Ангарский Сокол

До обеда к ангарцам приходили и с Земского приказа, что в Москве оказался прообразом органов внутренних дел, а также с Посольского приказа, прибыл человек и от Беклемишева. Приказным дьякам ангарцы все, как один, твердили о том, что, мол, кто напал — мы не ведаем, людишки какие-то лихие. Хотели пограбить загулявших на царском пиру хмельных до изумления послов, да вот дворня и слуги выручили их. Побили всех злодеев, кто сбежать не успел. Вона, даже дед Фома, местный истопник, поколотил одного, хоть и сам битый оказался. А лихие люди даже возок свой оставили. Послы же сейчас в лёжку лежат, битые. От присланного вскоре Михаилом Фёдоровичем лекаря-немца ангарцы не отказались, дали себя осмотреть. Вежливо выслушали его причитания по поводу шишки на голове Кабаржицкого, обязались следовать его советам. Напоили-накормили, дали монетку и выставили пребывающего в полной уверенности своей значимости лекаря вон.

А вечером к постоялому двору подкатил расписной возок красного цвета с богато выряженными ездовыми и эскортом из дюжины стремянных стрельцов. Из возка вылез князь Григорий Васильевич Львов, голова Посольского приказа, собственной персоной. Пройдя в терем и отведав горячего сбитня, он вскоре раскланялся, сетуя на отсутствие свободного времени, и передал Павлу ответную грамоту московского царя, адресованную ангарскому князю Соколу.

Проводив до возка князя Львова, Павел вскрыл грамоту уже за воротами, с удовлетворением отметив полное титулование Соколова, а особенно то, что царь назвал князя Ангарского и Амурского Вячеслава Андреевича Сокола своим любезным другом. Право ангарских купцов торговать в порту Архангельска также было царём Московским дано, но оговаривалось оно ежегодной золотой или серебряной пошлиной. Мягкая рухлядь уже не столь сильно интересовала государя Руси, как благородные металлы.

«Придётся на Витим посылать больше людей, золотишка сейчас в Московию поплывёт немало», — подумал Грауль.

Глава 17

ПЁТР КАРПИНСКИЙ, АНГАРСКИЙ ПОСОЛ.

В один из последних дней лета мы достигли наконец отправной точки нашего пути в Европу. Отсюда начинался наш путь в Датское королевство. Но до того как попасть в этот единственный полноценный русский морской порт, нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы сохранить инкогнито. Никакого ангарского посольства не было и в помине, а лишь небольшая группа приказчиков и холопов архангельского купца Тимофея Кузьмина. Оставив покуда отца Тимоши в Москве — поправлять его дела, платить скопившиеся долги, в общем, восстанавливать доброе имя, мы ушли телегами на Ростов. Оттуда речным ходом, включая Волгу и небольшой волок, попали в реку Кострому. Шли мы специально малоиспользуемым путём, стараясь пореже попадаться на глаза иным торговцам или таможням в городах. Из Костромы на дощаниках мы попали на небольшую речку Лежу, которая впадала в Сухону недалеко от Вологды, а там уже прямой путь до Архангельска. Весь наш груз можно было уместить на одном дощанике, поэтому особого внимания наш отряд не привлекал. Правда, я опасался, что в Архангельске от досмотра наших судёнышек мы не отвертимся, но и тут всё прошло удачно.

Отправленный договориться насчёт подвод от складов до двора купца Ложкина, Данила вскоре привёл к берегу Двины Матвея — приказчика самого Савватия Петровича. Тот тут же организовал четыре телеги, моментально узнав в Кузьмине будущего зятя купца. И вскоре наша честная компания покатила от складов, разбросанных по берегу Двины, в архангельский посад. Так мы оказались перед высокими резными воротами, за которыми был виден терем, украшенный фигурками и цветными вставками. Ложкин мне понравился сразу — купец встретил нас очень радушно, будто самых дорогих и желанных гостей. И хотя сам Тимофей мне рассказывал про бедственное финансовое положение будущего родственника, мне показалось, что всё же Савватий Петрович был искренен. Нас Тимофей представил купцу как своих компаньонов из Сибири, чем немало удивил Ложкина.

