Кремень и кость

( примечание к рис.)

Поднялось смятенье. Хотя не было никаких признаков опасности, женщины торопливо подобрали мешки и плетенки.

— А утренний сбор? Вернемся домой с пустыми мешками.

Овладел страх, как раньше овладела радость. Нестройно бросились сборщицы в обратный путь. Всю ночь бежали без отдыха. Расположились на ночлег только к концу следующего дня. Быстроногие после короткого отдыха оставили женщин и детей и поспешили к озеру — донести о случившемся.

Когда женщины проходили последнюю треть пути, им навстречу бежали от озера те же вестники с решением племени:

— Не возвращаться с пустыми мешками в поселение. Не итти назад к местам, ставшим опасными. Не щадя сил, итти на полдень, где есть плодородные долины. Оставаться там, пока не соберут всего, что родилось.

Все поняли мудрость решения. Надо было сделать так, чтобы и сбор семян не нарушался и чтобы женщины были подальше от древней пещеры.

Племя медвежьей пещеры не замедлило прислать своих послов. Их было восемь. Два старца и шесть зрелых охотников. Им был оказан дружеский прием. Они не отвергли угощения, но не скрывали и того, что жители пещерного становища охвачены негодованием.

— Племя наше ослабело от голода, — говорили послы. — Пока охотники ходили за жердями, чтобы отнести добычу в пещеру, ваши женщины съели ее…

Старцы бобрового озера настаивали на том, что их женщины, проходя мимо пещерного становища к дальней равнине, на которой пребывают и сейчас, нашли обглоданный шакалами костяк, разогнали шакалов и полакомились костным мозгом. Они не могли угадать, что охотники так скоро возвратятся и что им так нужны голые кости.

( примечание к рис.)

Послы пещерного становища говорили о случившемся так, как будто женщины съели и унесли добычу целого года и опустошили всю округу. Их речи были преувеличенно печальны, и наивному слушателю могло показаться, что женщины и дети древнего становища лежат при последнем издыхании.

Старцы бобрового озера вежливо указали на многочисленность и богатство пещерного племени.

Послы, проявляя глубочайшее отчаяние, возразили, что они не уверены в том, что, возвратившись домой, найдут хотя бы одного человека в живых.

Старцы бобрового озера любезно предложили пришедшим — хотя их бодрый вид вовсе не указывал на какие-нибудь лишения — подкрепиться сушеною рыбой и корешками. Они полагали, что это обильное угощение даст право людям их племени, будучи в странствиях, делить с шакалами скромную добычу, которую мужественные и сильные охотники пещерного племени за ненадобностью бросают в лесу.

Послы внушительно заявили, не отказываясь от подкрепляющей пищи, что голодные люди иногда принимают только что убитого матерого зубра за обглоданный шакалами костяк.

Беседа старцев и послов продолжалась в течение ряда дней. Женщины все это время оставались в отдаленной равнине. В смысле количества поглощаемой пищи послы были, видимо, избранными людьми пещерного племени. Облегчив значительно годовые запасы крохотного озерного народца, послы ушли восвояси, посоветоваться со старейшинами, и обещали принести в недалеком будущем окончательное и доброжелательное решение.

XIV. Стригунок

Недавно только на широкой прогалине у лесного ручья охотник пещерного племени вырыл глубокую яму, прикрыл ее настилом из ветвей и присыпал травами. А сегодня в яме оказался старый олень со сломанным рогом. Судя по следам, за оленем шел теленок. Следы его вели по прогалине. Далеко он не мог уйти. И двое охотников пошли по следу. Кончилась прогалина, начался лес, за ним болото, кочки, мхи и опять прогалина. А вот и лес кончился, и охотники очутились на краю равнины с синеющими озерцами и влажными оврагами, покрытыми богатой растительностью.

Один из охотников стал пристально всматриваться. Потом протянул руку на полночь.

— Видишь: зверь.

