Графиня де Шарни. Том 2

После того, как выехали из Сент-Мену, примерно в полулье от города, толпа увидела, что по полям во весь опор скачет старый дворянин, кавалер ордена Святого Людовика: орденский крест был у него в петлице; поначалу народ решил, что тот примчался сюда из простого любопытства, и расступился перед ним. Старик со шляпой в руке приблизился к дверце кареты и отдал поклон королю и королеве, титулуя их величествами. Народ, только что осознавший, у кого подлинная сила и истинное величие, возмутился, оттого что его пленникам отдается титул, который по справедливости принадлежит ему; послышались ропот и угрозы.

Король уже научился распознавать этот ропот; он слышал его вокруг дома в Варенне и понимал, что он означает.

— Сударь, — обратился он к старому кавалеру ордена Святого Людовика, — королева и я тронуты знаками почтения, которые вы столь публично выказали нам, но, ради Бога, уезжайте отсюда: ваша жизнь в опасности!

— Моя жизнь принадлежит королю, — отвечал старик, — и, если я умру за своего государя, мой последний день будет самым счастливым в моей жизни.

Кое-кто из народа слышал эти слова, и ропот усилился.

— Уезжайте, сударь, уезжайте! — воскликнул король и, высунувшись из кареты, обратился к народу: — Друзья мои, прошу вас, пропустите господина де Дампьера.

Те, кто стоял около кареты и расслышал просьбу короля, повиновались и расступились. К несчастью, чуть дальше всадник и лошадь были стиснуты толпой. Всадник горячил лошадь уздою и шпорами, однако толпа была настолько плотная, что даже при всем желании не могла бы пропустить его.

Началась давка, закричали женщины, заплакал испуганный ребенок, мужчины грозили кулаками, а упрямый старик вдобавок показал хлыст; угрозы сменились ревом, и это означало, что народ разъярился, подобно льву. Г-н де Дампьер был уже на краю этого людского леса; он пришпорил коня, тот перепрыгнул через придорожную канаву и помчался по полю. И тогда старик дворянин обернулся, сорвал с головы шляпу и крикнул:

— Да здравствует король!

То была его последняя почесть своему королю, но и последнее оскорбление народу.

Раздался ружейный выстрел.

Старик выхватил из седельной кобуры пистолет и ответил на выстрел выстрелом.

В тот же миг все, у кого оружие было заряжено, принялись палить в безумца.

Изрешеченная пулями лошадь рухнула наземь.

Убил или только ранил старого дворянина чудовищный залп? Этого никто не знает. Толпа, подобно лавине, устремилась к тому месту, где упали всадник и конь, а удалились они от королевской кареты не более чем на полусотню шагов; на этом месте началась сутолока, которая обычно бывает вокруг трупов, какое-то беспорядочное, хаотическое движение, слышались крики и проклятия, и вдруг над толпой взметнулась пика с насаженной на нее седовласой головой.

То была голова несчастного шевалье де Дампьера.

Королева вскрикнула и откинулась на сиденье.

— Звери! Изверги! Чудовища! — зарычал Шарни.

— Замолчите, господин граф, — сказал Бийо, — иначе я не ручаюсь за вашу безопасность.

— И пусть! — ответил Шарни. — Мне надоело жить. Хуже того, что произошло с моим несчастным братом, меня ничего не ждет.

— Ваш брат был виновен, — заметил Бийо, — а вы нет.

Шарни хотел спрыгнуть с козел; оба телохранителя удерживали его, а десятка два штыков нацелились ему в грудь.

— Друзья мои, — громким и властным голосом обратился Бийо к народу, приказываю: что бы ни сделал, что бы ни сказал этот человек, ни один волос не должен упасть с его головы. Я отвечаю за него перед его женой.

— Перед его женой! — прошептала королева, вздрогнув, как будто один из штыков, грозящих Шарни, кольнул ее в сердце. — Но почему?

Да, почему? Бийо и сам бы не смог ответить. Он сослался на жену Шарни, зная, как действует это слово на людей, из которых состоит толпа: ведь все они были мужьями и отцами.

