Янтарная комната (ЛП)

Капитана Сильвермана вызвали в Вашингтон. Третьего августа он улетел в Америку. Как сообщали — чтобы отчитаться. Но он-то знал, что для допроса. Вахтер и Яна пробыли в замке Киссхайм до июля. Они двинулись на стареньком «Адлере» в сторону границы американской и советской зон по автобану Мюнхен–Берлин, который так любил Гитлер, и на американском посту предъявили паспорта. Лейтенант кивнул, с американской небрежностью бросил короткий взгляд на фото в паспортах, сравнивая их с людьми, и освободил дорогу.

На советской стороне они сначала вызвали недоверие, особенно когда Яна воскликнула по-русски: «Здравствуйте, товарищи!» Их привели в кабинет, где молодой старший лейтенант сидел перед радиоприёмником и благоговейно слушал арию из оперы «Евгений Онегин». Лейтенант неохотно приглушил звук. Следующей шла увертюра к опере «Руслан и Людмила».

— Откуда? Куда? — неприветливо спросил он.

— Из Зальцбурга в Берлин, товарищ старший лейтенант, — ответил Вахтер по-русски.

— Зачем?

— Вот, прочитайте…

Вахтер развернул бумагу на четырёх языках и положил её на стол перед офицером. Подействовал документ поразительно. Старший лейтенант быстро взглянул на множество печатей, сразу же выключил радио, с удивлением уставился на Вахтера и Яна и склонился над документом. Сработала чудодейственная сила печатей. Чем больше печатей на бумаге, тем уважительнее относятся к ней русские. Каждое учреждение ставит свою печать, и чем их больше, тем значительнее предъявитель.

— Добро пожаловать, товарищи, — произнёс старший лейтенант, прочитав документ. — Конечно, вы можете передвигаться свободно, куда пожелаете. Вы ищете Янтарную комнату? Я слышал о ней. В армейской газете было написано, что её украли фашисты. Но собаки украли не всё, правда, товарищи? Мы ведь её вернем?

— Трудно сказать. — Вахтер взял документ, сложил его и убрал в карман. — Мы можем ехать дальше?

— Куда хотите, товарищи. — Старший лейтенант по-юношески рассмеялся. — Отсюда хоть до самой Сибири.

— Может, попозже, — сухо ответил Вахтер. — Мы были бы рады на своей старой машине доехать от Берлина до Ленинграда.

— Вам надо в Ленинград, товарищи? Это долгий путь.

— Мы добрались сюда от Ленинграда и теперь должны вернуться. Вернее сказать, нам надо в Пушкин.

— Тогда счастливого пути, товарищи. — Старший лейтенант пожал Яне и Вахтеру руки. Он обратил внимание на изношенное платье Яны. Люди с таким количеством печатей на бумаге должны выглядеть иначе. — А кто вам, собственно говоря, помогает?

— Например вы, товарищ старший лейтенант. — улыбнулась Яна. — Нам нужен бензин, машинное масло, хлеб, колбаса, масло, тушёнка, огурцы, лук.

— Копчёная осетрина и икра из Азовского моря…

— Было бы ток неплохо, товарищ.

— Я выпишу удостоверение, — сказал старший лейтенант, его лицо приняло серьёзный вид. — Предъявите его коменданту Заальфельда. Он выдаст вам продовольственные карточки, по которым вы можете покупать продукты или питаться в открытых гостиницах и ресторанах, если такие встретятся.

— Было бы практичнее питаться в воинских частях Красной Армии.

— Попробуйте, товарищи. — Старший лейтенант смущённо улыбнулся. — Вы прибыли с американской стороны и, наверное, избалованы, верно? У наших союзников еды в десять раз больше, чем у нас. — Он пожал плечами. — Но кашу или капусту вы получите. Побыстрее отвыкайт от своих привычек, товарищи. От жирной пищи человек быстро дегенерирует.

Они находились в пути две недели, спали в казармах или в полевых лагерях Красной Армии, питались с офицерами и рассказывали им о Янтарной комнате. В Берлине, в Главном управлении советской администрации, они получили новую одежду. После того как Вахтер выступил с лекцией о городе Пушкин, Екатерининском дворце и Янтарной комнате в офицерской столовой Карлсхорста, им предоставили другую трофейную машину марки «хорьх» — шикарный автомобиль с советскими военными номерами. В документе прибавилось ещё несколько печатей и красовались имена четырёх генералов и одного маршала Советского Союза. С таким снаряжением они продолжили путь в Пушкин.

