Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)

Я протискивался между ними, расталкивая щитом, не отвечая на вопросы, кто мы такие, и таким манером добрался до вершины холма, где на черном древке развевалось знамя Одды.

Я снял шлем, бросил отцу Виллибальду и выхватил Вздох Змея, потому что рядом с отцом стоял Одда Младший, глядя на меня так, словно я был призраком… Должно быть, для него я и был выходцем с того свет.

– Где она?! – заорал я, нацелив на него меч. – Где?

Вассалы Одды выхватили мечи и взялись за копья, Леофрик тоже взялся за меч, за истончившегося в битвах Убийцу Датчан.

– Нет! – выкрикнул отец Виллибальд, бросаясь вперед с моим шлемом в одной руке и с дубиной – в другой. – Нет!

Он попытался встать передо мной, я отодвинул его в сторону, но оказалось, что теперь перед мной стоят три священника Одды (в Уэссексе повсюду кишели священники). Они повыскакивали, словно мыши из соломы, но я смел в сторону и их и оказался лицом к лицу с Оддой Младшим.

– Где она? – повторил я.

Одда Младший был в кольчуге, начищенной так, что от ее блеска болели глаза, в отделанном серебром шлеме и в сапогах с полосками железа; его синий плащ скрепляла на шее большая янтарная брошь в золотой оправе.

– Где она? – спросил я в четвертый раз, и на сей раз Вздох Змея оказался на расстоянии ладони от его горла.

– Твоя жена в Кридиантоне, – ответил олдермен Одда.

Его сын был слишком напуган, чтобы выдавить хотя бы звук.

Я понятия не имел, где Кридиантон.

– А мой сын? – Я посмотрел в перепуганные глаза Одды Младшего. – Где мой сын?

– Они оба с моей женой в Кридиантоне! – ответил олдермен Одда. – Они в безопасности.

– Вы клянетесь? – спросил я.

– Клянусь? – Теперь олдермен разозлился, его уродливая бородавчатая физиономия покраснела. – Ты смеешь требовать клятвы? – Он сам взялся за меч. – Да мы тебя зарежем как собаку! – заявил он, и мечи его вассалов дернулись.

Я указал своим оружием на реку.

– Ты знаешь, чье это знамя? – спросил я, возвысив голос, чтобы меня услышала добрая часть собравшихся на холме. – Это ворон Уббы Лотброксона. Я видел, как убивает Убба Лотброксон. Я видел, как он загоняет людей в море, распарывает им животы, сносит головы, стоя по колено в крови, и песнь его клинка сливается с их предсмертными стонами. И вы хотите убить меня, того, кто готов драться с этим человеком вместе с вами? Давайте! – Я раскинул в стороны руки, подставляясь под удар меча Одды. – Давай! – прорычал я. – Но сперва поклянись, что моя жена и ребенок в безопасности.

Он секунду помолчал, затем опустил меч.

– Они в безопасности, – сказал олдермен, – клянусь.

– А этот, – я указал мечом на его сына, – не тронул ее?

Олдермен посмотрел на сына, тот замотал головой.

– Клянусь, нет, – сказал Одда Младший, обретя голос. – Я лишь хотел увезти ее в безопасное место. Мы думали, ты погиб, и я хотел спасти ее. Больше ничего не было, клянусь.

Я убрал в ножны Вздох Змея.

– Вы должны моей жене восемнадцать шиллингов, – сказал я олдермену и отвернулся.

Я пришел в Синуит. Мне нечего было делать на вершине холма. Но я был здесь. Потому что судьба правит всем.

Глава одиннадцатая

Олдермен Одда не хотел драться с датчанами. Он хотел оставаться там, где стоит, и позволить Уббе осадить крепость. Этого, считал он, будет довольно.

– Задержим здесь их армию, – медленно проговорил он, – и Альфред сможет прийти и сразиться с ними.

– Альфред осаждает Эксанкестер, – заметил я.

– Он оставит людей, чтобы те присматривали за Гутрумом, – высокомерно бросил Одда, – и придет сюда.

Ему не хотелось со мной разговаривать, но я был олдерменом, и он не мог отстранить меня от военного совета, на котором присутствовали его сын, священники и дюжина танов. Все эти люди потихоньку закипали от моих замечаний. Я утверждал, что Альфред не придет к нам на помощь, а олдермен Одда отказывался двигаться с холма, поскольку считал, что Альфред придет. Его таны, все мощные, в тяжелых кольчугах, угрюмые, умудренные опытом люди, соглашались с ним. Один из них пробормотал, что нужно защитить женщин.

