Дикий Запад

Улыбка на его устах замерла.

— Только тот, у кого есть пациенты, мог бы назвать себя врачом, — ответил он резко.

— Но у меня как раз есть пациенты, — возразила Микаэла. — Эмили Донован, например, Роберт — кузнец, Джейк Сликер… — начала она.

— Доктор Майк! — донесся в этот момент до них детский голос.

Микаэла и его преподобие повернули головы в сторону, откуда доносились громкие крики.

Брайен Купер мчался во весь дух, как только ему позволяли маленькие неуклюжие ножки, к Микаэле.

— Пойдемте скорее, — плакал он, задыхаясь, — маму укусила гремучая змея.

Позабыв немедленно о своем споре со священником, Микаэла повернула лошадь и поскакала галопом. Какое, собственно, значение имел для нее этот нелепый спор о титулах и должностях? Она уже понимала, как серьезно то, что сказал сейчас Брайен.

Брайен уже давно исчез между домами, и священник тоже бежал во всю прыть к дому Шарлотты, путаясь в длинной одежде.

Когда Микаэла подоспела к ложу Шарлотты, она увидела, что все уже решилось.

Шарлотта Купер лежала на кровати бледная, без сознания. Лоб ее был покрыт каплями пота. Время от времени судорога сотрясала все ее тело. Странно согнутую правую руку она откинула в сторону. Чуть пониже локтя на руке виднелось красное пятно величиной с гусиное яйцо. Сам укус был едва заметен, но от огромного отека вздулась вся рука, от кисти до предплечья.

Больная не отреагировала на приход Микаэлы. Только когда та приложила трубку к ее груди, Шарлотта как будто очнулась.

— Доктор Майк, — проговорила она с трудом. — Что вы тут делаете?

Микаэла положила руку на покрытый потом лоб.

— Вас укусила гремучая змея…

Лицо Шарлотты дернулось. У нее было достаточно жизненного опыта, и она тотчас поняла, что это означает.

— … Но вам скоро станет лучше, — продолжала Микаэла, хотя голос ее дрожал.

Старший сын Шарлотты Мэтью принес в комнату несколько подушек, за которыми его посылала Микаэла.

За ним следовал отец Джонсон, красный и вспотевший от быстрого бега. Увидев, в каком состоянии Шарлотта, он остановился. Потом подошел поближе. Он подтянул одеяло до подбородка Шарлотты, как бы желая этим жестом скрыть свою беспомощность. Они обменялись с Микаэлой короткими взглядами: и священник понимал, чем грозил ближайший час. Никакое человеческое искусство уже не могло бы тут помочь.

Больная отказалась выпить воду с порошком, которую ей протянула ее дочь Колин. Вместо этого она вдруг с неожиданной решимостью повернула лицо к докторше. Та в этот момент готовила инструменты и все необходимое для отчаянной попытки сразиться со смертельным ядом.

— Микаэла, — начала Шарлотта тихим голосом, убедившись, что дети не слышат ее. — Вы должны обещать мне: позаботьтесь о моих детях!

Мэтью, Брайен и Колин стояли у изножья кровати, и перед лицом этой неведомой силы, с которой они столкнулись впервые в жизни, боязливо обнявшись.

Микаэла посмотрела на обреченную женщину и незаметно покачала головой.

— Это… этого я не могу. — Она увидела, как потемнели глаза больной. — Я хочу сказать, я ведь просто не знаю, как обращаться с детьми, как их воспитывать.

Этому ведь не учат в университете, — продолжала она неуверенным тоном.

— Предоставьте это голосу вашего сердца, — прошептала Шарлотта. — Я знаю, оно не обманет.

Брайен между тем высвободился из объятий брата и сестры. Он подсел к матери и тихо гладил ее руку. Ничего не понимая, он чувствовал, что происходит что-то ужасное, и взглядом взывал о помощи к доктору Майк.

Микаэла с отчаянием посмотрела в глаза умирающей. Она не могла дать уйти Шарлотте, не освободив ее от мучающей тревоги за детей. Правда, она знала, что последнее желание подруги она сумеет исполнить лишь очень неумело и, может быть, даже в ущерб детям. И вдруг она ощутила в душе какой-то толчок.

— Да, — сказала она едва слышно и постаралась скрыть слезы. — Я обещаю.