— Это не олень — нет рогов. И не буйвол. Охотники притаились в траве. Прямо на них шел косяк лесных лошадей. Лошади то мчались врассыпную, быстро перебирая мохнатыми ногами и низко опустив головы, то выбрасывали вверх головы, то кружили по степи от избытка сил и веселья.

— Я хочу иметь зверя, — сказал охотник с широко расставленными, как у буйвола, глазами и с жадным ртом.

Другой мотнул головой:

— Догони, попробуй.

Лошади умчались. Охотники пошли домой. Первое слово Буйволиного Глаза, когда они возвратились к поселению, было:

— Я хочу иметь этого зверя.

После нескольких неудачных попыток встретить косяк, Буйволиный Глаз с неизменным своим спутником углубились в равнину.

( примечание к рис.)

Выше пояса стояла трава. Иные цветы поднимались своими зонтами до плеч. Маленькие глубокие озера глядели вверх, точно глаза степи в окружении душистых и влажных травных ресниц. Здесь водилось множество кроликов. Ими охотники и питались.

Дни проходили за днями. Не было видно края равнины. Поход начинал терять свой смысл. Впереди засинело озеро большее, чем встреченные до сих пор. Охотники повернули к нему. Был жаркий полдень. И вдруг — обмерли.

По колена в воде, обмахиваясь светлыми хвостами шли лесные, с длинной шерстью, большеголовые лошади. Иные, с лоснящимися от воды боками, мирно лежали у воды. Жеребята, выбрасывая задом, носились по лугу и внезапно останавливались, дразня товарищей и закусывая сочную траву. Иные сосали маток, чмокая почти черными смешными губами и пятясь от ласково отталкивающих материнских копыт.

Пробегала ли стороной волчья стая или запах человека предчувствием будущей неволи оскорбил тонкие ноздри животных, — косяк насторожился весь, как один, исключая глупых пушистых жеребят. И хотя далеко не впервые видел охотник эту игру легкой дрожи, волною проходящую от копыт до головы, раскосые, дикие, нежные и веселые глаза, но прелесть всего этого была так сильна, что он сжался, точно хотел втиснуть свое грубое и неподвижное тело в землю.

— Сейчас уйдут, — не сказал, а как будто вздохнул он.

«Как взять коня? — мелькало у него в голове. — Нельзя взять! Разве возьмешь ветер?»

А косяк подтянулся еще больше. Дрожали тонкие ноги, дрожали уши, дрожали ноздри, слегка дрожали подтянутые животы.

В это время непокорный стригунок упрямо тянувшийся к сосцам кобылицы и награжденный ударом за недогадливость, решил исподтишка пососать чужую матку. Удивленно взглянул на него оттертый от матки жеребенок. Стригунок посмелел, легонько по пути лягнул жеребенка, сладостно шлепнул губами и прилип к сосцам чужой, казалось, спокойно стоявшей матери.

Страшный удар копытом оглушил стригунка. Другой, третий. Тихонько хрустнула тонкая кость ноги. Стригунок упал. Косяк ринулся лавиною по степи в обход озера. Заметалась только мать стригунка между косяком и сыном, да охотник, не взвидев света от восторга, несся к жеребенку на привычных к бегу ногах.

Но расчет его был неточен. Кобылица то убегала за косяком, замедляя шаги, то возвращалась к жеребенку. Увидев отвратительное двуногое существо, угрожающее сыну, она остановилась, вскинулась на дыбы и с сердитым ржанием поднялась над двуногим. Он уже поджидал ее. Удар, и от боли голова кобылица вскинулась еще выше…

Бой длился долго. Она вырвала зубами половину волос на голове охотника. У нее вытек глаз, был рассечен топором круп, изранено вымя. Потом, пеною и кровью была залита сбитая клочьями шерсть.

Случайно удар дротика второго охотника пришелся пониже уха, где височная впадина. Кобылица упала, высоко вскидывая упругие ноги и то вбирая, то надувая дыханием окровавленный упругий живот.