Глава 5. КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

В Шалон прибыли поздно. Карета въехала во двор интендантства, куда заранее были посланы курьеры, чтобы подготовить квартиры.

Двор оказался забит национальными гвардейцами и любопытными.

Пришлось удалить всех зевак, чтобы король мог выйти из кареты.

Он вышел первым, за ним королева с дофином на руках, потом Елизавета, принцесса и последней г-жа де Турзель.

Едва Людовик XVI ступил на лестницу, раздался выстрел, и пуля просвистела над ухом короля.

Что это было — попытка цареубийства или простая случайность?

— Ну вот, — произнес король, обернувшись с величайшим спокойствием, у кого-то нечаянно разрядилось ружье. — И добавил уже громче: — Будьте внимательней, господа, а то как бы не случилось несчастья!

Шарни и оба телохранителя беспрепятственно проследовали за королевским семейством.

И все же, несмотря на злополучный выстрел, королеве сразу показалось, что атмосфера здесь куда дружественней. За воротами, перед которыми остановилась толпа, сопровождавшая их в пути, крики тоже утихли; когда королевское семейство вышло из кареты, послышался даже сочувственный шепот; на втором этаже пленников ждал обильный и пышный стол, сервированный с большим изяществом, увидев который они с удивлением переглянулись.

Там же стояли в ожидании слуги, однако Шарни потребовал, чтобы ему и обоим телохранителям была предоставлена привилегия прислуживать за столом. Это желание могло показаться странным, но граф решил не покидать короля и быть рядом с ним на случай любых возможных происшествий.

Королева прекрасно поняла его и тем не менее даже не повернулась к нему, не поблагодарила ни жестом, ни взглядом, ни словом. Слова Бийо: «Я отвечаю за него перед его женой. — до сих пор язвили сердце Марии Антуанетты.

Она думала, что увезет Шарни из Франции, что он вместе с нею уйдет в изгнание, и вот они вместе возвращаются в Париж! А там он снова встретится с Андре!

Шарни и представления не имел, что творится в сердце королевы. Он даже не подозревал, что она слышала эти слова; впрочем, у него стали возникать некоторые надежды.

Как мы уже говорили, Шарни был послан вперед, чтобы разведать дорогу, и он самым добросовестным образом исполнил эту миссию. Ему было известно, каково настроение в самой ничтожной деревушке. Ну, а Шалон, старинный город, не торговый, населенный буржуа, рантье, дворянами, держался роялистских взглядов.

И вот, едва августейшие сотрапезники уселись за стол, вперед выступил принимающий их интендант департамента и, поклонившись королеве, которая, не ожидая ничего хорошего, с тревогой смотрела на него, произнес:

— Государыня, шалонские девушки умоляют милостиво позволить им преподнести вашему величеству цветы.

Изумленная королева повернулась к Елизавете, потом к королю.

— Цветы? — переспросила она.

— Ваше величество, — стал объяснять интендант, — если момент выбран неудачно или просьба вам кажется слишком дерзкой, я распоряжусь, чтобы девушки не поднимались сюда.

— Нет, нет, сударь, напротив! — воскликнула королева. — Девушки! Цветы! Впустите их!

Интендант вышел, и через несколько секунд в приемной появились двенадцать самых красивых шалонских девушек в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет; они остановились на пороге.

— Входите, входите, дети мои! — воскликнула Мария Антуанетта, простерев к ним руки.

Одна из девушек, выбранная не только подругами, но и родителями, и городскими властями, выучила наизусть красивую речь, которую должна была произнести перед королем и королевой, но, услышав восклицание Марии Антуанетты, увидев, как она простерла к ним руки, как взволновано все королевское семейство, бедняжка не смогла сдержать слез и сумела промолвить лишь несколько слов, исторгнутых из глубины ее сердца и выражающих общее мнение:

— О ваше величество, какое несчастье!

Королева приняла букет и расцеловала девочку.

Шарни в это время склонился к королю.

— Ваше величество, — прошептал он, — возможно, нам удастся извлечь выгоду из пребывания в этом городе, возможно, еще не все потеряно. Если ваше величество позволит мне удалиться на час, я выйду и потом дам отчет обо всем, что услышу, увижу и, быть может, смогу сделать.