Морщины на лбу Шарлотты разгладились, и на ее лице даже появилась такая спокойная улыбка, какой Микаэла никогда не видела у этой всегда жизнерадостной женщины. Казалось, она шла навстречу небесному счастью.

— Мама! — Колин бросилась к матери и, безудержно плача, припала к ее груди.

Но Шарлотта уже не слышала ее. Она вступила в более утешительный мир, чем тот, в котором она жила здесь.

На своей проповеди при погребении Шарлотты отец Джонсон обещал оставшимся утешение в религии. Но как ни хотелось Микаэле верить в это, она понимала, что потерю Шарлотты религия могла возместить лишь в очень малой степени.

Шарлотта ушла, и только тут все почувствовали, как не хватает им этого человека. Конечно, это касалось в первую очередь воспитания детей. Очень скоро после смерти энергичной вдовы выяснилось, что в наследство она оставила только троих сирот, дом без хозяина и изрядную пачку неоплаченных счетов.

Так что намерение его преподобия оставить детей под родным кровом и опекать их с помощью какой-нибудь дамы, нанятой в качестве экономки и воспитательницы, не осуществилось. Потому что и дом, и небольшой земельный участок, и вообще все, что было ценного в наследстве, пришлось продать с аукциона, так что детям осталось очень мало. Поэтому община решила, что дети Купер со всем оставшимся им имуществом должны переселиться в дом своей опекунши, доктора Куин. Тот факт, что наряду с Микаэлой существовал еще один человек, имевший полное право стать воспитателем детей, а именно их родной отец, как-то совсем не присутствовал в сознании жителей Колорадо-Спрингс, да и никакого толку от этого отца не было все равно. Итэн Купер уже много лет не показывался в городке.

Был уже поздний вечер, когда Мэтью направил тяжело нагруженную тележку к дому Микаэлы. В свои пятнадцать лет он уже вполне был в состоянии самостоятельно о себе позаботиться. Во всяком случае, ему уже не требовалось ежедневное материнское внимание, скорее он нуждался в человеке, которому мог бы довериться. Что же касалось будничной жизни, с невзгодами которой им теперь предстояло бороться, то тут он безусловно превосходил Микаэлу.

Иначе обстояло дело с двенадцатилетней Колин. Она ведь была еще почти ребенком, хотя и ее тоже мать многому научила в домашнем хозяйстве, и потому для своего возраста она казалась очень рассудительной.

Для Брайена смерть матери стала самой тяжелой потерей. На чьих коленях семилетний мальчуган мог бы теперь укрыться от невзгод и кому мог он поверить свои заботы и тревоги? Взрослым ведь они часто кажутся такими ничтожными, а малышу его возраста все виделось по-другому.

Когда они подъехали к дому Микаэлы, Мэтью спрыгнул с облучка.

— Тележка, и все, что на ней лежит, и лошади принадлежат нам. Мы все это заберем, когда будем уходить из дома, — приветствовал он Микаэлу.

— Но вы ведь еще только прибыли, — ответила Микаэла и попыталась улыбнуться.

— А я не хочу здесь оставаться! — закричал Брайен, сидевший на повозке.

— Не кричи, — остановила его сестра, — его преподобие так решил.

Мэтью упер руки в боки и осмотрелся.

— Здесь так неуютно, — сказал он пренебрежительно. — Вы, похоже, не любите следить за домом.

— Мэтью, я врач, — начала Микаэла, — и я не умею делать такую работу…

— А в детях вы разбираетесь? — Он посмотрел с вызовом на Микаэлу. — Вы не сумеете заменить нам мать!

— Я этого никогда и не говорила, — ответила Микаэла. — Наша совместная жизнь потребует от каждого уступчивости и доброжелательства, — продолжала она, — от меня не меньше, чем от вас. Но я надеюсь, что мы сумеем приспособиться, поучиться друг у друга и тем облегчим нашу жизнь.

Спокойные слова докторши явно произвели впечатление на Мэтью. Пристыженный, он помолчал минуту.

— Ну, давайте слезайте! — крикнул он затем брату и сестре и стал распрягать лошадь.

— Я не хочу! Я лучше отправлюсь к шайонам! — Едва спустившись на землю, Брайен повернулся и побежал прочь. Мэтью тотчас бросился вслед за ним.

— Брайен, остановись, мы ведь не можем вернуться домой! — кричал он, стараясь догнать мальчика. А тот улепетывал, словно строптивый жеребенок.