– Здесь вообще не должно быть женщин, – сказал я.

– Но они здесь, – ответил он упрямо.

Не меньше сотни женщин пришли вместе с мужчинами и сейчас находились на вершине холма, где не было укрытия ни для них, ни для детей.

– Ладно, допустим, Альфред явится сюда, – сказал я. – Сколько на это уйдет времени?

– Два дня? – предположил Одда. – Три?

– И что мы будем пить все это время? – поинтересовался я. – Птичье дерьмо?

Все уставились на меня с ненавистью, но я был прав – в Синуите не было родников. Ближайшая вода находилась в реке, а между рекой и нами стояли датчане. Одда прекрасно понимал, что жажда нас погубит, но все равно хотел остаться на месте. Пусть священники попросят о чуде.

Датчане тоже осторожничали. Их было больше, но не намного, и мы стояли на возвышенности – значит им придется подниматься по крутому склону. Убба предпочел осадить холм, а не брать его наскоком. Датчане делали все, чтобы не терять воинов, и я вспомнил, как колебался Убба под Гевэском, выбирая, каким из двух способов атаковать Эдмунда. Возможно, его нынешние сомнения усугублял Сторри, если, конечно, еще был жив. Но какая бы причина ни двигала Уббой, вместо того чтобы выстроить людей клином и повести к старинному форту, он поставил их кольцом вокруг Синуита, после чего с пятью рулевыми поднялся на холм. У него не было при себе ни меча, ни щита, значит он хотел только поговорить.

Олдермен Одда, его сын, пара танов и три священника вышли к нему навстречу, и я, будучи олдерменом, зашагал за ними. Одда недобро на меня поглядел, но снова не посмел прогнать, и вот мы встретились на середине склона. Убба не произнес слов приветствия и не стал тратить времени на традиционные угрозы, он просто сказал, что мы в кольце и разумнее всего будет сдаться.

– Вы сло́жите оружие, – сказал он, – я возьму заложников, и все вы останетесь живы.

Один из священников перевел требование олдермену. Я наблюдал за Уббой. Он выглядел старше, чем мне запомнился, в его бороде проглядывала седина, но все равно он производил страшное впечатление: широкогрудый, уверенный в себе, грубый.

Олдермен Одда явно испугался. Убба, в конце концов, был новым предводителем датчан, человеком, пришедшим из далекого моря, чтобы дать крупное сражение, и вот теперь Одде предстоит противостоять ему. Олдермен изо всех сил старался выказать уверенность, заявив, что останется там, где стоит, и положится на Господа.

– Тогда я вас убью, – ответил Убба.

– Попробуй, – отозвался Одда.

Это был жалкий ответ, и Убба насмешливо плюнул. Он уже собирался уйти, но тут заговорил я, переводчик был мне ни к чему.

– Флот Гутрума погиб, – сказал я, – Ньёрд протянул руку из глубин, Убба Лотброксон, и утащил флот Гутрума на дно. Все храбрые воины отправились к Ран и Эгиру.

Ран была женой Ньёрда, а Эгир – великаном, охранявшим души утонувших моряков. Я вытащил из-под одежды молот Тора и поднял его повыше.

– Я говорю правду, лорд Убба. Я видел, как погиб флот, я видел, как люди уходили под воду.

Он уставился на меня своими плоскими колючими глазами, ярость полыхала в его сердце, словно огонь в кузнице. Я чувствовал этот жар, но еще ощутил его страх, не перед нами, а перед богами. Убба ничего не делал без знака, полученного от богов, вот почему я заговорил о богах, сообщая о гибели флота.

– Я тебя знаю! – заревел он, указывая на меня двумя пальцами, чтобы защититься от моих злых слов.

– А я знаю тебя, Убба Лотброксон, – сказал я, отпустил амулет и поднял три пальца. – Ивар мертв, – я загнул один палец, – Хальфдан мертв, – я загнул второй палец, – остался только ты. Что говорят руны? Что к восходу новой луны в Мидгарде не останется ни одного сына Лотброка?

Я затронул больную струну, как и собирался. Убба невольно сам схватился за амулет-молот. Священник Одды переводил, его голос снизился до невнятного бормотания, а олдермен смотрел на меня широко раскрытыми, изумленными глазами.