

— Слыхал, Василий Иванович? Выдал все-таки братьям король Ирик своего любимца Георга Пирсона.

Опричник Наумов, из детей боярских, возведенный царем Иваном для пущей важности в сан можайского дворецкого, выполнял при посольстве особые обязанности. Он был человеком Малюты Скуратова и наблюдал за поведением многочисленного состава посольства, насчитывающего более двухсот человек.

— Ежели выдал, на троне ему не усидеть, — отозвался Наумов, — запомни мое слово. Вокруг короля Ирика измена гнездится, и Пирсон изменникам головы рубил… А ты как думаешь, справим мы посольство?

— Ты хочешь знать, выдадут ли нам Катерину Ягеллонку?

— Да, это самое.

— Нет.

— Почему?

— Да разве ты сам не видишь? Герцог Юхан и герцог Карл, братья короля, у города с войсками стоят. Катерина при своем муже Юхане. Король Ирик дважды от крестного целования отступал, нам прямой дал отказ.

— Не для забавы послал нас государь в Стекольну note 12, не даром деньги тратили. Мы не дети, которых можно обманывать сказками… Вернемся к царю-государю с пустыми руками, он нас не помилует.

— Разве я не требовал отправить великих послов с Катериною и отдать ее на рубеже боярину и наместнику Михаилу Яковлевичу Морозову с товарищи совсем здорову и без всякой хитрости, а против ее взять у Михаила Яковлевича докончальную грамоту с золотой печатью государя нашего царя и великого князя?

— Требовал, Михаил Иванович, что было, то было, отрицать не буду! Голова у тебя светлая, а толку-то нет. Ты им свое, а они тебе свое: «Не божеское дело ваш царь задумал… — передразнил короля Наумов. — Отнять жену у мужа, мать у детей противно богу. Послы мои клятву дали московскому царю, чаяли, что брат мой умер!..» Попали бы вы к нашему царю-батюшке, по-другому бы запели. Ежели по государским делам требуется, почему не взять у мужа и жену, хотя бы он и знатного рода? Разве мало наш царь за Катерину Ягеллонку королю дает? Договор-то ему куда как выгоден!

— Со своим уставом в чужом монастыре не можно.

— Да уж верно.

Михаил Иванович замолчал. Он зажег лампадку, потушил свечу на столе и долго молился перед образами. Помолившись, с кряхтеньем улегся на мягкие перины. Был боярин Воронцов в преклонных годах и тучноват. А от долгого недвижимого сидения в Стокгольме еще больше располнел.

«Не по честному делу приехал, — казнясь, думал посол. — После такого посольства в монастыре грехи отмаливать надоть. Безбожное дело задумал царь».

Долго не мог уснуть Михаил Иванович, с отвращением прислушиваясь к храпу опричника Наумова. Наумов был худ и черен, как ржаной сухарь, а худым людям боярин не доверял. В голову лезли всякие мысли.

Михаил Иванович знал очень многое из того, что происходило в шведском королевстве, хотя королевские советники скрывали от послов все важное. Один из малых королевских слуг, Свен Эрсен, побывавший в прошлом году в Москве, был подкуплен Малютой Скуратовым. Каждую неделю, таясь, он пробирался в посольское подворье и рассказывал дьяку Кургану все, что узнавал во дворце. Михаил Иванович знал о помешательстве короля Ирика в прошлом году, знал о том, что он отдал под суд своего любимца правителя тайной канцелярии Георга Пирсона и выпустил на свободу своего брата Юхана. Но недолго Пирсон был в опале… Свен Эрсен рассказывал, что будто бы король Ирик на своей свадьбе с Катериной, дочерью Монса, хотел отравить брата Юхана, а он узнал об этом и не приехал на свадьбу.

Потом был большой прием во дворце, и король снова обещал выдать Катерину и одарил послов. Михаил Иванович вспомнил королевский подарок и усмехнулся. Сто шестьдесят пудов меди, шутка ли! А Наумову и дьяку Кургану — по пятьдесят пудов. Послы от меди отказались.

Когда посольство представлялось королю, боярин Воронцов преподнес от себя пять сороков соболей да восемь рысей. Василий Иванович три сорока соболей, и дьяк Курган три сорока соболей… Надеялись на богатый отдарок, а вышло курам на смех. И вот пришел конец королю Ирику. Войска королевичей окружили город Стекольну. На Брункской горе стояли пушки и ядрами били по городу.