Служители тайной веры

— Как же — был! Да только в тот же вечер, как напали на Степана Алексеевича неизвестные люди, старец Симон послал его куда-то, и больше я его не видел, Ефима-то. Наверно, вовсе из Москвы уехал, потому что я хотел лавку ему в комнате службы поставить, да Симон сказал, что не надо, потому как Ефим больше не вернется...

...Иосиф проводил двух друзей до бывшего угла бывшей улицы.

— Я не стал встречать вас у темницы, ибо не сомневался, что вы направитесь прямо сюда.

— Ты по-прежнему проницателен, святой отец, — сказал Медведев. — Я, в свою очередь, был уверен, что ты не уйдешь отсюда до нашего прихода. Как тебе удалось повлиять на наше освобождение?

— Я рассказал все митрополиту, но ему пришлось сделать уступку в одном богословском споре, чтобы смягчить гнев государя.

— Разве одной правды было не достаточно? — удивился Медведев.

— Для митрополита — вполне. Но святая церковь не пользуется обменом своих тайн на освобождение людей, вызвавших государев гнев.

— Значит, великий князь ничего не знает?

— Почему же, он знает, за что вы напали на Степана, — этого достаточно... Кроме того, ему стали известны некоторые обстоятельства многолетней давности, связанные с семейством Полуехтовых, и он не мог сердиться на вас за этот поступок, хотя вы, разумеется, сделали это, ничего не ведая о тех старых делах...

— Я понятия не имел, что этот Полуехтов такая важная фигура! — удивленно воскликнул Филипп.

— Вот я же и говорю, — подхватил Иосиф. — Вы не подозревали, с кем имеете дело...

— Конечно, — согласился Медведев, — мы вообще ничего не знаем. А если быть честным до конца, давай признаемся, Филипп, что и не хотим знать!

— Ты, как обычно, прав, Василий, — оживился Филипп. — Я давно заметил: чем меньше знаешь о чужих делах, тем лучше, клянусь тарпаном!

...В конце сентября Медведев с Бартеневым вернулись домой. Филипп немедленно отравил складную грамоту королю Казимиру и объявил в округе, что отныне Бартеневка и все прилегающие к ней земли перешли во владение князя Ивана Васильевича, именем которого Филипп их теперь и держит.

Ранним утром, когда восходящее солнце сверкнуло искорками в первой изморози, на проезжей дороге в десяти верстах на юго-запад от Угры Бартенев, Медведев и Картымазов в присутствии трех священников и многочисленных обитателей Медведевки, Бартеневки и Картымазовки установили крепкий просмоленный столб с надписью:

Тут же состоялся торжественный молебен, во время которого Филипп Бартенев с обнаженной саблей в руке нес символический караул. Их сменяли по очереди друзья, а потом их место занял вооруженный отряд, который с этой минуты днем и ночью во все времена года должен был охранять новую линию рубежа.

Это событие прошло незамеченным за пределами Угры и не вошло ни в одну из летописей.

Но это был первый шаг.

Впервые после мира, заключенного на Угре с великим князем литовским Витовтом, западный московский рубеж перешагнул через эту реку для того, чтобы, переступив еще через много рек, остановиться на Буге.

Эпилог

Великий князь Иван Васильевич, тяжело вздыхая, ворочается в постели. Его терзает бессонница. Он начинает шептать про себя «Отче наш», и когда счет достигает сорок третьей молитвы, приходит наконец сладкая дремота. Но тут же он снова просыпается, и холодная ярость охватывает его. Кто-то настойчиво стучит в дверь спальни, и появляется постельничий с виноватым лицом.

— Государь, — робко шепчет он, бледнея от страха, — князь Патрикеев просит... Говорит, по срочному государственному делу...

Великий князь делает неопределенный жест, похожий на жест смирения перед лицом неизбежности, и с тоской думает о том, что уснуть сегодня ему уже больше не удастся.

Патрикеев входит и, плотно прикрыв за собой дверь, быстро идет к постели, а длинная борода его взволнованно подергивается.