Они ещё раз посетили Кёнигсберг, почти пустой, разрушенный город с разбомблённым портом и остовами затонувших кораблей, с сожжённым замком и руинами крепостных стен. Ещё раз Вахтер спустился в подвал «Кровавого суда», где рядом с Янтарной комнатой он пережил все бомбежки. На внешней стороне двери до сих пор висел портрет Гитлера, правда, его лицо и часть ниже пояса были разрезаны. В подвале остались стол, стулья и кровать, но матрац и постельное белье отсутствовали, а посуду со столовыми приборами и печку кто-то забрал. С января по апрель 1945 года в Кёнигсберге стоял страшный холод. Трудно было поверить, что прошло всего полгода с того январского дня, когда колонна машин под командованием капитана Лейзера покинула город.

Яна заехала в больницу. Здание было повреждено незначительно, на проходной у ворот сидел какой-то старик, незнакомые немецкие и советские медсёстры спешили по переходам, в коридоре ей встретились новые врачи, которые вопросительно смотрели на неё, и, наконец, она вошла в комнату Фриды. Здесь ничего не изменилось: тот же широкий письменный стол, столик для пишущей машинки вместе с самой машинкой, деревянные шкафы для документов, потёртости на линолеумном полу. Не было только Фриды. Вместо неё в том же широком, сделанном специально для Фриды кресле, сидела другая старшая сестра, а за пишущей машинкой трудилась худенькая, бледная девушка с лицом, как у мышки.

— Что вы хотите? — спросила старшая сестра, когда Яна вошла в комнату и молча осмотрелась.

— Ничего.

— Это что-то новенькое.

Девушка за пишущей машинкой подняла голову и смущённо улыбнулась.

— Где старшая сестра Фрида Вильгельми?

— Не знаю. Я знаю о ней только по подписям в документах. Когда я начала здесь работать, её уже не было. Где она? Понятия не имею.

— Когда вы начали здесь работать?

— С 15 апреля… через шесть дней после капитуляции Кёнигсберга.

— А доктор Панкратц?

— Второго апреля погиб при бомбёжке.

— А про Фриду ничего неизвестно?

— Ничего. Я ничего не знаю. А вы кто?

— Я сидела вон там… — она показала на место за пишущей машинкой, — а потом... меня перевели.

— Очень жаль, — старшая сестра пожала плечами. — Тогда в Кёнигсберге пропала без вести куча народа, многих похоронили неопознанными. Советские войска непрерывно обстреливали город. Кто в это время оказывался на улице, становился безымянным трупом. Это был ад.

— Спасибо, — Яна кивнула старшей сестре. В горле пересохло и запершило. — Слава богу, всё закончилось.прошло.

Она вышла из кабинета Фриды, в вестибюле прислонилась к стене и заплакала. Никто не останавливался и не задавал вопросы. Все в Кёнигсберге имели причины для слёз — ведь Кёнигсберга больше не было.

Третьего августа, когда капитан Сильверман вылетел в Вашингтон, они добрались до Пушкина. Перед ними лежало широкое, обрамленное высокими деревьями крыльцо Екатерининского дворца. Разрушенные фасады, обвалившиеся крыши, разломанные стены.

— Боже мой, — прошептал Вахтер и молитвенно сложил руки. — Боже мой...

В единственном более-менее уцелевшем парадном зале разместилось подразделение Красной Армии для охраны Екатерининского дворца. Хотя было объявлено о том, что каждый, кто вынесет что-нибудь из дворца, будет расстрелян как мародер, мелкие и неприметные сокровища не были в безопасности. Серебряная ложка с чеканкой, ручной серебряный подсвечник, китайская фарфоровая тарелка, вазочка, ассирийское стекло, золотая табакерка… многие вещицы можно спрятать в карманах брюк или унести под шапкой.

После разрушения дворца и отступления из Пушкина немецких войск 15 января 1944 года жительницы города очистили дворец от обломков. Сапёры Красной Армии прочесали дворец и парки в поисках неразорвавшихся снарядов, спрятанных гранат и взрывчатки. Комиссия искусствоведов осмотрела дворцы бывшего Царского села и установила, что немцы основательно и со знанием дела их разграбили. Всё, что не переместили в безопасное место в Ленинград, исчезло или было разбито.