— Так вона ты где был в прошлом годе! — воскликнул тогда Савватий. — Эка тебя закинуло! Нешто нашёл лучшую торговлишку?

— Нашёл, тестюшка, — елейным голосом протянул Тимофей. — Да и тебе тоже нашёл оную, заодно будем торговлишку вести. Ежели ты супротив не будешь.

— Коли выгода есть, зачем же родному человеку отказы чинить? — отвечал купец.

У меня от их сладко-медовых речей вскоре заныли зубы, а будущие родственнички всё продолжали умасливать друг друга, уж и до свадьбы добрались.

Может, так и надо, ну там традиции и всё такое. Хотя было видно, как Тимоша круто берёт Савватия в оборот своими ласковыми речами. А тот на что-то надеется. Ага, точно, про приданое разговор всё же завёл.

— Доченька-то у меня единственно, что и осталось. А дела мои в совершеннейшем запустении и разорении. Да те двести рублёв серебром, что Орешкин у меня стребовать хочет, так хомутом и висят, — сокрушался Ложкин.

Я решил всё-таки влезть в их междусобойчик, дабы прояснить для себя ситуацию наших дальнейших действий:

— Савватий Петрович, а датские корабли в гавани стоят?

Купец с полминуты смотрел на меня, силясь вспомнить моё имя и ответить на вопрос, заданный мною посреди важного для него разговора. Наконец он проговорил, что надо пригласить его приказчика, Матвея, вот он точно знает.

— А я на реке ужо и не бываю.

Послали за Матвеем. Приказчик появился в доме примерно через час, сразу же отозвав купца в сторонку для личного разговора. Не знаю, что он там ему говорил, но плечи Ложкина явственно опустились, да и вообще Савватий как-то сник.

— Матвей, вот у нашего гостя немалый интерес учинился. Желает он знать, нет ли данских кораблей в Архангельске? — указал на меня подошедший после неприятного разговора купец.

— Было четыре данских корабля, третьего дня ушёл один, двенадцатого дня — второй. А тебе с коим умыслом дан нужен? — прищурился приказчик.

— До столицы датской добраться.

Матвей кивнул, более он вопросов не задавал, лишь оговорившись, что не всякий капитан возьмёт чужаков на борт.

— А ежели деньгу посулить?! — воскликнул Ложкин. — Возьмёт!

— Взять-то возьмёт, но довезёт ли? — вздохнул Матвей, пожав плечами.

— Матвей, как тебя по батюшке? — спросил я приказчика.

Ага! Как же они удивляются, если спросишь об отчестве любого незнатного или небогатого человека. Вот и он растерялся на мгновение.

— Степанов сын я…

Ну а теперь быка за рога.

— Матвей Степанович, может, ты мне поможешь в разговоре с капитаном? Я-то не силён в такого рода переговорах.

— Сего дня желаешь разговор-то учинить с данами? — спросил приказчик.

— А чего время тянуть? — отвечал я, вставая с лавки.

Тогда Матвей, деловито забрав со стола пару пирогов, предложил мне следовать за ним. Вскоре мы выехали из ворот верхом, направляясь к гавани.

— К Пудожемскому устью пойдём, — сообщил мне Матвей. — Там данцы были и анбары ихнеи там же.

По мере того как моя кобылка перебирала копытами, всё явственней чувствовалось приближение моря. Мы проезжали по берегу одного из рукавов Северной Двины, вдоль реки стояли высокие и не очень амбары, склады с тянущимися в воду мостками, к которым были причалены баркасы, попадались и кочи со скатанным парусом. Мужики в некогда белых рубахах и в казавшихся войлочными островерхих шапках с грохотом катили бочки да, покряхтывая, таскали тюки. Приказчики следили за перегрузкой товара, внимательно учитывая каждый тюк. С моря порывами дул прохладный ветер, приносящий волнующий меня запах морской соли. Впервые за долгие тринадцать лет я оказался у моря, у настоящего моря. А там, через Двинскую губу да Горло, лежит мой родной Кольский полуостров. Но ни Мурманска, ни Североморска там нет и в помине, лишь промеж устьев рек Кола и Тулома стоит Кольский острог, да, может быть, кочуют неподалёку лопари.