— Государь, в Новгороде назревает мятеж! — глухо говорит он и, отирая пот со лба, присаживается на край великокняжеской постели.

— Послушай, Юрий, ты не мог сказать мне это завтра утром, а?! Признайся, ты ведь это нарочно, да?! Хочешь загнать меня в гроб?!

— Как можно, государь?! Помилуй, батюшка! Я хочу посоветоваться о срочных мерах, которые нужно немедля принять...

— Ну-ну, говори — какой мятеж, в чем дело?

— Перехвачены письма новгородских бояр.

— Опять? Кому письма? — зевая, спрашивает великий князь.

— Одно — королю Казимиру. Новгородцы просят его защитить их от тебя. Второе — твоему брату Андрею Большому. Его приглашают на великое княжение в Новгороде.

Великий князь начинает просыпаться.

— Кто привез донесение? — спрашивает он.

— Медведев, государь!

Великий князь подпрыгивает в постели, и остатков сна как не бывало.

— Снова Медведев?! — свирепо спрашивает он. — Какого лешего он оказался в Новгороде?! Я велел ему сидеть на своей Угре и носа оттуда не высовывать! Патрикеев, немедленно его на плаху! Сию же минуту! Он мне надоел!! Я не желаю больше слышать о нем!!!

— Государь... — смутился Патрикеев, — не вели гневаться на меня, старого дурака, не сообразил сразу... Не тот это Медведев, другой — новгородский посадник который!

— Тьфу, черт! Ну, Патрикеев, ты меня когда-нибудь доведешь... Ой, берегись! Зови сюда — я сам с ним поговорю!

Патрикеев вскочил и зашлепал к двери. Великий князь заметил, что воевода в мягких ночных туфлях без задников.

— Постой, — сказал Иван Васильевич, — а этот... как его... ну, тот Медведев, он — что?..

— В каком смысле, государь? — насторожился Патрикеев.

— Нет от него известий?

— Пока нет, государь...

— Ну, ладно... это я так... В конце концов, он неплохо справляется со своим делом...

— Мой долг, государь, подыскивать для тебя нужных людей, — ввернул Патрикеев.

— Да, да... ты молодец... Я думаю, что с Новгородом пора покончить раз и навсегда. Придется, наверно, отправиться туда самому. Если у Медведева не будет дел в Литве, неплохо бы взять его с собой... Ты мне напомни...

— Разумеется, государь!

Патрикеев вышел, а Иван Васильевич вспомнил смуглое худощавое лицо Василия Медведева и подумал, что, пожалуй, было бы лучше, если бы этот, а не другой Медведев вошел сейчас сюда, — уж он бы точно знал, кто, кому, когда и зачем писал письма в Новгороде...

В маленькой скромной и чистой келье вполголоса беседуют при свече игумен Иосиф Волоцкий и чудовский архимандрит Геннадий.

— ...И все же, — говорит тихим мелодичным голосом Иосиф, — мы так и не знаем точно кто погиб на пожаре... Дьявол хитер и часто совершает чудеса, спасая своих слуг... меня тревожит, что в доме Полуехтова не досчитались двоих людей... Их не нашли ни живыми ни мертвыми... Боюсь, что еще перед пожаром их убили и переодели, и таким образом странный нищий сбежал, оставив рядом с переодетым в его платье покойником свой посох с венгерскими золотыми... Но как бы там ни было, хорошо уже то, что мы теперь знаем, кого искать. Я думаю, Геннадий, тебе необходимо перебраться в Новгород. Есть сведения, что там кроется целая группа еретиков и можно нащупать нити, ведущие к центру этой скользкой гидры...

— Легко сказать — «перебраться»! Каким образом?

— Гм... Видишь ли, мне известно, что с минуты на минуту великий князь узнает о тайных письмах новгородских бояр. Вследствие этого новгородский владыка, очевидно, скоро покинет свой пост... Как ты смотришь на его место?